Наутилоидеи

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
Наутилоидеи
Научная классификация
Международное научное название

Nautiloidea Agassiz, 1847

Отряды

Систематика
на Викивидах

Изображения
на Викискладе

Наутилои́деи (лат. Nautiloidea) — надотряд головоногих моллюсков. Имеют наружную раковину, подразделённую на камеры (многие — спиральную). Ископаемые представители известны с кембрия. Хотя наутилоидеи состоят в родстве с аммонитами и внешне схожи с ними, периоды их расцвета не совпадали.



Строение и образ жизни

Раковины наутилоидей разделены перегородками на камеры, через которые проходит специальная трубка — сифон. Через сифон камеры могут быстро наполняться газом или водой, обеспечивая всплытие или погружение моллюска.

Основные отличия раковин наутилоидей от раковин аммонитов — простая форма перегородок (не образуют сложных изгибов в месте крепления к стенкам раковины) и расположение сифона недалеко от центра перегородок.

Наутилоидеи — хищники, в толще воды они захватывают щупальцами мелких беспозвоночных, нападая иногда на червей, других моллюсков и мелкую рыбу, могут есть и падаль. Раковины современных наутилусов очень красивы, иногда их используют при создании украшений.

Черты примитивного строения наутилоидей:

  • Наличие наружной многокамерной раковины.
  • Многочисленные щупальцы без присосок.
  • Несросшаяся воронка.
  • Проявление метамерии (четыре ктенидия, четыре почки, четыре предсердия).

Распространение

Современные наутилусы (род Nautilus) обитают в Тихом и Индийском океанах, их всего несколько видов. Местами они довольно многочисленны, но распространены не очень широко. Они живут в толще воды на глубинах 100—600 метров, совершают суточные миграции вверх-вниз, а иногда пускаются в довольно продолжительные путешествия вдоль рифов.


Напишите отзыв о статье "Наутилоидеи"

Отрывок, характеризующий Наутилоидеи

Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.