Наумов, Евгений Иванович

Евгений Иванович Наумов
Дата рождения:	19 июля 1939(1939-07-19)
Место рождения:	Тельмановский район Донецкой области,Донецкая область
Дата смерти:	21 октября 1992(1992-10-21) (53 года)
Место смерти:	Лубенский район,Полтавская область
Гражданство:	СССР СССР
Род деятельности:	писатель, журналист
Жанр:	детская литература, фантастика
[lib.ru/TALES/NAUMOW/ Произведения на сайте Lib.ru]

Евгений Иванович Наумов (19 июля 1939 — 21 октября 1992) — журналист, русский и украинский детский писатель и писатель-фантаст, член Союза писателей СССР с 1985 года.

Биография

Родился 19 июля 1939 года на Украине, в селе Тельманово Тельмановского района Донецкой области, в семье служащего. В годы Великой отечественной войны потерял родителей, воспитывался в детском доме в Ивано-Франковской области. После школы поступил в Ленинградское речное училище, по окончании которого в 1959 году с дипломом штурмана уехал на Дальний Восток. Плавал на судах по реке Амур и Охотскому морю, работал ответственным секретарём журнала «Дальний Восток», редактором газеты «Советский краболов», собственным корреспондентом областных газет «Магаданская правда» и «Заря Полтавщины».

В 1967 году переехал в Певек на Чукотке, работал там корреспондентом при Штабе арктических операций. С 1974 года в течение нескольких лет жил в Анадыре и в Магадане, работал в редакции газеты «Магаданская правда».

В 1960-е годы статьи, очерки и рассказы Наумова на русском и украинском языках стали появляться в газетах, журнале «Дальний Восток», позднее — в альманахе «На Севере Дальнем».

В 1964 году опубликовал свою первую фантастическую повесть для детей «„Хроникон“ и мы». В ней определился стиль будущего детского писателя — стиль жизнерадостного фантастического повествования, которое сам автор называл «повесть-сказка» или «сказочная история».

Затем последовали фантастические сказочные повести на русском и украинском языках «Утро вечера мудренее» (1969; испр. доп. 1988 — «Дар белого космонавта»), в которой рассказывается о коте-пришельце из космоса, подружившемся с земными детьми; «Коралловый город, или Приключения Смешинки» (1974) — о приключениях в подводной стране девочки-дюймовочки Смешинки, родившейся от заливистого смеха; «Околесица» (1979, другое название «Чарівна круговерть», 1986), в сказочной форме рассказывающая о правилах дорожного движения; «Смеющийся Пеликен» (1986), — переложение легенд, сказок и поверий народов севера, связанных единым сюжетом о похищенном Солнце. Юноша-сирота Айван со своими верными друзьями отправляются в далёкий и опасный путь, чтобы освободить Солнце и вернуть его людям, а им противостоит «тёмный» шаман.

Им также написаны сборники сказок «Ульк — маленький художник» (на украинском языке — 1977), «Невдала мандрівка» (на украинском языке — 1980), «Сказки северного сияния» (1980), «Сказки северных сполохов» (1985), а также реалистические детские книги «Озорной экипаж» (1974, другое название — «Непутёвый экипаж», 1988), приключенческая повесть «Загадка острова Раутана» (1981) и другие.

Несколько книг Наумова написано для взрослых: в 1966 году вышла его юмористическая повесть «Расколдованная река», в 1968 — сборник очерков «Нет ночи в Арктике», в 1971 году — сборник юмористических рассказов «Любовь и робот», включающий и несколько научно-фантастических рассказов. В 1989 году был появился реалистичный антиалкогольный роман «Чёрная радуга» (другое название «Полураспад»). Последним произведением, опубликованным Наумовым, стала детективная повесть «Антимафия» (1992).

В конце 1980-х годов писатель переехал жить в село Засулье Полтавской области, где умер 21 октября 1992 года.

Литература

• Писатели Дальнего Востока. Биобиблиографический справочник. Вып. 2. — Хабаровск, 1989. — 384 с.

Ссылки

• [scifi.spb.ru/authors/n/naumov.e/naumov.htm Наумов, Евгений Иванович] // Энциклопедия фантастики: Кто есть кто / Под ред. Вл. Гакова. — Минск: ИКО «Галаксиас», 1995. — 694 с. — ISBN 985-6269-01-6.

• [fantlab.ru/autor6775 Наумов, Евгений Иванович] на сайте «Лаборатория Фантастики»

Отрывок, характеризующий Наумов, Евгений Иванович

Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.