Нахед Шериф
| Нахед Шериф | |
| ناهد شريف | |
 | |
| Имя при рождении: |
Самиха Заки Ал Ниал |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: |
1958—1981 |
На́хед Ше́риф, настоящее имя — Са́миха За́ки Ал Ниа́л (1 января 1942, Александрия, Египет — 7 апреля 1981, Каир, Египет) — египетская актриса.
Биография
Самиха Заки Ал Ниал (настоящее имя Нахед Шериф) родилась 1 января 1942 года в Александрии (Египет), но позже она переехала в Каир.
Взяв псевдоним Нахед Шериф, она начала сниматься в кино в 1958 и прославилась с фильмами конца 1960-х—начала 1970-х годов. В 1981 году, сыграв более чем в 60-ти фильмах, она умерла.
В 1962 году Нахед вышла замуж за режиссёра Хуссейна Хелм Эл-Мохандесса, но позже они развелись.
После развода с Хуссейном Нахед вышла замуж за актёром Камал эл-Шеннави (1921—2011), но позже они развелись.
После развода с Камалом Нахед вышла замуж в третий раз за художника Эдуарда Джереджиана, который позже остался её вдовцом. В этом браке Шериф родила своего единственного ребёнка — дочь Лену Джераджиан.
В конце 1970-х годов Нахед была диагностирована[уточнить] с раком молочной железы и скончалась от этой болезни 7 апреля 1981 года в Каире (Египет) в 39-летнем возрасте.
Напишите отзыв о статье "Нахед Шериф"
Ссылки
- Нахед Шериф (англ.) на сайте Internet Movie Database
Отрывок, характеризующий Нахед Шериф
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
