Нахдатул Улама

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Нахдатул Улама (Нахдлатул Улама)
индон. Nahdatul Ulama (Nahdlatul Ulama)
Дата основания:

31 января 1926 года (С 1945 по 1952 годы входила в состав партии Машуми, с 1973 по 1984 годы — в состав Партии единства и развития)

Штаб-квартира:

Джакарта

Идеология:

Исламизм

Количество членов:

около 30 миллионов

Сайт:

[www.nu.or.id/ or.id]

К:Политические партии, основанные в 1926 году

Нахдату́л Ула́ма, Нахдлату́л Ула́ма (индон. Nahdatul Ulama, Nahdlatul Ulama) — крупное мусульманское (суннитское) объединение в Индонезии. Было основано 31 января 1926 года в результате выхода из организации Мухаммадия наиболее радикально настроенных членов. В 1965 году после прихода к власти генерала Сухарто Нахдатул Улама поддержала массовые репрессии против индонезийских коммунистов, однако, вскоре организация перешла в оппозицию к режиму Сухарто. В 1984 году Абдуррахман Вахид, внук основателя Нахдатул Улама Хашима Ашари (англ.), стал руководителем организации, унаследовав этот пост от своего отца. Вахид принёс формальные извинения за участие Нахдатул Улама в событиях 1965 года. В 1999 году он был избран президентом Индонезии.

Нахдатул Улама является одной из самых больших независимых исламских организаций в мире. По некоторым оценкам, в ней состоит более 30 миллионов членов. Организация занимается благотворительной деятельностью, помогая правительству осуществлять социальные программы; она осуществляет помощь школам, больницам, сельским общинам и ветеранам боевых действий.





Основание организации

Нахдатул Улама была основана в 1926 году ортодоксальными мусульманами, вышедшими из организации Мухаммадия. Причиной раскола Мухаммадии стала позиция руководства этой организации, наряду с исламом поддерживающего доисламские традиционные яванские верования. Основателем организации был Хашим Ашари (индон. Hasjim Asjari), руководитель мусульманской религиозной школы в Восточной Яве. Позже, даже после расширения сферы деятельности Нахдатул Улама, её главной базой оставалась Восточная Ява. В 1928 году Нахдатул Улама стала использовать яванский язык в своих проповедях наряду с арабским [1][2][3].

В 1937 году, несмотря на плохие отношения между Нахдатул Улама и Мухаммадией, две организации создали дискуссионный форум — Верховный исламский совет Индонезии (индон. Majlis Islam A'laa Indonesia, MIAI), через некоторое время к нему присоединились другие исламские организации. В сентябре 1942 года, после японской оккупации Индонезии, в Джакарте была созвана конференция исламских лидеров. Японцы хотели заменить Верховный исламский совет более удобной для них организацией; на конференции в руководящие органы Совета были избраны члены Индонезийского исламского союза, через год Совет был распущен, его преемником стала организация Машуми. К этому Хашим Ашари оставался номинальным руководителем Нахдатул Улама, но фактически ей управлял его сын Вахид Хашим (индон. Wahid Hasyim) [4][3].

В 1945 году Сукарно и Хатта провозгласили независимость Индонезии. Во время войны за независимость Индонезии Нахдатул Улама объявила борьбу с голландскими колонизаторами священной войной, обязательной для каждого мусульманина. Среди партизанских отрядов, сражавшихся против голландцев, были отряды Хизбуллах (индон. Hizbullah) и Сабиллилах (индон. Sabillilah), подчинявшиеся Нахдатул Улама [3].

Деятельность в качестве политической партии

Вскоре после признания независимости Индонезии Нахдатул Улама вошла в состав Машуми на правах коллективного члена. Тогдашнее руководство организации практически не имело политического опыта, за исключением Вахида Хашима, назначенного министром по делам религии. Руководство Нахдатул Улама было недовольно понижением своего влияния внутри Машуми, особенно после съезда Машуми в 1949 году, на котором было принято решение о реорганизации религиозного совета партии, в котором Нахдатул Улама имела большое влияние. Два года спустя общественная организация паломников, совершивших хадж, потребовала премьер-министра Натсира вновь назначить Вахида Хашима министром по делам религии в новом кабинете. После отставки Натсира и вызванного ей правительственного кризиса Нахдатул Улама предъявила руководству Машуми ряд требований, в частности — арест Натсира, в случае их невыполнения угрожая выйти из Машуми. 5 апреля 1952 года, через несколько дней после назначения нового правительства во главе с Натсиром, Нахдатул Улама объявила о выходе из Машуми. Три месяца спустя члены организации были исключены из советов Машуми, была создана новая организация — Индонезийская мусульманская лига, в состав которой вошла Нахдатул Улама, Индонезийский исламский союз и несколько более мелких организаций, её лидером стал Хашим [3].

В период либеральной демократии члены Нахдатул Улама часто занимали посты в правительстве. В первом кабинете Али Састроамиджойо у партии было три портфеля, член Нахдатул Улама Заинул Афирин (индон. Zainul Arifin) ,был вторым заместителем премьер-министра. 12 августа 1955 года, после отставки правительства Састроамиджойо часть членов Нахдатул Улама, имевшие разногласия с руководством партии, вошли в состав нового кабинета Бурхануддина Хахарапа, где получили портфели министра внутренних дел и министра по делам религии [5].

29 сентября 1955 года в Индонезии прошли первые парламентские выборы. Нахдатул Улама заняла на них третье место, уступив только Национальной партии Индонезии и Машуми и получив 6,955,141 голос (18,4 %). Партия получила 45 мест в Совете народных представителей, до выборов она имела там только 8 мест. Выборы показали, что Нахдатул Улама была самой влиятельной партией Восточной Явы, в этом регионе она получила 85,6 % голосов. На выборах Машуми представляла в основном интересы городских избирателей, тогда как Нахдатул Улама — сельских избирателей острова Ява. Три месяца спустя состоялись выборы в Учредительное собрание, перед которым стояла задача принять новую конституцию взамен временной конституции 1950 года, на выборах Нахдатул Улама получила 91 из 514 мест [6][7][8].

В 1950-е годы Нахдатул Улама видела Индонезию исламским государством и выражала недовольство президентом Сукарно, который в своём выступлении в 1953 году отверг эту идею. Три года спустя партия осудила концепцию Сукарно о «направляемой демократии» и его желание ввести в состав правительства представителей Коммунистической партии. 2 марта 1957 года было подавлено восстание Перместа; среди требований повстанцев было восстановление Мохаммада Хатты на посту вице-президента, это требование было поддержано Нахдатул Улама. Тем временем, в Учредительном собрании партия объединилась с Машуми, Индонезийским исламским союзом, Партией исламского воспитания и другими партиями в Исламский блок, который потребовал провозглашения Индонезии исламским государством. Блоку принадлежало 44,8 % всех мест в Учредительном собрании, однако, ни один из блоков не имел подавляющего большинства; в связи с этим работа над новой конституцией зашла в тупик. Учредительное собрание было распущено декретом Сукарно 5 июля 1959 года, одновременно была восстановлена конституция 1945 года, провозглашающая основой идеологии Индонезии принципы Панча Сила [9][10].

В 1960 году Сукарно запретил партию Машуми, объявив о её причастности к восстаниям 1957 и 1958 годов [11]. Нахдатул Улама удалось избежать запрета. Партия видела в индонезийской компартии, пропагандирующей атеизм, угрозу обществу, и боролась с ней за влияние на бедные слои населения. Пять лет спустя, после переворота 30 сентября 1965 года, молодёжная организация Нахдатул Улама, Ансор, участвовала в репрессиях против коммунистов [12][13].

В 1971 году новый президент Сухарто назначил выборы в парламент. Несмотря на поддержку Нахдатул Улама правительством, партия получила 10 213 650 голосов (18,67 %) — меньше, чем в 1955 году. Однако, уже в 1973 году партию "обязали" войти в состав Партии единства и развития. На выборах 1977 и 1982 годов эта партия занимала второе место после правительственной партии Голкар. В 1984 году Абдуррахман Вахид (также известный как Гус Дур — индон. Gus Dur), новый председатель Нахдатул Улама и сын Вахида Хашима, объявил о выходе его организации из Партии единства и развития из-за неудовлетворённости степенью её влияния в партии. После отделения Нахдатул Улама влияние партии значительно ослабло, на выборах 1987 года она получила 16 % голосов, тогда как в 1982 году — 28 %. Однако, Нахдатул Улама больше не участвовала в политической жизни страны, сосредоточившись на деятельности в качестве религиозной и общественной организации [14] [15][16].

Нахдатул Улама в 1984-1997 годах

В 1984 году правительство Сухарто объявило о поддержке всех организаций, принимающих государственную идеологию Панча Сила. Вахид назвал Панча Сила "благородным компромиссом" [17] для мусульман. В 1989 году он был переизбран на пост председателя Нахдатул Улама; на этом посту он оставался до своего избрания президентом в 1999 году [18].

В 1990 году Нахдатул Улама сотрудничала с Банком Суматры в деле создания банковской системы в сельской местности. Сухарто не одобрил этой инициативы, к тому же банком руководила христианская семья этнических китайцев, что вызывало недовольство многих мусульман-членов Нахдатул Улама. В конечном итоге, спустя два года банк обанкротился из-за неумелого управления финансами. Гус Дур подвергался нападкам со стороны режима за организацию многочисленным митингов на стадионе Джакарты перед выборами 1992 года, якобы в поддержку Панча Сила. В результате Вахид был приглашён на встречу к Прабово Субианто, зятю Сухарто и командующему войсками, размещёнными в Джакарте. На встрече с Субианто он был предупреждён о недопустимости действий, идущих вразрез с курсом правительство, однако при этом заявил, что будет заниматься политикой настолько, насколько она связана с религией, пригрозив покинуть пост председателя организации. Правительству было невыгодна смена руководства в Нахдатул Улама, поэтому оно пошло на уступки Вахиду [19].

Нахдатул Улама после отставки Сухарто

После отставки Сухарто новым президентом Индонезии стал бывший вице-президент Бухаруддин Юсуф Хабиби. В июле 1998 года Гус Дур объявил об основании Партии национального пробуждения (индон. Partai Kebangkitan Bangsa, PKB). 10 ноября Вахид встретился с ведущими сторонниками реформ — Мегавати Сукарнопутри, Амьеном Райсом и султаном Хаменгкубувоно X. Эти политические деятели составили так называемую "Сиганджурскую четвёрку", названную так по месту, где был расположен дом Вахида. «Сиганджурская четвёрка» выпустила декларацию, в которой требовала признать правительство Хабиби временным, провести выборы и отстранить армию от политической жизни. В 1999 году на сессии Народного консультативного конгресса Абдуррахман Вахид был избран президентом Индонезии, спустя два года он был смещён с этого поста [20].

На съезде Нахдатул Улама, состоявшемся в 2010 году в Макасаре, было принято решение о запрете членам организации занимать политические посты; члены Нахдатул Улама обязались избегать вовлечения организации в политическую деятельность в будущем [21][22][23][24].

Структура организации и её цели

Сейчас Нахдатул Улама занимается, в основном, религиозным обучением мусульман. Под опекой этой организации находятся 6 830 исламских школ и 44 религиозных университета, экономические и сельскохозяйственные учебные заведения. Организация проводит активную социальную политику, в частности, занимается вопросами планирования семьи [25].

Высшим руководящим органом Нахдатул Улама является Высший Совет (индон. Syuriah), кроме него действует также Исполнительный Совет (индон. Tanfidziyah). Консультативный Совет (индон. Tanfidziyah) координирует деятельность обоих советов. На съезде организации в 2010 году председателем Высшего Совета на срок до 2015 года был избран Сахал Махфудз (индон. Sahal Mahfudz). В подчинении Исполнительного Совета находятся провинциальные советы организации, автономные институты и комитеты. Низшим звеном структуры Нахдатул Улама являются местные сельские советы [26][25][27].

Напишите отзыв о статье "Нахдатул Улама"

Литература

  • Bush, Robin (2009) Nahdlatul Ulama and the struggle for power within Islam and politics in Indonesia Institute of Southeast Asian Studies, ISBN 981-230-876-8
  • Feith, Herbert (2007) The Decline of Constitutional Democracy in Indonesia Equinox Publishing (Asia) Pte Ltd, ISBN 979-3780-45-2
  • Friend Theodore. Indonesian Destinies. — The Belknap Press of Harvard University Press, 2003. — ISBN 0-674-01834-6.
  • Nasution, Adnan Buyung (1995) Aspirasi Pemerintahan Konstitutional di Indonesia: Studi Sosio-Legal atas Konstituante 1956-1956 (Translation of The Aspiration for Constitutional Government in Indonesia: A Socio-Legal Study of the Indonesian Konstituante 1956-1959 *Pustaka Utama Grafiti, Jakarta ISBN 979-444-384-0
  • Ricklefs, M.C. (1991) A History of Modern Indonesia Since c.1200. Stanford: Stanford University Press. ISBN 0-8047-4480-7
  • Schwartz, Adam (1994) A Nation in Waiting: Indonesia in the 1990s, Allen & Unwin. ISBN 1-86373-635-2

Ссылки

  • [www.nu.or.id/ Официальный сайт]
  • [philtar.ucsm.ac.uk/encyclopedia/indon/nahdat.html Нахдатул Улама в энциклопедии UCSM]
  • [www.islamrf.ru/news/umma/islam-world/17538Коткина О. Ислам в Индонезии. Нахдатул Улама]

Примечания

  1. Ricklefs (1981) p 169
  2. Schwartz (1994) p168
  3. 1 2 3 4 Feith (2007) pp233-236
  4. Ricklefs (1981) pp 191, 194
  5. Feith (2007) pp418-419
  6. Feith (2007) pp434-436
  7. Friend (2003) p 51
  8. Ricklefs (1981) pp 238-239
  9. Feith (2007) pp281-282, 544
  10. Nasution (1995) pp32-33,49
  11. Ricklefs, M.C. (1991). A history of modern Indonesia since c.1200. Stanford: Stanford University Press. ISBN 0-8047-4480-7
  12. Schwartz (1994) pp170-172
  13. Friend (2003) p 108
  14. Schwartz (1994) pp 32, 36-37
  15. Ricklefs (1981) pp 276
  16. Friend (2003) p 201
  17. Schwartz (1994) p172
  18. Friend (2003) p203
  19. Schwartz (1994) pp 188-193
  20. Schwartz (1994) pp 387-297
  21. Schwartz (1994) p 501
  22. [www.thejakartapost.com/news/2008/06/30/gus-dur-meet-yudhoyono-over-split-within-pkb.html Gus Dur to meet Yudhoyono over split within PKB], Jakarta Post (30 июня 2008). Проверено 15 августа 2010.
  23. [www.thejakartaglobe.com/indonesia/pkb-still-hopes-for-nahdlatul-ulama-help-to-heal-split/366574 PKB Still Hopes for Nahdlatul Ulama Help to Heal Split] (accessdate = 2010-08-15), Jakarta Globe (29 марта 2010).
  24. [www.nu.or.id/page.php?lang=en&menu=news_view&news_id=2208 NU leaders cannot hold political posts], Nahdlatul Ulama (27 марта 2008). Проверено 15 августа 2010.
  25. 1 2 NU Website
  26. [www.nu.or.id/page.php?lang=en&menu=news_view&news_id=2213 Kang Said, Mbah Sahal elected to lead NU] (28 марта 2008). Проверено 30 июня 2008.
  27. Bush (2009) p 15

Отрывок, характеризующий Нахдатул Улама

– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.