Нафака

Нафака или аль-хидана — содержание, которое, согласно Шариату, мужчина должен обеспечивать своей постоянной жене или жёнам, или же детям от постоянного либо временного (в джафаритском мазхабе) брака. Термином «нафака» также обозначают денежные средства, которые взрослые дети выделяют на обеспечение престарелых родителей.

Нафака — не то же самое, что махр (брачный дар): вне зависимости от величины махра, его выплата не отменяет права жены на получение содержания.

Условием предоставления содержания (нафака) является послушание жены мужу. Если жена проявляет непослушание, муж вправе урезать содержание или лишить супругу причитающейся ей нафаки.

В наиболее общем смысле слова нафака означает обеспечение постоянной жены едой, одеждой и жильём не ниже того уровня, на котором её содержал её опекун (отец, дед) или она сама, если до заключения брака она была финансово самостоятельной. Тем не менее, учёные разных мазхабов расходятся в трактовке различных нюансов нафаки (содержания), порой отступая от этой общей формулы.

В джафаритском мазхабе женщина, живущая во временном браке, не обладает правом на содержание (нафака), если только оно не прописано в условиях брачного договора. Более того, если у её мужа есть постоянная жена или жёны, махр, выплачиваемый временной жене, или подарки для неё, не должны наносить финансового ущерба постоянной жене или детям, находящимся на содержании у этого мужчины.

Нафака в постоянном браке

Содержание работающей жены

Согласно всем исламским мазхабам, в постоянном браке жена обладает правом на содержание (нафака) со стороны мужа вне зависимости от того, работает она или нет. В случае, если жена с разрешения мужа работает, имеет собственный бизнес или иной источник доходов, законный с точки зрения Шариата, её заработная плата или прибыль является исключительно её собственностью. Муж не имеет право посягать на это имущество, только если жена не приняла добровольного решения отдавать личный заработок в семейный бюджет.

Размер содержания

Согласно маликитскому и ханбалитскому мазхабам, размер содержания должен представлять собой среднее арифметическое от финансового статуса мужа и жены до вступления в брак.

Шафииты считают финансовое благосостояние мужа критерием, по которому определяется объём обеспечения жены одеждой и едой. Однако что касается жилища, здесь необходимо принять во внимание условия, в которых жена жила до заключения брака.

Среди учёных ханафитского мазхаба есть приверженцы обеих вышеуказанных точек зрения. Так, одни из них полагают, что необходимо учитывать материальное положение обоих супругов, другие же рассматривают в качестве критерия только финансовые возможности мужа.

Большинство факихов джафаритского мазхаба считают, что муж обязан обеспечивать жену едой, одеждой, косметикой, жильём, предметами домашнего обихода на том уровне, на каком это принято в данном конкретном городе или среди людей её круга (района и т. д.). Муж также должен оплачивать наём прислуги в случае, если жена откажется выполнять работу по дому (такая возможность предоставляется ей Шариатом).

Ряд правоведов джафаритского мазхаба полагают, что жена также имеет право на оплату расходов на лечение (лекарства, консультации у врача и т. д.) со стороны мужа. Например, согласно фетве аятоллы Али Систани, муж не только должен покрывать расходы на само лечение, но и оплачивать билеты на дорогу и визы, если необходимы консультации в другом городе или другой стране.

Если мужчина одновременно состоит в постоянном браке с двумя, тремя или четырьмя женщинами, он обязан обеспечивать всех их на одинаково достойном уровне.

Обеспечение жильём

Согласно ханафитскому, ханбалитскому и джафаритскому мазхабам, муж обязан обеспечить постоянную жену отдельным жильём. Родственники мужа и его дети от других жён или от предыдущих браков не могут поселиться в этом доме без согласия жены.

В соответствии с маликитским фикхом, если жена обладает низким социальным статусом, она не вправе отказаться жить в доме родителей мужа. Если же её социальное положение высоко, она вправе не согласиться, если проживание в доме родителей мужа не было упомянуто в брачном договоре. В случае, если она согласилась на это при заключении брака, она уже не имеет права отказаться, однако муж должен выделить ей отдельную комнату.

По шафиитскому мазхабу муж обязан предоставить жене достойное жильё сообразно её статусу, даже если он беднее жены.

Послушание жены как условие содержания

Все мазхабы сходятся на том, что муж не обязан содержать непослушную жену. Однако понятие непослушания трактуется в разных школах по-разному.

Так, ханафиты соглашаются считать жену послушной, если она не покидает дома мужа без его разрешения, даже если при этом она отказывает ему в интимной близости. Хотя последнее не дозволено (харам) для женщины, тем не менее, это не даёт мужу права лишать её содержания (нафака).

Учёные всех остальных мазхабов не согласны с ханафитами и считают жену, отказывающей мужу в сексе без уважительной на той причины, непослушной и не обладающей правом на содержание. Более того, шафииты полагают, что она не только не должна отказывать ему в постели, но и не должна выражать недовольства по поводу близости. Однако если причиной отказа была болезнь жены, она не лишается права на содержание.

Что касается выхода из дома, то шафииты и ханбалиты допускают подобное только в том случае, если жена покинула свой дом, отправляясь по делам мужа. Если же жена ушла по своим собственным делам, то она лишается права на содержание, даже если она получила разрешение со стороны мужа. В иных мазхабах жена, покидающая дом с разрешения мужа, права на содержание не лишается, вне зависимости от целей ухода (при условии, что они законны с точки зрения Шариата). В качестве примера можно привести фетву аятоллы Макарема Ширази:

Должна ли женщина получать разрешение своего мужа всякий раз, когда она решит выйти из дома (пойти в магазин, к родителям, к подруге и т. д.)?

Нет, достаточно того, что она будет знать, что муж не против…

…Если муж запретит жене покидать дом, то ей запрещается делать это. Опять же, запрет мужа должен основываться на веских и уважительных причинах, а не на безосновательных прихотях.

Если жена покидает свой дом без разрешения мужа для того, чтобы совершить обязательный хадж, тогда, согласно ханафитскому и шафиитскому фику, она лишается права на содержание со стороны мужа. Однако учёные джафаритского и ханбалитского мазхаба считают, что в таком случае за ней сохраняется право на содержание.

Если муж дал жене развод по причине её непослушания, она не имеет права на содержание в период идды первого и второго развода, только если не исправится и не станет вновь послушной.

Содержание постоянной жены, живущей в доме своих родителей

Согласно ханафитскому мазхабу, жена обладает правом на содержание, даже если она ещё не переехала от своих родителей в дом мужа.

Маликиты и шафииты считают необходимым условием содержания то, что супруги вступили в интимную близость, или хотя бы то, что жена предложила себя мужу. Ханбалиты отмечают, что если жена не предложила себя мужу, она не имеет права на содержание, даже если такое положение продлится годы.

Учёные джафаритского мазхаба рассматривают первую близость между супругами как точку отсчёта, от которой постоянная жена может требовать содержания, даже если жена продолжает жить в доме своих родителей. Также такой точкой отсчёта является её просьба к мужу взять её с собой [в его дом].

Выплата задолженного содержания

Мазхабы расходятся в том, может ли жена потребовать от мужа выплаты долга за содержание, не предоставленное в прошлом. Ханафиты полагают, что у неё нет такого права. Маликиты считают, что если у мужа была такая возможность, но он сознательно уклонился от выплаты содержания, тогда жена может его потребовать; в противном же случае у неё нет такого права. Учёные джафаритского, шафиитского и ханбалитского мазхаба считают, что жена может потребовать выплаты задолженного содержания (нафака), если она была послушной и имела на него право, вне зависимости от того, сколько времени прошло и была ли у мужа возможность содержать её в постоянном браке или нет.

Нафака в период идды

Учёные разных мазхабов единодушны в том, что разведённая женщина имеет право на содержание (нафака) в период идды (три менструальных цикла или три месяца для не менструирующих) развода с правом на возвращение, то есть после первого и второго развода с одним и тем же мужем.

Если развод является третьим и окончательным, он называется разводом без права возвращения. Бывшие муж и жена не могут воссоединиться в новом браке, если только эта женщина не побывает замужем за другим мужчиной и не разведётся с ним.

В этом случае правоведы разных толков расходятся во мнениях относительно содержания бывшей жены во время идды. Ханафиты считают, что и в таком случае за женщиной сохраняется право на содержание. По маликитскому мазхабу, она не должна рассчитывать ни на какое содержание, кроме права оставаться в доме своего мужа (которым он её обеспечил в браке), только если она не беременна, однако в последнем случае это расценивается как содержание ребёнка, находящегося в её утробе, а не её самой. Учёные шафиитского, джафаритского и ханбалитского мазхабов убеждены, что в случае окончательного развода не беременная жена не имеет права на содержание, но если она беременна, бывший муж обязан содержать её в течение беременности. Однако шафииты добавляют, что если разведённая беременная покинет его дом без особой необходимости, бывший муж вправе лишить её содержания.

Нафака ребёнка

Дети от законного шариатского брака так же, как и жёны в постоянном браке, обладают правом на содержание со стороны отца. Это означает удовлетворение всех нужд ребёнка. Сюда входит обеспечение едой, жильём и одеждой; покупка игрушек и развивающих игр, оплата обучения, дополнительных занятий у репетиторов и кружков, проезда в транспорте и т. д. вплоть до достижения детьми зрелости, когда они уже приобретают свой собственный трудовой опыт и заработок.

Хотя жена во временном браке (являющимся законным в джафаритском мазхабе и не признаваемом в суннитском фикхе) не имеет априорного права на содержание (нафака), дети, рождённые от такого брака, обладают точно такими же правами, как и дети от постоянного брака, в том числе и правом на содержание (нафака) со стороны отца. Правда, ряд учёных джафаритского мазхаба оговаривают, что при этом временная жена должна согласовать с мужем вопрос о рождении ребёнка.

В случае, если отец ребёнка умирает, обязанность обеспечивать его ложится на плечи деда. Если и деда нет в живых, это вменяется в ответственность матери, а если и она умерла, тогда — дедушке и бабушке по материнской линии.

Что касается взрослых детей, то учёные ханафитского мазхаба не считают отца обязанным содержать их, если они в состоянии найти работу. Однако маликиты и шафииты подчёркивают, что отец должен содержать дочь вплоть до того момента, когда она выйдет замуж. В джафаритском и ханбалитском мазхабе содержание взрослого ребёнка, который имеет достаточный и устойчивый доход, не является обязанностью отца.

Нафака родителей и других родственников

По маликитскому мазхабу, для того, чтобы доказать нужду родственника в содержании, необходимо подтверждение этого факта со стороны двух справедливых свидетелей. Шафииты полагают, что одного обращения нуждающегося отца к сыну достаточно для выплаты содержания. Ханафиты утверждают, что просьба о содержании должна удовлетворяться, пока не будет очевидных свидетельств в пользу того, что родственник на самом деле в содержании не нуждается; однако если у него был стабильный доход, необходимо доказать, что он стал нуждающимся. Учёные джафаритского мазхаба придерживаются того же мнения, что и ханафиты.

Ханафиты считают, что взрослый сын обязан содержать не только недееспособного отца, но и его жену (даже если не она является его матерью). Причём для сына в любом случае обязательно (ваджиб) обеспечивать не работающего отца или деда, даже если он в состоянии работать. Такой же точки зрения придерживаются и шафииты.

Согласно маликитскому мазхабу, изо всех родственников правом на содержание, помимо жён, обладают только родители и дети. При этом взрослые сыновья обязаны оплачивать прислугу престарелому отцу, однако сын не обладает аналогичным правом покрытия расходов на прислугу за счёт средств отца. Маликитские факихи также вменяют сыновьям в обязанность содержание всех жён своего старого отца.

Учёные шафиитского и джафаритского мазхаба придерживаются точки зрения, согласно которой взрослые сыновья обязаны содержать своих отцов и матерей. Однако им не вменяется в обязанность содержание братьев. Тёти и дяди по отцовской и материнской линии также не вправе требовать от них выплаты содержания (нафака) в обязательном порядке. При этом шафииты считают, что взрослые сыновья должны содержать всех жён своего престарелого отца, и что отец обязан содержать жену недееспособного сына.

Согласно джафаритскому мазхабу, сыновья не обязаны содержать жену отца, если она не является их матерью; на отцах также не лежит обязанность по содержанию жён своих не работающих сыновей.

Школы исламского права расходятся в вопросе о содержании родственников, не исповедующих ислам. Согласно ханбалитскому мазхабу, если родственник не является мусульманином, он не может претендовать на содержание со стороны мусульманина. Однако учёные маликитского, джафаритского и шафиитского мазхаба не делают разницы между мусульманскими и не мусульманскими родственниками в вопросе о содержании (нафака). Если родственник обладает шариатским правом на содержание, его вероисповедание не имеет значения. Ханафиты считают, что из не мусульман только дети и родители обладают правом на содержание со стороны родственника-мусульманина, но на других родственников это не распространяется.

Источники

Muhammad Jawad Maghniyyah. The Five Schools of Islamic Law. Al-Hanafi, Al-Hanbali, al-Ja’fari, Al-Maliki and Al-Shafi’i, Qum, Ansariyyan Publications, 2008.

[www.makarem.ir Официальный сайт аятоллы Макарема Ширази]

[www.sistani.org Официальный сайт аятоллы Али Систани]

Отрывок, характеризующий Нафака

– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.