Наумович, Иван Григорьевич

Ива́н Григо́рьевич Наумо́вич (14 января 1826 — 16 августа 1891) — галицко-русский писатель, общественный деятель, священник, издатель, один из лидеров галицко-русского движения в XIX веке.

Биография

Иван Наумович родился в польскоязычной семье учителя начальной школы в селе Козлове около Каменки-Бугской (Австрийская империя) 14 января 1826 года. В 1844 году, по окончании гимназии, он поступил на философский, а затем на богословский факультет грекокатолической семинарии во Львове. За участие в революционном движении 1848—1849 годов он был исключен из семинарии, но в 1850 году восстановлен.

В 1851 Наумович окончил семинарию, женился и был рукоположен в униатские священники, служил в приходах неподалёку от Львова до 1867 года. В 1861 году он был избран депутатом в галицкий краевой сейм от Золочевского уезда, где добивался введения русского языка в работу государственных учреждений Галиции, обосновывал необходимость раздела Галичины на Восточную и Западную (русинскую и польскую); требовал от сейма помощи русскому театру во Львове.

В 1866 году он написал программную статью «Взгляд в будущее», в которой доказывал общность русинского населения австрийской Галиции с русским народом. Он писал: «Яко русский человек не могу в Москве не видите русских людей, и хотя я малорусин, а они великоруссы, то таки и я русский, и они русские… Сходство нашего языка с российским есть очевидное, ибо на тех самых правилах опирается. Просвещение у нас на Руси было насамперед в Киеве, потом перенеслось на север… Русь Галицкая, Угорская, Киевская, Московская, Тобольская и пр. с точки зрения этнографической, исторической, языковой, литературной, обрядовой — это одна и та же Русь… Мы не можем отделиться китайской стеной от наших братьев и отказаться от языковой, литературной и народной связи со всем русским миром».

В 1871 году Наумович начал издавать в Коломые газету «Русская рада», первую газету на галицко-русском языке, и в 1872 журнал «Наука», «журнал с практическими советами для сельских жителей». В 1874 году он организовал «Общество имени Михаила Качковского», целью которого было издание книг для местного русинского населения, распространение знаний и устройство народных читален. В будущем «Общество им. М.Качковского» стало одной из наиболее деятельных и значительных организаций русского движения Галиции. Иван Наумович занимался также учреждением сельских ссудо-сберегательных касс, братств трезвости, общественных магазинов.

В литературной деятельности Наумовича проявлялась слепая ненависть к полякам и евреям.

Скромный сельский униатский священник, Наумович на протяжении всего своего, не побоимся сказать, общественного служения, был, пожалуй, самым активным деятелем русского движения Галичины. В своем приходе, сначала в Перемышлянах и селе Коростно, с 1867 по 1872 гг. в селе Стрельче недалеко от Коломыи, а затем с 1872 г. в Скалате, он был добрым и заботливым пастырем. Недаром в „Слове" № 5 за 1867 г. жители Коростна опубликовали благодарственное письмо, подписанное девятью десятками крестьян, из которых 27 принадлежали к латинскому обряду. В Стрельче он удачно лечил гомеопатией, к нему приезжали из окрестных сел и он лечил всех - и богатого и бедного, русина, поляка, еврея, и недаром, когда он уезжал из Стрельче, получив приход в Скалате, по словам его биографа О.А.Мончаловского, плакали не только его прихожане, но и евреи. (Пашаева Н. М. Очерки истории русского движения в Галичине XIX—XX вв. / Гос. публ. ист. б-ка России. — М., 2001. — 201 с. ISBN 5-85209-100-6)

Будучи избран депутатом в австрийский парламент Наумович развил там в 1874—1878 годах энергичную политическую деятельность. Австрийское правительство обвинило его в стремлении к отторжению австрийской Галиции в пользу России и предало суду как государственного изменника. В 1882 из-за отсутствия доказательств Наумович был признан невиновным в измене, а только в нарушении общественного спокойствия, за что был приговорен к восьмимесячному тюремному заключению. За симпатии к православию папа римский отлучил его от церкви и в 1885 году Иван Наумович перешёл в православие. После выхода из тюрьмы Наумовичу пришлось покинуть Галицию, и он переехал в Российскую империю, в Киев, где занялся литературной работой, работал епархиальным миссионером для борьбы со штундизмом, а затем священником в селе Борщаговка около Киева.

Иван Наумович — один из самых плодовитых галицко-русских писателей. Начиная с 1848 года, он писал поэзию, басни, рассказы и повести, расходившиеся в значительном для того времени количестве экземпляров. После смерти Наумовича Общество им. М. Качковского издало три тома его повестей и рассказов из народного быта. Наиболее удачными считались «Онуфрий-чаровник» (1871), «Широкополые тополи» (1872), «Повесть о двенадцати разбойниках» (1873), «Сироты» (1872), «Инклюз» (1874), «Голодные годы» (1878), «Луць Заливайко» (1879), «Горшкодрай» (1879), «Село Тындырынды» (1884).

Иван Наумович выступал и как драматург. Его сатирическая комедия «Знемеченный Юрко» (1872) несколько раз издалась и ставилась во многих народных театрах Галиции.

Наумович писал также работы по истории («Исторический очерк унии» (1889) и «Червонная Русь, её прошлое и настоящее» (1890)), сельскому хозяйству и пчеловодству.

Эмиграция галицийских русин на американский континент, порождённая аграрным перенаселением и малоземельностью, вызвала у Наумовича мысль направить это движение на Кавказ. Для этого добился для русин разрешение покупать землю по низкой цене, в рассрочку в Новороссийском и Сухумском округах. Иван Наумович умер 16 августа (по новому стилю) 1891 года в Новороссийске, похоронен на Лукьяновском кладбище в Киеве.

Сочинения

• Четыре путеводителя доброй жизни: Страх Божий. Мудрость. Трезвость. Труд, Москва, 1888
• Заветные тополи, Киев, 1888
• Псалтирник. Повесть из галицко-русской народной жизни, Москва, 1888
• Сироты, Москва, 1894
• Горит! Рассказы, Москва, 1897
• Повести и рассказы из галицко-русской жизни, СПб., 1901
• Беседы пастыря (Т. 1-2, СПб., 1902; в т. 1 — «Автобиография» Наумовича)
• Беседы Степана Сторазумова о сельском хозяйстве, Вып. 1, Киев, 1888
• О. Феодор. Повесть (Сельскохоз. беседы), Вып. 1. Киев, 1888; о пчеловодстве
• Христианские добродетели, СПб., 1890
• Червонная Русь, её прошлое и настоящее, Киев, 1890
• Исторический очерк унии, Киев, 1889
• [mnib.malorus.org/kniga/169/ Аппеляція къ папЪ Льву XIII]
• Православные народные календари (на 1890, 1891; изд. Св. Синодом).
• Собр. соч. Повести и рассказы, т. 1, кн. 1-3, Львов, 1926-27

Литература

• Мончаловскій О. А. [www.ukrstor.com/ukrstor/monczalowskij_naumowic.html Житье и дЪятельность Ивана Наумовича]. — 1899.
• [www.ukrstor.com/ukrstor/nazionalist-011912-nau.html Воспоминаніе объ И. Г. НаумовичЪ] // НАЦІОНАЛИСТЪ. — 1912. — № 1.
• [mnib.malorus.org/kniga/55/ Стенографическій отчетъ изъ судовой росправы по дЪлу Ольги Грабарь и товарищей](недоступная ссылка с 16-01-2015 (3381 день))
• Соколов И. Протоиерей Иоанн Григорьевич Наумович. — СПБ, 1894
• [dlib.rsl.ru/viewer/01002921630#?page=141 Наумович, Иоанн Григорьевич] // Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• Аристов Ф. Ф. Иван Григорьевич Наумович // «Русский архив». — 1913. — № 7
• Ваврик В. Р. Просветитель Галицкой Руси Иван Наумович. — Львов-Прага, 1926
• Пашаева Н. М. [www.ukrstor.com/ukrstor/paszaeva_oczerk.html Очерки истории русского движения в Галичине XIX—XX вв.] / Гос. публ. ист. б-ка России. — М., 2001. — 201 с.
• Пашаева Н. М. [www.krotov.info/history/19/56/1826naumovich.html И. Г. Наумович как общественный, политический и религиозный деятель Галичины второй половины XIX века] // Исторический вестник. — 2001. — № 1.
• Водовозов Н. В. [www.edrus.org/content/view/4669/56/ Русские писатели в Галиции]

Отрывок, характеризующий Наумович, Иван Григорьевич

– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.