Нахичеванское ханство

Нахичеванское ханство
Ханство
← 1747 — 1828 →
Ханство на карте военных действий в Закавказском крае с 1809 по 1817 год с границами по Гюлистанскому мирному договору. Тифлис, 1902 год
Столица	Нахичевань
Язык(и)	Азербайджанский язык,Персидский язык,Армянский язык
Религия	Ислам (Шиизм),Христианство (Армянское Апостольская Церковь)
Форма правления	Монархия

К:Появились в 1747 годуК:Исчезли в 1828 году

Нахичева́нское ха́нство — феодальное владение, формально зависимое от Ирана, существовавшее в середине XVIII — начале XIX вв. на территории современной Нахичеванской Автономной Республики и части территории Армении. Одно из азербайджанских ханств.

Согласно данным Одри Альтштадт, в марте 1828 года, на момент упразднения Нахичеванского ханства российской администрацией, под чей контроль перешла эта территория, мусульмане (азербайджанские тюрки и курды) составляли до 80 процентов всего населения ханства.

История

Основание ханства

Вскоре после взятия Эривани Сефевидами в 1604 году, Шах Аббас I назначил одного из своих известных полководцев Максуд Султана Кенгерли губернатором Нахичевани.

Нахичеванское ханство было основано в 1747 году одним из представителей тюркского рода Кенгерли Гейдар-Кули-ханом. После убийства Надир-шаха в июне 1747 года предводитель рода Кенгерли Гейдаргули-хан изгнал иранского наиба Ага Хасана и провозгласил себя ханом. Территориально ханство было разделено на махалы: Алинджа, Хок, Даралайез, Ордубад, Айлис, Дасте, Билав. В разное время в составе ханства был и Сисианский махал, но он был захвачен Карабахским ханством в 1795 году. Махалами управляли мирзабейи, а селениями в составе махалов — кендхуды.

Население

См. также: Великий сургун

В начале 1800-ых годов, в ханстве проживало 50 000 человек, из которых 36 000 мусульман (тюрки, курды и персы), 12 000 армян и 2 000 евреев . Армяне составляли абсолютное большинство населения до 1605 года, но в следствии депортации ок. 300 000 армян из Нахичевана и Эривани в глубинные области Ирана в 1605 году, организованный иранскими властями, число армян в регионе сильно сократилось.

Только из одного города Джульфа и его окрестных селений, было депортировано 12 000 армянских семей (ок.60 000 человек)

По мимо этого, армяне систематически преследовались, подвергаясь гонениям и этническим чисткам и во время правления других правителей. Так, например, в 1746 году по приказу Надир-шаха 1000 армянских семейств (ок. 5 000 человек) были насильно переселены из Нахичевана в Хорасан.

Мусульмане же, напротив, активно заселялись здесь в период персидской оккупации Закавказья ,между 1555-1810 годами.

Политика и взаимоотношения с соседними государствами

Правители ханства поддерживали близкие отношения с ханами Карабаха и Эривани. По сообщению Мирзы Джамала Джеваншира Карабахского, «когда окрестные ханы узнали о том, что Ибрагим-хан (Карабахский) направил своего сына к главнокомандующему (российской армией), то все они, а именно: Мир-Мустафа хан талышский, Мустафа хан ширванский, Джавад-хан и даже ханы Эривани, Нахчывана, Хоя и Карадага отправили своих посланников к Ибрагим-хану и заявили — мы не откажемся от того, что находит целесообразным Ибрагим-хан. Поскольку он счёл нужным подчиниться Российскому государству, то мы также последуем по пути дружбы и повиновения милостивой императрице России…».

В 1813 году по Гюлистанскому мирному договору Россия признала это ханство «в совершенной власти» Персии, однако с началом новой русско-персидской войны ханство было занято войсками генерала Паскевича, который 26 июня 1827 года вступил в Нахичевань, разгромив трёхтысячный персидский кавалерийский отряд.

Келбали Хан Нахичеванский был в своё время ослеплён по приказу Ага-Мохаммед хана Каджара, что вызвало в его семье естественную ненависть к династии Каджаров; в результате его сын, правитель ханства Эхсан Хан Кенгерли вместе с братом Ших Али-беком добровольно перешёл на сторону России, оказав важную помощь в войне с Персией. В 1827 году Аббас-Мирза поручил оборону крепости Аббас-Абад Эхсан Хану Кенгерли. Однако Эхсан Хан тайно связался с русским главнокомандующим графом Паскевичем и сдал ему крепость 22 июля 1827 года. За это ему был пожалован чин полковника русской службы и он был назначен наибом Нахичеванского ханства, а Ших-Али бек — наибом Ордубадского округа. Граф Паскевич сообщал о действиях Эхсан Хана:

Командуя в кр. Аббас-абад Нахичеванским батальоном сарбазов, он возстал с оным против остальной части гарнизона и тем много содействовал сдаче нашим войскам означенной крепости. После-же ceгo он чрез свое влияние на народ весьма много способствовал сохранению тишины и спокойствия в тамошнем крае. Находясь в то время в Ордубаде, он, Эксан-хан, остановил в продолжение 10 дней более 1,000 Персидской конницы, имевшей намерение переправиться чрез Аракс; когда-же войска сии были усилены еще двумя батальонами сарбазов и артиллериею, то он, запершись в городе, а потом в замке, держался с отличною храбростью, не взирая на самое затруднительное положение, до прибытия наших войск. Сим последним войскам он содействовал всеми своими способами. Ныне Эксан хан, будучи назначен наибом или управляющим Нахичеванским ханством, оказывает весьма много пользы, содержа жителей в совершенном повиновении.

В октябре 1837 года Эхсан Хан был произведён в генерал-майоры. В 1839 году, под давлением главноуправляющего на Кавказе генерала Е. А. Головина, Эхсан Хан вынужден был отказаться от должности наиба. В порядке компенсации он был назначен походным атаманом Кенгерлинского войска, а позже — военно-походным атаманом Закавказских мусульманских войск.

Согласно статье III Туркманчайского мирного договора, подписанного 10 февраля 1828 г., ханство передавалось шахом «в полную собственность» Российской империи. Ханы Нахичеванские остались фактическими правителями Нахичеванского края.

Ликвидация ханства

В марте 1828 года из территорий Эриванского и Нахичеванского ханств была образована Армянская область, которая в 1849 году была упразднена и преобразована в Эриванскую губернию, в составе которой земли Нахичеванского ханства — Нахичевань и Шарур-Даралагёз — стали уездами, а Ордубад — округом. Ханство было упразднено Указом императора Николая I 21 марта 1828 года.

За Эхсан-ханом и его потомками в Российской империи закрепилась фамилия Нахичеванских. Из этого рода вышли многие известные военачальники, в том числе генералы Исмаил, Келбали, Гусейн, Джамшид Ханы Нахичеванские.

Нахичеванские ханы

Гейдар Кули-хан I (1747—1764) Кенгерли
Гаджи-хан I (1764—1765)
Рахим-хан I (1765—1770)
Али Кули-хан I (1770—1773)
Вали Кули-хан I (1773—1781)
Аббас-Кули Хан: Владетельный хан (1781―1783), Хаким (с перерывами, 1797—1801, 1804, 1808)
Келб-Али Хан: Владетельный хан (с перерывами, 1787—1796, 1801—1804, 1804—1807), Хаким (с перерывами, 1808, 1809—1810, 1816)
Керим Хан: Хаким (с перерывами, 1808, 1813—1816, 1827)
Эхсан Хан: Наиб (1828—1839)

Потомки

Мураде Халифе

Аббас Кули-хан (? — ок. 1810)

Келбали-хан (?—1823)

Керим-хан

Шейх Али-хан

Эхсан Хан (1789—1846)

Мамедсадыг-ага Келбалиханов

Исмаил Хан Нахичеванский (1819—1909)

Келбали Хан Нахичеванский (1824—1883)

Гончабейим (1827—?)

Мамед-хан

Гаджи Теймур

Минебейим

Аманулла Хан

Эхсан Хан (1855—1894)

Гусейн Хан (1858—1919)

Джафаркули Хан (1859—1929)

Хан Николай (1891—1912)

Татьяна (1893—1972)

Хан Георгий (1899—1948)

Келбали Хан (1891—1931)

Джамшид (1895—1938)

Никита (1924—1997)

Татьяна (1925—1975)

Мария (1927 г. р.)

Александра (1947 г. р.)

Джордж (1957 г. р.)

Владимир-Пьер (1993 г. р.)

София (1995 г. р.)

Галерея

• Фото - Нахичеванское ханство
• Haji Rufai Bey mosque - 18th century-2.JPG

  Мечеть Гаджи-Руфаи Бека - XVIII век

• Nakhchivan city femme centre.JPG
• Nakhchivan city khalideyi kubra tomb.JPG

  Мавзолей Халидеи Кюбры

• Nakhchivan khan palace6.JPG

  Ханский сад. На заднем фоне памятник XII века - Мавзолей Момине-хатун

• Nakhchivan khan palace7.JPG

  Дворец хана - основное здание

• Nakhchivan khan palace9.JPG

  Дворец хана - вспомогательные сооружения

См. также

• Нахичеванская Автономная Республика

Примечания

</center>

Отрывок, характеризующий Нахичеванское ханство

Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]