Научные основы сознания Кришны

Научные основы сознания Кришны
Scientific Basis of Krishna Consciousness
Автор:	Сварупа Дамодара Даса
Язык оригинала:	английский
Оригинал издан:	1974
Издатель:	Bhaktivedanta Book Trust
Страниц:	58

«Научные основы сознания Кришны» (англ. Scientific Basis of Krishna Consciousness) — книга индийского учёного-химика и кришнаитского религиозного деятеля Бхактисварупы Дамодары. Посвящена теме исследования взаимосвязи науки и религии.

История написания

Автор книги, Сварупа Дамодара, написал её в 1973 году как подношение ко дню рождения своего духовного учителя Бхактиведанты Свами Прабхупады. На написание этого текста его вдохновила проповедь Прабхупады, который говорил о необходимости убедить научное сообщество в существовании Бога, в том, что источником жизни является Кришна. Написанное Сварупой Дамодарой подношение очень понравилось Прабхупаде, попросившего своего ученика издать текст в виде книги.

Первое издание «Научных основ сознания Кришны» было опубликовано издательством «Бхактиведанта Бук Траст» в 1974 году тиражом в 30 000 экземпляров. В последующие годы книга переиздавалась несколько раз. Публикация книги явилась первым результатом деятельности Института Бхактиведанты, основанного Прабхупадой в том же году.

Содержание

В «Научных основах сознания Кришны» Сварупа Дамодара делает попытку аргументировать против выдвигаемых учёными материалистических и эмпирических теорий. В книге преобладают три основные темы: богословские аргументы в пользу существования Бога, отвержение нормативной научной методологии и выступление в защиту авторитета Вед. В первой главе Сварупа Дамодара пишет, что книга предназначена в первую очередь «для наших друзей учёных». Он высказывает надежду на то, что его аргументация убедит учёных и побудит их принять «сознание Кришны». Он утверждает, что человеческое сознание необходимо сосредоточить не на временных, материальных вещах, а на «верховном учёном» Кришне, осознав, что он является центром всей деятельности. Если деятельность человека не связана с Кришной, то она не имеет никакой ценности. Сварупа Дамодара делает заключение, что «наука о Кришне — это единственная подлинная наука, которую следует изучать и практиковать». Такой конфронтационный подход Сварупы Дамодары представляет официальную позицию Международного общества сознания Кришны (ИСККОН) в отношении западной науки. Согласно этой позиции, подход кришнаитов должен прийти на смену подходу, принятому в нормативной науке.

После краткого вступления, Сварупа Дамодара представляет свидетельства существования Бога. Он использует классический богословский подход, заключающийся в исследовании порядка вещей в природе. Согласно предлагаемой со времён Платона и Аристотеля богословской аргументации, наличие порядка вещей во Вселенной свидетельствует о существовании Творца. Автором наиболее известного богословского аргумента существования Бога был британский теолог Уильям Пейли, который сравнил Творца с часовых дел мастером. Пейли утверждал, что подобно тому, как сложность часового механизма свидетельствует о существовании часовых дел мастера, так и сложное устройство мироздания свидетельствует о существовании Творца. Сварупа Дамодара приводит похожие богословские аргументы. Он утверждает, что систематический путь планетарных орбит и орбит электронов, обращающихся вокруг ядра атома, свидетельствуют о существовании дизайнера. Как планеты, так и электроны, точно следуют орбитам вокруг своих центров вращения, тем самым свидетельствуя о наличии в природе создателя закона вращения — закона, которым руководствуется всё — от атома до планеты. Сварупа Дамодара объясняет, что, таким образом, вся материальная вселенная, от элементарных частиц до галлактических объектов, действует подобно сложному часовому механизму. Физические законы и принципы, по которым живёт вселенная, свидетельствуют о наличии источника, законодателя.

Согласно Сварупе Дамодаре, на биологическом уровне, поведение пчёл и их способность создавать изысканные по структуре ульи свидетельствуют о наличии в природе сложных порядков и законов. О том же свидетельствуют физические законы оптики и гравитации. Сварупа Дамодара делает заключение, что всё это подтверждает существования верховного создателя «Господа Шри Кришны, главного учёного и главного инженера, по чьей доброй воле движется весь космос».

Установив факт существования Бога с помощью телеологических аргументов, Сварупа Дамодара отвергает авторитет учёных и ценность современной западной науки. Первым делом Сварупа Дамодара ставит под сомнение способность учёных исследовать и понять естественный мир, утверждая, что учёные не в состоянии постичь природу Вселенной. Ещё более предосудительной Сварупа Дамодара находит уверенность учёных в своей способности доказать все предположения с помощью несовершенных методов наблюдения и анализа. Это привело к тому, что учёные оказались неспособны в точности описать естественный мир и отказались принять во внимание доказательства из текстов ИСККОН, в которых, по утверждению кришнаитов, содержится разрешение проблемы. Лекарством от этой болезни Сварупа Дамодара называет древнеиндийские ведические писания.

В качестве примера Сварупа Дамодара приводит историю, рассказанную его учителем Бхактиведантой Свами Прабхупадой во время одной из бесед, лёгших в основу популярной кришнаитской книги «Жизнь происходит из жизни». Сварупа Дамодара сравнил учёных с обитавшей в колодце лягушкой. Подобно тому, как жившая в колодце лягушка не могла представить себе размеры Тихого океана, учёные не могут понять истинную природу Вселенной. Только знание, полученное извне, дало лягушке представление о размере океана. Согласно Сварупе Дамодаре, убеждённость лягушки в том, что она смогла в точности понять и осознать природу своего собственного колодца показывает лишь её гордыню и невежество. Даже если извлечь лягушку из колодца, она останется погруженной в свой колодезный опыт и не сможет понять мир за пределами своей среды обитания. Гораздо лучше, если лягушка примет наставления мудрого и авторитетного учителя.

Остаток своей книги Сварупа Дамодара посвящает темам защиты авторитета Вед и объяснения значения ведического знания для современной науки. При этом основное внимание он уделяет Пуранам — индуистским текстам, в которых, в частности, описывается космология и сотворение Вселенной. Отвергнув дарвинскую теорию эволюции как умствования, основанные на недостаточных и несовершенных знаниях, Сварупа Дамодара переходит к изложенному в Пуранах описанию сотворения Вселенной, называя это «полным и совершенным знанием (наукой)».

Установив правоту Вед и необходимость принятия религиозного авторитета, Сварупа Дамодара утверждает, что в Пуранах содержится «полное и совершенное знание об эволюции», представленное «в мельчайших деталях». Он попрекает учёных за неприятие этого столь очевидно совершенного знания и объясняет отвержение учёными ведических истин их гордыней и верой в превосходство человеческого разума и чувственного восприятия.

В заключительной части своей книги, Сварупа Дамодара называет бо́льшую часть современных учёных демонами и популяризаторами цивилизации, находящейся «на уровне ниже животного». Он ещё раз подчёркивает необходимость (как для учёных, так и для всех людей) в принятии истинного духовного учителя, способного обучить «науке о Кришне, сознанию Кришны». На последней странице книги автор приводит изображение ухмыляющегося учёного, нажимающего на кнопку, в то время как грибообразное облако поднимается над городом, разрушенным в результате атомного взрыва.

Критика

Бенджамин Зеллер в своей монографии «Пророки и протоны» отмечает, что навряд ли кто-либо из учёных (для которых Сварупа Дамодара и написал книгу) смог прочитать «Научные основы сознания Кришны» и не почувствовать себя оскорблённым. Согласно Зеллеру, в своей книге Сварупа Дамодара чернит учёных, называя их недоумками, животноподобными, упрямыми, больными и демоническими. Зеллер также отмечает, что представленная Сварупой Дамодарой критика эмпиризма очень близка по содержанию к подобного же рода критике, изложенной в ранних публикациях Бхактиведанты Свами Прабхупады, сделанных в журнале Back to Godhead в 1940-е годы.

Литература

• Rothstein, Mikael (1996), [books.google.com/books?id=WVN-AAAAMAAJ Belief Transformations: Some Aspects of the Relation Between Science and Religion in Transcendental Meditation (TM) and the International Society for Krishna Consciousness (ISKCON)], Aarhus: Aarhus University Press, ISBN 8772884215, <books.google.com/books?id=WVN-AAAAMAAJ> 
• Zeller, Benjamin E. (2010), [books.google.com/books?id=VXVQyIemiaEC&pg=PA69 Prophets and Protons: New Religious Movements and Science in Late Twentieth-Century America], New York: NYU Press, ISBN 0814797210, <books.google.com/books?id=VXVQyIemiaEC&pg=PA69> 

Отрывок, характеризующий Научные основы сознания Кришны

Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.