Нахтигаль, Густав

Густав Нахтигаль
Gustav Nachtigal
Дата рождения:	23 февраля 1834(1834-02-23)
Место рождения:	Эйхштедт, близ Стендаля, Саксония
Дата смерти:	20 апреля 1885(1885-04-20) (51 год)
Место смерти:	в Атлантическом океане, около мыса Пальмас

Систематик живой природы

Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Nacht.». [www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=6828-1 Персональная страница] на сайте IPNI

Гу́став На́хтигаль (нем. Gustav Nachtigal; 23 февраля 1834, Айкстедт (Альтмарк), Саксония — 20 апреля 1885, на борту канонерской лодки «Чайка» императорских военно-морских сил в Атлантическом океане около мыса Кейп-Пальмас) — германский государственный деятель, учёный, путешественник, исследователь Центральной Африки. Врач по образованию.

Биография

Нахтигаль родился в семье лютеранского пастора. Получил медицинское образование в университетах Галле, Вюрцбурга и Грейфсвальда, служил военным хирургом. Из-за легочного туберкулёза переехал в Северную Африку (Алжир, Тунис), участвовал в качестве хирурга в нескольких экспедициях в центральные районы Африки.

В 1869 году прусский король Вильгельм I назначил Нахтигаля эмиссаром, поручив ему передать дары Умару, правителю государства Канем-Борно (территория современной Нигерии и Чада). Экспедиция отправилась в 1869 году из Триполи и через два года прибыла к месту назначения. Экспедиция завершилась зимой 1874 года прибытием в Хартум, в ноябре 1875 году Нахтигаль приехал в Каир. За время путешествия были исследованы нагорье Тибести, область Борку, районы центральной Сахары и озера Чад, правый берег реки Шари на территории султаната Багирми, нагорье Вадаи и плато Кордофан. Свои наблюдения Нахтигаль описал в сочинении «Сахара и Судан» (3 тт., 1879—1889).

В 1882—1884 годах Нахтигаль был генеральным консулом Германской империи в Тунисе. В 1884 году рейхсканцлер Отто фон Бисмарк отправил на канонерке «Чайка» Нахтигаля как имперского комиссара в Западную Африку якобы для заключения торговых соглашений, но фактически для помощи в установлении германского протектората над Тоголендом и Камеруном. В июле 1884 года Нахтигалем при плавании на канонерке «Чайка» были подняты германские государственные военные флаги (нем. die Reichskriegsflagge} на побережье современных Того и Камеруна, где незадолго до этого германскими компаниями были заключены договоры о протекторате с правителями эве и дуала. При дальнейшем плавании Нахтигаль произвёл подъём германских флагов на побережье Юго-Западной Африки, обозначив (по международным нормам того времени) покровительство Германии над территориальными приобретениями предпринимателя Адольфа Людерица на побережье Юго-Западной Африки от реки реки Оранжевая на юге до реки Кунене на севере.

При возвращении Нахтигаль ещё раз был в Камеруне и умер от осложненного легочным кровотечением туберкулёза 20 апреля 1885 года на борту канонерки «Чайка», находившейся в океане недалеко от мыса Кейп-Пальмас (Либерия), был захоронен в Гран-Басамe (ныне в Республике Кот-д’Ивуар), в 1888 году прах был перезахоронен в Дуала (Камерун) и на могиле воздвигнут памятник.

Сочинения

• «Сахара и Судан» / «Sahara und Sudan» (3 тт., 1879—1889).

Перевод на русский язык

• Нахтигаль Г. Сахара и Судан: Результаты шестилетнего путешествия по Африке / Густав Нахтигаль; Сокр. пер. с нем. Г. А. Матвеевой; Отв. ред. Л. Е. Куббель. — Наука. Главная редакция восточной литературы, 1987. — 312 с. — 10 000 экз. (в пер.)

Источники

• «Нахтигаль Густав». БСЭ, 3-е издание.
• «Nachtigal, Gustav». Encyclopædia Britannica from Encyclopædia Britannica 2007 Ultimate Reference Suite.
• «Gustav Nachtigal — ein deutscher Forscher und Afrika» (Manuscript of speech held at the Togo Exhibition at Düsseldorf 1986. Peter Kremer.  (нем.)
• «Die Forschungsreisenden», Cornelius Trebbin & Peter Kremer, Die Tuareg. Düsseldorf 1985.  (нем.)

Ссылки

• Нахтигаль, Густав // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Нахтигаль, Густав

Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.
– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»