Национальная академия изобразительного искусства и архитектуры

Национальная академия изобразительного искусства и архитектуры (НАОМА)
Оригинальное название	Національна академія образотворчого мистецтва і архітектури
Год основания	1917
Тип	Государственная
Ректор	Андрей Владимирович Чебыкин
Студенты	~800
Расположение	Украина Украина
Юридический адрес	Киев, Вознесенский спуск, 20
Сайт	[www.naoma.edu.ua/index.php?lang=ua ma.edu.ua/index.php?lang=ua]

К:Учебные заведения, основанные в 1917 году

Национа́льная акаде́мия изобрази́тельного иску́сства и архитекту́ры (укр. Націона́льна акаде́мія образотво́рчого мисте́цтва і архітекту́ри; НАОМА) — украинское высшее художественное учебное заведение имеющее академическое направление и готовящее специалистов живописи, скульптуры, графики, театрально-декорационного искусства, архитектуры, реставрации произведений искусства, искусствоведения и артменеджмента.

История

1917—1922

Национальная академия изобразительного искусства и архитектуры является наследницей Украинской академии искусства, которая была основана в 1917 году в Киеве Учредительной комиссией во главе с Г. Павлуцким. Эта комиссия была создана по инициативе генерального секретаря Министерства образования Украинской Народной Республики И. Стешенко. Устав Академии утвердила Центральная Рада 5 (18) ноября 1917 года. Торжественное открытие состоялось 5 (18) декабря того же года в помещении Центральной Рады.

Академию возглавлял Совет Академии в составе Д. Антоновича, П. Зайцева, Д. Щербаковского (учёный секретарь) и др. Первым ректором стал Фёдор Кричевский.

Первыми профессорами Академии были: М. Бойчук (монументальное искусство), Н. Бурачек (пейзаж), В. Кричевский (архитектура, композиция), Ф. Кричевский (живопись, портрет), А. Маневич, А. Мурашко, М. Жук (станковая живопись, рисунок), Г. Нарбут (графика). В 1921 году в профессорский состав дополнительно вошли: Л. Крамаренко (монументально-декоративная живопись), В. Меллер (театральное оформление), С. Налепинская-Бойчук (гравюра), Е. Сагайдачный, Б. Кратко (скульптура), А. Таран (мозаика) и другие.

Первоначально Академия располагалась в помещении бывшего Педагогического музея, затем её перевели в здание бывшей торговой школы. В феврале 1919 года, после взятия Киева войсками РККА, Академия искусств стала государственным учреждением. По предложению Г. Нарбута, утверждённого в феврале 1918 года в ректорской должности, она получила статус научно-исследовательского института.

В августе 1919 года, после взятия Киева Добровольческой армией Деникина, Украинская академия художеств была зачислена в разряд не финансируемых властями частных учебных заведений. Ей было дано новое название: «Академия художества в Киеве, существующая на основании отношения начальника Управления народного просвещения при Особом совещании при главнокомандующем вооружёнными силами на Юге России на имя г. попечителя Киевского учебного округа от 5 октября 1919 года за № 4998». К тому же Академия была изгнана из своего здания, а все её имущество выброшено на чердак. Украинское кооперативное объединение «Днепр-Союз» помогло Нарбуту приобрести две пустовавшие квартиры в том же доме в Георгиевском переулке, 11, где жил он сам с В. Л. Модзалевским. В них разместились живописные мастерские, библиотека и канцелярия. Под мастерскую графики Нарбут отвёл свою бывшую гостиную, приёмной ректора стал бывший кабинет Модзалевского. В декабре 1920 года, после восстановления Советской власти в Киеве, Академия разместилась в здании бывшего Дворянского собрания.

1922—1934

В 1922 году распоряжением Губернского отдела профессионального образования при Наркомате просвещения Академию реорганизовали в Киевский институт пластических искусств. В 1924 году к нему на правах факультета присоединили Украинский архитектурный институт, существовавший с 1918. Новообразованный вуз назвали Киевский художественный институт. Институт разместился в здании бывшей Киевской духовной семинарии, где располагается и поныне. Ректором его назначили Ивана Ивановича Врона.

По-новому была определена и структура учебного заведения. Она стала направлена, главным образом, на подготовку художников «для гармонического формирования окружающего среды, быта, производства». Так, на живописном факультете, кроме отделений станкового и монументального искусства, открылось новое — теа-кино-фото. На скульптурном факультете вместе с монументальной и станковой скульптурой осваивались художественная обработка дерева и керамика. С учётом нужд книгопечатания осуществлялось всестороннее изучение графических техник на полиграфическом факультете, где воспитывались будущие художники-полиграфисты. Отдельное место занимал художественно-педагогический факультет, на котором готовили художников-педагогов и, так называемых, художники-политпросветников для клубной работы.

За короткое время Киевский художественный институт занял одно из ведущих мест среди художественных учебных заведений СССР. Однако, начавшаяся в конце 1920-х — начале 1930-х годов междоусобная борьба за гегемонию в искусстве, личные распри и усиление идеологического прессинга свели на нет все достижения. Профессура начала оставлять институт. В 1930 году был закрыт полиграфический факультет и ряд отделений. В том же году был уволен с должности ректора И. Врона и проведена новая реорганизация вуза согласно пролеткультовской идеологии. Учебное заведение получило название Киевский институт пролетарской художественной культуры, были образованы такие факультеты, как художественно-пропагандистский, художественного оформления пролетарского быта, скульптурного оформления социалистических городов, коммунистического художественного воспитания. Из учебных планов изымалось множество дисциплин, важных для развития профессиональных навыков.

1934—1992

В 1934 году, после коренной реформы заведения, вуз получил новое название — Всеукраинский художественный институт. Его ректором был назначен Бенькович. В конце 1930-х годов Киевский государственный художественный институт, вернулся к академическим методам образования. Вследствие реорганизации приоритет был отдан станковым формам. Станковое искусство на длительное время стало основой методики обучения, которое состояло в тщательном штудировании натуры средствами рисунка и живописи и последовательном усложнении упражнений, с целью подготовки студента к выполнению сюжетно-тематической композиции в той или той области изобразительного искусства.

В послевоенные годы институт существенно расширился, в частности увеличилось количество его структурных подразделений. Так, в 1948 году был восстановлен графический факультет с мастерскими книжной, станковой графики, политического плаката. Факультет создавался на базе мастерской графических искусств, открытой в 1945 году при живописном факультете. В 1958 году был основан художественно-педагогический факультет, а в следующем — факультет теории и истории искусства. Расширился и живописный факультет: в 1965 году при нём была открыта мастерские монументального и театрально-декорационного искусства, а позднее — отделение технологии и реставрации живописи.

с 1992

Постановлением Кабинета Министров Украины от 17 декабря 1992 года вузу возвращено первоначальное название — Украинская академия искусств, а согласно постановлению Кабинета министров Украины от 17 марта 1998 года она стала Академией изобразительного искусства и архитектуры. Решением Государственной аккредитационной комиссии Украины от 8 июля 1997 года академия аккредитована IV уровнем, а 23 ноября 1999 года — аттестована.

Как выдающемуся художественному образовательному центру, за значительные достижения в учебной и научной деятельности, подготовке художественных и научно-педагогических кадров в области изобразительного искусства и архитектуры академии Указом Президента Украины от 11 сентября 2000 года предоставлен статус Национального учебного заведения.

Герб академии

Центральной фигурой герба является стилизованное графическое изображение сирина, размещённое в поле геральдического барочного щита. Сирин — фантастическая птица с женской головой. По народным поверьям, сирин — вещая птица, которая знает прошлое и будущее, может заглянуть в потаённые уголки Вселенной. Как и феникс — сирин бессмертен, потому что каждый раз возрождается из пепла. В гербе сирин изображён с распростёртыми крыльями и взглядом, обращённым к зрителю. Он золотого цвета, что символизирует благородство и величие.

Щит, малинового цвета (геральдическое название — пурпурный). Барочная форма щита неслучайна, так как барокко является характернейшим для истории украинской культуры художественным направлением. Над щитом изображено золотое солнце, которое символизирует источник знаний и мастерства, просветительно-учебный характер академии.

Щит окружён венком из лавровых и дубовых листьев, обвитых лентой с надписью «Українська академія мистецтв». Венок ярко-зелёного цвета, символизирующем жизнь, богатство и бессмертие таланта и творчества. Лицевая сторона ленты — белого цвета, оборотная — голубого.

Художественное решение герба выполнил 1997 году как дипломную работу выпускник факультета графики Алексей Викторович Карпенко.

Структура академии

В структуре вуза существует 3 факультета, 8 специализированных и 5 общеакадемических кафедр:

• объединённый факультет изобразительного искусства
  • кафедра живописи и композиции
  • кафедра графических искусств
  • кафедра скульптуры
  • кафедра реставрации произведений искусств
  • кафедра сценографии
• факультет архитектуры
  • кафедра архитектурного проектирования
  • кафедра синтеза искусств
  • кафедра архитектурных конструкций
• факультет теории и истории искусств
  • кафедра теории и истории искусств
• общеакадемические кафедры
  • кафедра рисунка
  • класс рисунка
  • кафедра культуры и социальных дисциплин
  • кафедра иностранных языков
  • кафедра физвоспитания

С целью подготовки научно-педагогических кадров высшей квалификации в области изобразительного искусства и архитектуры в академии создана аспирантура, в которой осуществляется подготовка научных работников по специальностям:

• Изобразительное искусство
• Теория архитектуры и реставрация памятников архитектуры

Ректоры (директора)

• Ф. Г. Кричевский (1917—1918 и 1921—1923)
• Г. И. Нарбут (февраль 1918 — 23 мая 1920)
• И. И. Врона (1924—1930)
• Бенькович (1934—?)
• В. Н. Рыков (и. о. ?-?)
• И. Н. Штильман (1940—1944)
• В. З. Бородай (1966—1973)
• А. М. Лопухов (1973—1985)
• В. Н. Борисенко (1985—1988)
• А. В. Чебыкин (с 1989)

Литература

• Енциклопедія українознавства: В 10 томах / Головний редактор Володимир Кубійович. — Париж, Нью-Йорк: Молоде Життя, 1954—1989.
• Київський художній інститут // Українська Радянська Енциклопедія. — 2-е видання. — Т. 5. — К., 1980. — С. 151.
• Газета Свобода — недільне видання, ч. 39. Нью-Джерси, 1952;
• Національна академія образотворчого мистецтва і архітектури // Новий довідник для вступників до ВНЗ I, II, III, IV рівнів акредитації. — К.: Гранд-Ліцей, 2003. — С. 48.
• Павловський В. Українська Державна Академія Мистецтв до 50-літт.я її створення, ж. Нотатки з мистецтва, ч. 7. Филадельфия, 1968.
• Січинський В. Українська Академія Мистецтва (До 35-річчя її заснування);
• Художній інститут // Київ: Енциклопедичний довідник. — К., 1981. — С. 672—673.

Ссылки

• [www.naoma.edu.ua/ Чебикін А. В. Альма-матер українських художників, сайт Академии на укр.яз.]

Отрывок, характеризующий Национальная академия изобразительного искусства и архитектуры

А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»