Науменко, Виктор Петрович

Виктор Петрович Науменко
Дата рождения	22 октября 1921(1921-10-22)
Место рождения	село Писаревка, Новосанжарский район, Полтавская область, СССР
Дата смерти	19 сентября 2006(2006-09-19) (84 года)
Место смерти	Москва, Россия
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	бронетанковые войска
Годы службы	1938—1976
Звание	генерал-майор в запасе
Часть	7-я танковая дивизия, 150-я танковая бригада, 20-я танковая бригада
Командовал	11-я гвардейская танковая дивизия
Награды и премии

Виктор Петрович Науменко (1921—2006) — советский военачальник, Герой Советского Союза (1945).

Во время Великой Отечественной войны командир 3-го танкового батальона 20-й танковой бригады 11-го танкового Краснознамённого корпуса 69-й армии 1-го Белорусского фронта капитан В. П. Науменко отличился в боях за освобождении Польши и на территории Германии.

Биография

Ранние годы

Родился 22 октября 1921 года в селе Писаревка Новосанжарского района Полтавской области в семье крестьянина. Украинец. Окончил 10-летнюю среднюю школу. С детства мечтал стать профессиональным военным.

В 1938 году призван в ряды Красной Армии. В 1940 году окончил Бакинское пехотное училище (Полтава), затем восьмимесячные курсы по переподготовке командного состава при Саратовском танковом училище. В 1940 году назначен командиром танкового взвода 13-го танкового полка 7-й танковой дивизии 6-го механизированного корпуса в местечке Хорощ (в 17 километрах западнее Белостока, ныне территория Польши).

В годы Великой Отечественной войны

Отступление от западных границ

В боях Великой Отечественной войны с июня 1941 года. С первых дней боёв танкисты под прикрытием пехоты отбивали атаки противника и контратаковали сами, а ночью организованно отходили. Свои потери были очень высоки, и в итоге, когда 13-й танковый полк 7-й танковой дивизии, отступая с боями, дошёл до Бобруйска, во взводе В. П. Науменко из пяти Т-34 остался один танк. По его оценке, «немецкие танкисты откровенно побаивались наших тридцатьчетвёрок, так как они свободно пробивали броню немецких танков. От орудий же фашистов снаряды оставляли на броне Т-34 лишь царапины или вмятины».

На реке Березине продвижение немецких войск было приостановлено силами 1-й гвардейской мотострелковой дивизии, и у советских войск появилась возможность перегруппировки сил. В. П. Науменко направлен в 150-ю танковую бригаду, вооружённую боевыми машинами БТ-5, БТ-7 и Т-26. В последующих боях советские танкисты понесли значительные потери, но и сами сражались до последней возможности.

Осенью 1941 года в ночной атаке в районе города Ефремова (Тульская область) были захвачен немецкий танк Т-III, который после краткосрочного ремонта снова поставили в строй. Экипаж трофейного танка под командованием командира роты В. П. Науменко состоял из четырёх человек: командир орудия, механик-водитель, заряжающий и командир танка (он же командир роты В. П. Науменко).

1942—1944

Под Мценском в марте 1942 года, где в числе других частей держало оборону подразделение В. П. Науменко, пришёл приказ о назначении его заместителем командира 3-го танкового батальона 150-й танковой бригады.

Несмотря на сложное положение на фронтах командование находило возможность отправлять перспективных офицеров с передовой на учёбу. Так В. П. Науменко в конце августа 1942 года был откомандирован в Военную академию бронетанковых войск в город Ташкент. Стажировку проходил в июле 1943 года в боях на Курской дуге.

В сентябре 1944 года после окончания академии капитан В. П. Науменко был назначен командиром 3-го танкового батальона 20-й танковой бригады 11-го отдельного танкового корпуса 1-го Белорусского фронта. В. П. Науменко участвовал во многих боях, участвовал в освобождение городов и населённых пунктов от немецко-фашистских войск.

На Пулавском плацдарме

Тяжёлый бой состоялся осенью 1944 года на Пулавском плацдарме на реке Висле. В образовавшийся прорыв вошла 20-я танковая бригада и, развивая наступление в направлении Радом-Томашув, овладела крупным населённым пунктом Плец.

Танковый батальон капитана В. П. Науменко получил задачу возглавить передовой отряд бригады. Батальон был усилен ротой самоходных артиллерийских установок СУ-100, зенитной батареей 37-миллиметровых пушек, танково-десантной ротой, взводом плавсредств. Силы и средства передового отряда комбат В. П. Науменко распределил так, чтобы с любого направления можно было отразить нападение противника.

В течение первого часа движения отряд не встретил противника. Но пройдя около 30-ти километров от исходного пункта, комбат и его подчинённые услышали у себя в тылу, где находились основные силы бригады, звуки боя. Оказалось, что они были неожиданно атакованы крупными силами немецких танков и пехоты.

Комбат развернул колонну в обратном направлении и, оставив вместо себя начальника штаба батальона, на головном танке развернулся к командиру бригады. Приблизившись к деревне Плец, В. П. Науменко обнаружил, что уцелевшие танки, зенитные установки, пехота и даже штаб во главе с командиром бригады отражают атаки немецких танков (около 100, по его оценке) и больших сил пехоты противника. Успех был на стороне немецких войск, так как бой шёл уже в центре деревни.

Капитан В. П. Науменко на ходу поставил задачи командирам рот: атаковать противника во фланги. Атака с ходу была стремительной и неожиданной для немецких танкистов. Советские танковые роты, используя складки местности и кустарники, вышли во фланги танкам противника и в упор расстреливали их. Отличились и расчёты САУ, которые с коротких остановок вели прицельный огонь по немецким танкам. Десантники, спешившись, прикрывали технику от пехоты противника, не давая ей приблизиться к советским танкам для прицельного выстрела фаустпатронами. Атаковавшие бригаду части немецкой 50-й танковой дивизии были вынуждены отступить.

Висло-Одерская операция и День Победы

За период боевых действий с 14 января по 5 февраля 1945 года 3-й танковый батальон 20-й танковой бригады под командованием капитана В. П. Науменко прошел от Вислы до Одера более 750 километров. Освобождены города Радом, Томашув, Лодзь. В этих боях комбат проявил исключительную храбрость и отвагу. Его батальон форсировал реку Радомку и разгромил тылы 25-й танковой дивизии противника.

После боёв за освобождение Варшавы батальон получил задание прорвать линию фронта, выйти в тыл противника, форсировать Одер в районе Франкфурта, овладеть плацдармом на противоположном берегу реки и удерживать его до подхода основных сил советских войск. Осуществив манёвр, танкисты вышли в район Кюстрина, где и начали переправу.

Немецкие части взорвали плотину, преграждавшую реку. Вода затопила берега, превратив всё вокруг в болото. Несмотря на это, батальон переправился на противоположный берег и захватил плацдарм.

На рассвете немецкие части двинулись вперед, пытаясь выбить советских бойцов с захваченных позиций. Десять дней танкисты удерживали плацдарм, по нескольку раз в день отражали контратаки немецких войск.

Действуя в передовом отряде, танкисты овладели городами Целлихау, Штернберг и Реппен. За это время они уничтожили 67 танков и самоходных орудий, 43 орудия, 82 миномёта, более 150 пулемётных гнезд, 132 автомашины и тягача, 142 подводы с различным имуществом, два паровоза, три военных эшелона, свыше 1600 солдат и офицеров противника. Танкисты взяли в плен 290 солдат и офицеров, захватили большие трофеи.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 февраля 1945 года «за образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом мужество и героизм» капитану Науменко Виктору Петровичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 5154). Член ВКП(б)/КПСС с 1945 года.

День Победы комбат В. П. Науменко встретил в Берлине.

Послевоенные годы

После окончания Великой Отечественной войны продолжал службу в армии. До 1949 года он проходил её в Группе советских войск в Германии на различных должностях. Затем по апрель 1950 года был начальником штаба гвардейского танкового полка на Украине, а с апреля 1950 года стал преподавателем, позднее — начальником курса в Военной академии бронетанковых войск.

С 1958 года он — заместитель командира, а затем командир 11-й гвардейской танковой дивизии. В дальнейшем являлся начальником отдела в Генеральном штабе Вооружённых Сил СССР, с августа 1967 года по май 1971 года он — начальник Омского высшего инженерно-танкового училища. В 1971 году последовало ещё одно назначение: на должность начальника военно-технической подготовки и спорта ЦК ДОСААФ СССР. Служил под руководством трижды Героя Советского Союза маршала авиации А. И. Покрышкина.

С 1976 года генерал-майор В. П. Науменко — в запасе. Затем три года работал в ЦК ДОСААФ СССР, участвовал в подготовке пополнения для армии.

Жил в Москве. Вёл военно-патриотическую работу, регулярно встречался с призывной молодёжью, школьниками. Увлечённый автолюбитель, сам ремонтировал и искусно водил «Волгу», с удовольствием трудился на даче. Вырастил, как и мечтал, плодоносящий сад.

Умер 19 сентября 2006 года. Похоронен в Москве.

Награды и звания

• Герой Советского Союза (24 февраля 1945);
• орден Ленина (24 февраля 1945);
• орден Красного Знамени (19 мая 1945);
• орден Отечественной войны I степени (6 апреля 1985);
• орден Красной Звезды (30 апреля 1954);
• медали.

Семья

Отец — Науменко Пётр Андреевич (1898—1982), крестьянин. Мать — Науменко Мария Степановна (1898—1978).

Первая супруга — Науменко Клавдия Васильевна (1922—1996). Вторая супруга — Панченко Елена Павловна (1928 г. рожд.). Сыновья: Науменко Александр Викторович (1945 г. рожд.) и Науменко Виталий Викторович (1949 г. рожд.), оба — полковники запаса.

Память

В средней школе № 23 города Владимир есть музей боевой славы 20-й танковой Седлецкой Краснознамённой бригады, в котором представлены материалы о Герое Советского Союза В. П. Науменко.

Литература

• Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
• За мужество и отвагу. 2-е изд., перераб., доп. Харьков, 1984. С.257—258.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=7440 Науменко, Виктор Петрович]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Науменко, Виктор Петрович

– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.