Национальная конфедерация труда

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Национальная конфедерация труда
Confederación Nacional del Trabajo
Дата основания:

1910

Штаб-квартира:

Торрелавега, Испания, место меняется со сменой секретариата

Идеология:

анархо-синдикализм

Интернационал:

Международная ассоциация трудящихся

Союзники и блоки:

Федерация анархистов Иберии

Молодёжная организация:

Иберийская федерация анархистской молодежи

Количество членов:

около 10.000 (2010)[1]
более 2.000.000 (1937)

Гимн:

Hijos del Pueblo

Партийная печать:

CNT

Сайт:

[www.cnt.es/ www.cnt.es]

К:Политические партии, основанные в 1910 году


Национальная конфедерация труда (сокр. НКТ; исп. CNT — Confederación Nacional del Trabajo) — испанская конфедерация анархо-синдикалистских профсоюзов, коллективный член Международной ассоциации трудящихся. Полное официальное название — НКТ-МАТ (CNT-AIT). Исторически тесно связана с анархистской организацией Федерация анархистов Иберии.

НКТ была основана в 1910 году в Барселоне[2] группами, объединёнными профсоюзом Solidaridad Obrera, оказав в дальнейшем огромное влияние на развитие испанского анархизма.

Принципы, на которых основывается данная анархо-синдикалистская профсоюзная организация, включают в себя: взаимопомощь, федерализм, рабочее самоуправление, принцип общих собраний — коллективное принятие решений.





История

Ранняя история

Анархистское движение Испании имеет давнюю традицию, восходящую ещё к концу первой половины XIX века, при этом историк Джордж Вудкок считает, что реальной силой оно стало с 1868 года, что было связано с пропагандистской деятельностью Михаила Бакунина и его сторонников, и с работой Первого Интернационала.

С начала XX века испанские анархисты начинают создание сильного профсоюзного движения:

В начале века появляется новое коллективистское направление испанского анархизма, которое своим появлением во многом обязано французскому революционному синдикализму. Концепция всеобщей забастовки, обновленная французами, стала основой его революционной стратегии. Попытка воссоздать испанскую секцию I Интернационала — Федерацию Трудящихся Испанского Региона, предпринятая в 1900 г., закончилась неудачей (...) В 1907 г. либертарные профсоюзы Каталонии объединились в синдикалистскую организацию Рабочая Солидарность (РС) (Solidaridad Obrera). Её структура скоро распространилась на всю провинцию, а в начале 1908 года состоялся I конгресс[3].

Рабочая Солидарность оказалась в итоге прямым предшественником НКТ.

В июле 1909 года в Испании произошли трагические события, связанные с происходившей тогда войной в Марокко: в связи с тяжелой ситуацией на фронте, правительство решило призвать каталонских резервистов, в ответ на это РС призвала к проведению всеобщей забастовки. Результатом этого явились баррикадные бои на улицах Барселоны, более 200 человек были убиты.

Произошедшие события поставили на повестку дня необходимость для анархистов создания сильной организации[3].

Национальная конфедерация труда была создана на прошедшем в октябре — ноябре 1910 года в Барселоне конгрессе. К 1911 году в ней состояло около 30 000 человек, и уже тогда:

Она смогла организовать крупные стачки в Мадриде, Бильбао, Севилье, Хересе-де-ла-Фронтера, Малаге, Таррасе, всеобщую забастовку в Сарагосе и, наконец, всеобщую революционную стачку против войны в Марокко (осень 1911 г.), стачку 100 тысяч текстильщиков, всеобщую забастовку в Валенсии (март 1914 г.) и т.д. В 1911 г. НКТ была запрещена и оставалась в подполье до 1914 г.[4].

В 1916 году по всей Испании проходили забастовки, и в том же году анархо-синдикалистская НКТ и социалистический Всеобщий союз трудящихся (ВСТ) заключили временное соглашение, которое было нацелено на революцию. Итогом явилась совместная всеобщая забастовка 1917 года, которая была подавлена силами правительства[5].

После этого, на втором конгрессе НКТ было принято решение о вступлении в Коминтерн, и, кроме того, обсуждался вопрос о слиянии с ВСТ. Однако после того как в Советской России на втором конгресс Коминтерна побывал делегат от испанских анархо-синдикалистов Анхель Пестанья (18881937), настроения в НКТ начинают меняться. В итоге, на Сарагосском пленуме, проходившем в июне 1922 года, было принято решение о выходе из Коммунистического интернационала[6].

Взлет влияния НКТ

В 1918 году влияние НКТ среди рабочих Испании всё более усиливается. Огромным успехом НКТ стали события, связанные с всеобщей забастовкой против увольнения в феврале 1919 года рабочих компании «Ла Канадиенс», закончившаяся удовлетворением требований забастовщиков. В этом году численность НКТ составляла уже около 800.000 человек: на прошедшем в декабре мадридском конгрессе «было непосредственно представлено 600 тысяч рабочих и еще 200 тысяч — косвенно»[7].

В то же время против членов анархо-синдикалистских профсоюзов начинают активно действовать так называемые «пистолерос», убивавшие активистов профсоюзных организаций: за два года по данным НКТ было убито около 400 человек[8].

В конце 1922 года на конгрессе в Берлине был основан анархо-синдикалистский Интернационал — Международная ассоциация трудящихся (МАТ), к которому НКТ приняла решение присоединиться.

Весной 1923 года были убиты видные рабочие лидеры Сальвадор Сеги и Ф.Комас. На контрреволюционный террор анархисты и синдикалисты отвечали стачками и вооружёнными акциями. Противостояние продолжалось до тех пор, пока в сентябре 1923 г. в стране не была установлена диктатура генерала Примо де Риверы, запретившая независимую профсоюзную деятельность[9].

В 1927 году была создана Федерация анархистов Иберии (ФАИ), сыгравшая важную роль в последующем существовании НКТ (большинство членов ФАИ были одновременно членами Национальной конфедерации труда). ФАИ, по сути, следила за тем, чтобы НКТ не отходила от анархистских принципов, не подпадала под какое либо партийное влияние[10].

НКТ и Вторая республика

В 1931 в Испании пала монархия, что НКТ поначалу приветствовала, однако, после установления Второй республики анархо-синдикалисты оставались в оппозиции относительно официальных властей. 1931—1933 отмечены постоянным ростом забастовочной активности, часть сельских забастовок даже переросли в вооружённые столкновения.

В декабре 1933 г. во время новой всеобщей стачки в Севилье анархисты создали революционный комитет, который руководил уличными боями с войсками. Анархисты снова оказались в полуподполье. Этому способствовало и изменение политического курса правительства страны после победы правых на выборах 1933 г.[11]

В это время в НКТ состояло около 500.000 человек. Главной опорой анархо-синдикалистов была Каталония, а также они занимали сильные позиции в Андалусии и Арагоне, где количество Национальной конфедерации труда превышало количество членов социалистической ВСТ. Испанией в эти годы управляла коалиция левоцентристской Partido Republicano Radical и правоцентристской СЕДА (CEDA).

При этом в НКТ имели место трения между радикальным крылом, входившим в ФАИ, и умеренным. Это вылилось в издание в 1931 году группой умеренных синдикалистов «Манифеста тридцати», что положило начало так называемому «триентизму» и выходу в 1932 году из НКТ умеренных (реформистов) во главе с Анхельей Пестанья, которые решили взять курс на создание Синдикалистской партии[12]. Помимо того, в том же 1932 году, в апреле, из НКТ была исключена федерация Жироны и Лериды, так как контроль над ней находился в руках близких к ПОУМ марксистов[13].

5 октября 1934 года ВСТ объявили всеобщую забастовку, её поддержали коммунисты и каталонские националисты, а также анархо-синдикалисты. Эти события переросли в вооружённое восстание в Астурии, которое было жестоко подавлено к 18 октября, погибло несколько сотен человек, был арестован ряд лидеров принявших участие в восстании организаций[14]. При этом в отдельных местах имело место быть провозглашение установления анархистского коммунизма: «В некоторых местах деньги были отменены и заменены потребительской книжкой, в других выпускались местные боны. В долине Лангрео был провозглашен либертарный коммунизм»[15]. Впрочем, либертарный коммунизм провозглашался и в более ранних восстаниях, в 1932 году шахтёрами Фигольса[16].

В 1935 в Сарагоссе совместными силами НКТ и ВСТ была проведена успешная забастовка работников транспортной сферы, что сопровождалось более чем двухнедельной всеобщей забастовкой.

В ходе выборов 1936 года анархо-синдикалисты отказались от идеи тотального бойкота выборов, в результате чего голоса членов НКТ пришедших на избирательные участки обеспечили победу Народному фронту. Одним из итогов этого стало освобождение из-под стражи несколько тысяч политических заключённых, возросло количество забастовок[13].

На конгрессе в Сарагоссе 1 мая 1936 года было ратифицировано положение о том, что НКТ не должна заключать никаких пактов с политическими партиями[17]. На момент проведения конгресса в НКТ насчитывалось около 850 тысяч — 1 миллиона членов[18]. В то же время с осуждением ВСТ и социалистов за сотрудничество с существующей системой была принята резолюция о «революционном альянсе», и выдвинуто предложение об объединении НКТ и ВСТ в том случае, если последние откажутся от сотрудничества с правящим режимом, а также поддержит курс на революцию анархо-синдикалистов[19].

В мае—июне по всей Испании разворачивалась забастовочная борьба, при этом ВСТ не отвечала на предложение о «революционном альянсе». В десятых числах июля участились случаи политических убийств. Ситуация становилась все более взрывоопасной[20].

Гражданская война

1936

С началом Гражданской войны НКТ оказывается в едином антифашистском республиканском лагере, в котором пребывает до конца войны. В это время в НКТ происходят активные споры об антифашистском единстве, конкретных действиях, революции. Одним из результатов этого стало вхождение части руководства Национальной конфедерации труда в правительственные круги в качестве министров. Этот ход вызвал резкие разногласия внутри НКТ[21], так что в итоге часть активистов стали осуществлять положения принятой в мае Сарагосской программы, подразумевавшей осуществление идеалов анархистского коммунизма[22], вопреки поведению своих лидеров.

Наиболее серьёзными преобразования анархистов были в сельскохозяйственном Арагоне, и, в несколько меньшей степени — в промышленной Каталонии, и конкретно в Барселоне, где анархо-синдикалисты вошли в правительство. Джордж Оруэлл писал:

Я впервые находился в городе, власть в котором перешла в руки рабочих. Почти все крупные здания были реквизированы рабочими и украшены красными знаменами либо красно-черными флагами анархистов, на всех стенах были намалеваны серп и молот и названия революционных партий; все церкви были разорены, а изображения святых брошены в огонь. То и дело встречались рабочие бригады, занимавшиеся систематическим сносом церквей. На всех магазинах и кафе были вывешены надписи, извещавшие, что предприятие обобществлено, даже чистильщики сапог, покрасившие свои ящики в красно-чёрный цвет, стали общественной собственностью. Официанты и продавцы глядели клиентам прямо в лицо и обращались с ними как с равными, подобострастные и даже почтительные формы обращения временно исчезли из обихода. Никто не говорил больше «сеньор» или «дон», не говорили даже «вы», — все обращались друг к другу «товарищ» либо «ты» и вместо «Buenos dias» говорили «Salud!»[23].

Территория Арагона находилась под контролем НКТ, в чьих синдикатах состояла значительная часть местных жителей, и которые внедряли теперь на практике идеи безвластного коммунизма. Оборону осуществляли милиционные формирования анархо-синдикалистов. На добровольных началах анархо-синдикалистами производилась коллективизация, при этом, если кто-то не хотел участвовать в коллективизации и трудится в коммунах, мог заниматься индивидуальным хозяйством, с тем условием, что не будет использовать наемный труд[24]. Те земли, которые кто-либо не мог обработать в одиночку, переходили в собственность коллективов.

Джордж Оруэлл писал об одном из таких сообществ:

Более или менее случайно я попал в единственный во всей Западной Европе массовый коллектив, в котором политическая сознательность и неверие в капитализм воспринимались как нечто нормальное. На Арагонском фронте я находился среди десятков тысяч людей, в большинстве своем — хотя не исключительно — рабочих, живших в одинаковых условиях, на основах равенства. В принципе, это было абсолютное равенство, почти таким же было оно и на деле. В определённом смысле это было неким предвкушением социализма, вернее мы жили в атмосфере социализма. Многие из общепринятых побуждений — снобизм, жажда наживы, страх перед начальством и т. д. — просто-напросто исчезли из нашей жизни. В пропитанном запахом денег воздухе Англии нельзя себе даже представить, до какой степени исчезли на фронте обычные классовые различия. Здесь были только крестьяне и мы — все остальные[23].

Среди наиболее значимых коммун можно назвать такие которые располагались в Альканьисе, Каланде (Теруэль), Алькорисе, Вальдерробресе, Фраге, Алькампеле. При этом не просто коллективизировалась (социализировалась) земля, но коллективизировался так же и труд, например дома престарелых во Фраге, коллективизация некоторых больниц (в частности в Барбастре и Бинефаре), и основание школ, таких как Школа Анархистских Бойцов (School of Anarchist Militants). Все эти учреждения были позднее в ходе войны уничтожены войсками националистов.

В целях защиты новых сельских организаций было организовано внеочередное пленарное заседание регионального Комитета представителей сельских профсоюзов, поддержанных Буенавентура Дуррути. Вопреки желанию Национального комитета каталонской НКТ был создан региональный Совет обороны Арагона.

В ходе гражданской войны происходила также и своего рода «сексуальная революция», её проводили радикальные анархистки из «Мухерес Либрес» («Свободные женщины» — Mujeres Libres). Эти активистки устанавливали женское равноправие в обществе, традиционно державших женщин в социально ущемленном состоянии. Однако они отвергали феминизм, считая его буржуазным и сепаратистским движением, направленным на раскол между мужчинами и женщинами, работниками и работницами. Женщины приобретали таким образом силу, которой ранее не имели в испанском обществе, сражались на фронте и выполняли тяжелую работу, то есть те вещи, что были им ранее запрещены. Приобретала популярность свободная любовь, хотя недоверие некоторых родителей привело к возникновению такого явления как «революционные свадьбы», неофициальным церемониям, когда пары декларировали своё гражданское положение, которое могло быть аннулировано, если обе стороны не хотели продолжать их отношения[25].

Осенью 1936 года по инициативе назначенного 4 сентября премьер-министром Ларго Кабальеро стала формироваться коалиция, составляющая национальное правительство, в которую было предложено войти и представителям от НКТ. Анархо-синдикалисты настаивали на создании национального совета обороны, в который должны были войти представители «анархо-синдикалистов, марксистов и республиканцев», а возглавить его должен был, как предлагалось, Ларго Кабальеро. Однако премьер-министр отверг данное предложение.

Между тем, в Каталонии региональный комитет НКТ, под давлением постоянных требований правительства Ларго Кабальеро прекратить каталонское «двоевластие», заявил о своем согласии с роспуском КАМ [Комитет антифашистских милиций]; взамен 3 представителя НКТ вступили в состав Женералитата. Таким образом, анархо-синдикалисты впервые вошли в открыто правительственный орган[26].

В ноябре переговоры Ларго Кабальеро и руководства НКТ о вхождении их представителей в правительство продолжились. В итоге 4 ноября в испанское правительство были назначены на министерские должности четыре представителя от анархо-синдикалистов: Хуан Лопес (министр торговли), Хуан Пейро (министр промышленности), Фредерика Монтсени (министр здравоохранения), Гарсиа Оливер (министр юстиции).

Кабинет Ларго Кабальеро стал правительством широкой антифашистской коалиции, которая просуществует до мая 1937 г. Абад де Сантильян считал, что анархисты представляют в правительстве "единую сторону народа", противостоя партиям. При этом генеральный секретарь НКТ Х. Прието заявил министрам-синдикалистам, что НКТ — не компартия, и не собирается ограничивать свободу действий своих министров[27].

При этом не все члены НКТ одобряли вхождение своих представителей в правительство, считая это противоречащим анархистским принципам. К оппозиционно настроенной относительно вопроса об участии в правительстве части анархо-синдикалистов относился и пользовавшийся большим авторитетом Буэнавентура Дуррути, погибший при невыясненных обстоятельствах 20 ноября 1936 года под Мадридом.

1937

В середине февраля 1937 года на конгрессе в Каспе было принято решение о создании Федерации коллективов Арагона:

приняли участие 600 делегатов от 300 тысяч членов из 500 коллективов. Это была значительная цифра, если учесть, что все население республиканского сектора Арагона составляло 500 тысяч человек. Фактически конгресс, на котором была основана Федерация коллективов Арагона, представлял большинство населения региона...[28].

На конгрессе присутствовали делегаты Национального комитета НКТ. Региональный комитет в ответ на это пригрозил своей отставкой, что затрудняло попытки его осуждения. Кроме того весной 1937 года наблюдалось углубление разногласий между НКТ-ФАИ и компартией. Член НКТ Мельхор Родригес (Melchor Rodríguez), начальник мадридских тюрем обвинил коммуниста Хосе Казорла (José Cazorla), наблюдателя за общественным порядком, в том, что тот поддерживал существование секретных тюрем, в которых содержались анархисты, социалисты, и другие представители республиканского лагеря, обвинявшиеся в предательстве, и к ним применялись пытки. Вскоре после, Ларго Кабальеро использовал это в качестве повода для роспуска контролируемой коммунистами Хунты обороны (Junta de Defensa)[29]. В ответ Карлоза закрыл офисы Solidaridad Obrera[30]. Коммунисты, входившие в правительство Каталонии выдвинули несколько требований, вызвавших негативную реакию анархистов, в частности о передачи всего оружия под контроль правительства.

Основной задачей властей в этот период стало разоружение трудящихся. Стремление лишить анархо-синдикалистские рабочие организации контроля над границами в апреле 1937 г. привело к жестоким столкновениям в пограничной с Францией зоне Каталонии. Участились нападки коммунистов, правых социалистов и республиканцев на коллективизацию в экономике; вспыхивали острые конфликты между испанским Министерством сельского хозяйства и рабочими коллективами апельсиновых плантаций Валенсии, созданными НКТ и ВСТ, между каталонским Министерством продовольственного снабжения и стремившимся к социализации распределения барселонским профсоюзом НКТ и т.д. Имелись десятки случаев расправ с анархистами или произвольных арестов анархистских активистов[31].

Напряженность в отношениях между анархо-синдикалистами и правительством Каталонии только нарастала. 3 мая гвардейцы национальной гвардии напали на находившуюся под контролем НКТ телефонную станцию Барселоны, намереваясь взять её под контроль[32]. Это спровоцировало баррикадные бои на улицах города между анархо-синдикалистами и членами ПОУМ (Рабочая партия марксистского единства) с одной стороны и КПИ и правительственными войсками с другой стороны[33].

На следующий региональный комитет НКТ объявил всеобщую забастовку. Большая часть Барселоны находилась под контролем анархо-синдикалистов и членов ПОУМ. Милиционными формированиями НКТ было разоружено более 200 членов проправительтсвенных формирований на их баррикадах, пропускались только машины НКТ[34]. В ответ на призыв лидеров НКТ прекратить стрельбу правительство начало переброску в Барселону войск с фронта, а также части, находившиеся в Валенсии. 5 мая «Друзьями Дуррути» была выпущена брошюра, призывавшая «к разоружению военизированной полиции… роспуску политических партий…» и декларировавшая: «Да здравствует социальная революция! — Долой контрреволюцию!» Это брошюра была тут же осуждена лидерами НКТ[35]. На следующий день правительство согласилось на предложение лидеров НКТ-ФАИ, призывавших к отводу национальной гвардии и не применение репрессий против либертариев, участвовавших в конфликте, в обмен на демонтирование баррикад и прекращение всеобщей забастовки.

7 мая в Барселону вошли правительственные войска. По дороге в Барселону войска разоружали отряды НКТ и ПОУМ (сохраняя вооружённые формирования других организаций), громили их штаб-квартиры и даже производили расстрелы. После прибытия правительственных войск более 300 анархо-синдикалистов и "троцкистов" было арестовано. Трагическим итогом майских событий стало 500 убитых и тысяча раненых, а также начало перелома в ходе Испанской революции[36].

События начала мая 1937-го года вскоре привели к краху НКТ. В августе республиканским правительством был распущен Совет обороны арагона; с фронта были сняты танковые части генерала Листера (подготовленные к наступлению на Арагонском фронте), которые были брошены против анархистских коммун. Была распущена треть «коллективов», сотни анархистов были арестованы[37]. Были разрушены многие офисы НКТ, а все оборудование, принадлежавшее «коллективам» было перераспределено между землевладельцами[38]. При этом лидеры НКТ не только помешали своим боевым формированиям покинуть фронт и вмешаться в происходящее в тылу, но они даже не осудили действия правительства против арагонских коммунаров, что вызвало острый конфликт между ними и рядовыми членами анархо-синдикалистских профсоюзов[39].

1938—1939

6 апреля 1938-го года в правительство Хуана Негрина вошёл представитель НКТ Сегундо Бланко, он был назначен министром образования и здравоохранения[40]. В связи с тем что С. Бланко был единственным анархо-синдикалистом в правительстве, большинство лидеров НКТ относились весьма критично к участию в правительстве, считая его подвластным сталинистам. Видные лидеры анархо-синдикалистов называли Бланко «подачкой либертарному движению»[41] и «всего лишь еще одним негристом»[42]. С другой стороны, Бланко способствовал приходу в министерство образования других членов НКТ, а также остановке распространению министерством «коммунистической пропаганды»[43]. Кроме того, его наличие в правительстве способствовало ограничению репрессий против анархо-синдикалистов[40].

В марте 1939-го, в конце войны, лидеры НКТ приняли участие в свержении правительства Хуана Негрина Советом национальной обороны[44]. В этих событиях приняли участие члены НКТ Эдуардо Валь и Хосе Мануэль Гонсалес Марин, работавшие в совете, в то время как 14-я дивизия Сиприано Меры обеспечивала военную поддержку, а Мелечор Родригес стал мэром Мадрида[45]. Совет пытался договориться с Франко о заключении мира, однако — безрезультатно.

27 марта фашисты перешли во всеобщее наступление, 28 марта - заняли Мадрид. 1 апреля вся Испания была под контролем франкистских войск[40].

НКТ в период диктатуры Франко

Закон о политической ответственности (Law of Political Responsibilities) 1939-го года объявил НКТ вне закона[46], её активы были конфискованы[47]. В то время в НКТ входило около миллиона человек, имелась обширная инфраструктура. Согласно некоторым оценкам во время правления Франко было убито около 160—180 тысяч членов НКТ[48].

В течение правления Франциско Франко НКТ продолжал действовать нелегально, равно как и активисты, находившиеся в эмиграции. В то же время часть активистов НКТ продолжали вооружённую партизанскую борьбу с режимом Франко вплоть до 1948 года. В эти годы между отдельными фракциями НКТ наблюдалось много разногласий. Главный раскол произошёл после того как Национальный комитет в Испании решил поддержать членов республиканского правительства в изгнании, в то время как члены Либертарного движения в изгнании (MLE) (в основном — НКТ в изгнании) выступали против дальнейшего сотрудничества с правительством. Даже Фредерика Монтсени, бывшая министр здравоохранения республики, изменила свою позицию по вопросу о сотрудничестве, описывая «тщетность… участия в правительстве»[49]. MLE был сформирован в январе 1960-го года членами НКТ, ФАИ и ФИХЛ. В сентябре следующего года был проведён конгресс в Лиможе, на котором был создан Sección Defensa Interior (DI). Многие активисты НКТ в изгнании были разочарованы в политических акциях как в инструменте, и одной из главных целей DI явилось убийство Франко[50].

Все эти внутренние расхождения ослабляли НКТ, к тому же они происходили на фоне репрессий против активистов организации, так что НКТ теряло влияние на трудящихся Испании[51]. В 1961 году анархо-синдикалисты начали возвращать утраченные позиции, укрепляясь в течение 1960-х и 1970-х благодаря проникновению анархо-синдикалистской идеологии в организации католических антифранкистских рабочих, таких как Hermandad Obrera de Acción Católica (HOAC, «Рабочее братство католического действия») и Juventud Obrera Católica (JOC, «Католическая рабочая молодежь»).

Новейшая история НКТ

После смерти Франко в ноябре 1975-го года, когда начался переход Испании к демократии, НКТ был легализован, его члены впервые с окончания гражданской войны могли открыто собираться не боясь репрессий.

В 1977 году НКТ оказался единственным социальным движением выступившим против подписания так называемого Договора Монклоа (Moncloa Pact)[52], соглашения между политиками, политическими партиями и профсоюзами, планирующего последующее управление экономикой на время «переходного периода». В 1979 году НКТ провёл свой первый конгресс после 1936-го года, а также было организовано несколько массовых собраний. Представленные точки зрения на конгрессе установили линию поведения НКТ на последующие годы: отказ от участия в профсоюзных выборах в комитеты предприятий, отказ от принятия государственных субсидий[53], отказ от признания рабочих комиссий и поддержка профсоюзных секций.

На этом первом конгрессе, проведённом в Мадриде[54], меньшинство НКТ, сторонники участия в профсоюзных выборах, откололись от Национальной конфедерации труда. Сначала они называли себя НКТ Валенскийского конгресса (ссылаясь на альтернативный конгресс, проведённый в данном городе), однако позже принявшие название «Всеобщая конфедерация труда» (ВКТ) (Confederación General del Trabajo — CGT), что произошло после вынесения судебного решения в апреле 1989 года, гласившего, что они не могут использовать инициалы НКТ[55]. В 1990 году группа участников ВКТ покинула данный профсоюз, чтобы иметь возможность получать те же государственные субсидии, что и большинство других профсоюзных организаций, и основали организацию Solidaridad Obrera.

Годом ранее, в 1978 году, случай в Скала, в Барселоне потряс НКТ. Это был взрыв в барселонском ночном клубе, унесший жизни трёх человек[56]. Власти утверждали, что бастующие рабочие «взорвали себя». Выживших забастовщиков арестовали, обвиняя их в совершении данного теракта[57]. Члены НКТ объявили, что целью данного судебного разбирательства было криминализовать их организацию[58]:

Было очевидно, что полицейские не искали ничего, никого – у них уже были преступники – это было не более чем запугивающим и отпугивающим средством от организации тысяч присоединившихся рабочих, что, хотя они идентифицировали себя с синдикалистской линией анархо-синдикалистов, они не были настроены пройти длинный путь в своей поддержке, не говоря уже о том чтобы бросить вызов подобной полицейской репрессии. Это была не шутка, новости о новых арестах создали атмосферу ненадежности среди большой части участников. С другой стороны, уверенность в причастности НКТ к теракту продолжала укореняться в общественном мнении, которое вызвало серьезное ухудшение имиджа организации, и таким образом анархистов. Если мы добавим новости об агрессиях и нападениях фашистских групп, которые значительно увеличились в те дни, мы можем более или менее представить ситуацию. Быть анархистом в те дни стало очень отталкивающим. СМИ сделали это непопулярным; полиция и ультраправые группы сделали это опасным.

— Revista Polémica, Случай в Скала. Судебное разбирательство против анархо-синдикализма.

После своей легализации НКТ начала активно стараться вернуть конфискованное законом 1939-го года. Основанием для данного возвращения было установлено согласно закону 4/1986, который требовал возвращения захваченного имущества, и и право профсоюзов использовать или сдавать недвижимость. С тех пор НКТ требовал требовал от государства возвращения своего имущества.

В 1996 году здания Экономического и Социального совета в Мадриде были захвачены (засквотированы) 105 членами НКТ[59]. Данный орган отвечал за репатриацию накоплений профсоюза. В 2004 году было достигнуто соглашение между НКТ и Канцелярией окружного прокурора (District Attorney’s Office), посредством чего были сняты все обвинения против участников захвата 1996-го года.

Текущее положение

НКТ выступает против участия в выборах в рабочие комитеты на предприятиях[60], и критически относится к основным испанским профсоюзным организациям, таким как ВКТ и Рабочие комиссии, к трудовым реформам[61], вместо этого они предлагают идею предъявления своих прав на принадлежащее по праву, социальной революции[62].

В 2005 году правительство Испании продолжало возвращение имущества профсоюза, захваченного в течение и после гражданской войны у ВСТ и НКТ. Согласно некоторым социальным наблюдателям и сообщениям в СМИ данное возвращение было демонстрацией симпатий к ВСТ, потому что в 1936 году анархо-синдикалистские профсоюзы имели больше членов нежели другие профсоюзные организации, однако правительство выплатило НКТ около 4 миллионов евро, в то время как ВСТ получил намного больше. НКТ продолжил требовать возвращение захваченного у неё имущества[63].

В июле 2006-го года отмечалась 70-я годовщина испанской революции, в честь чего НКТ и ФАИ организовали юбилейные празднования, включавшие в себя выступления, дебаты, демонстрацию фильмов, выставки и музыкальные перформансы[64]. Аналогичные мероприятия организовываются на протяжении всего 2010 года по случаю столетия организации.

В последние годы НКТ участвовала во множестве трудовых конфликтов, наиболее заметными из которых стали забастовка в Mercadona, самая длительная забастовка в истории Каталонии, а также забастовка работников мадридского метро — при поддержке работников и общественных активистов из других союзов метро. Массовые демонстрации и забастовки проводились в 2009 м году в Андалусии (Рота, Лебриха, Севилья). Постоянно растет численность и создаются новые синдикаты по всей территории Испании, о чем свидетельствуют сообщения в профсоюзной газете «CNT», на страницах которой сообщается о создании новых отделений в Эльче, Пилар-де-ла-Орадада, Сантандере и т. д.

Символика и культура

НКТ стремится к радикальному преобразованию общества, следствием чего является желание сделать равнодоступным для всех достижения культуры и науки. Эти идеи развиваются путём поддержки либертарных атенео. Школа либертарных активистов (Escuela de Militantes Libertarios) базировалась на идеях либертарной педагогики, стараясь добиться того, чтобы «группы подростков смогли приобрести знания и чувство личной ответственности, чтобы работать в таких коллективах, как эстрадные артисты и бухгалтеры». НКТ управляет своим культурным наследием посредством Фонда либертарных исследований Ансельмо Лоренсо: издает и редактирует книги, проводит конференции и т. д. Кроме того некоторые члены НКТ поддерживают идею распространения эсперанто.

Флагом НКТ является традиционный диагональный чёрно-красный флаг анархо-синдикалистов: красный является цветом рабочего движения, а чёрный — традиционным анархистским, отрицающим национализм в пользу интернационализма.

Гимном НКТ является песня A las barricadas (На баррикады), которая поется на мотив «Варшавянки». Автором стихов является Валериано Оробон Фернандес. В 1933 издана с музыкальными аранжировками для смешанного хора Анхелем Миретом.

В ходе гражданской войны НКТ выпустила несколько почтовых марок[65]. Другими сохранившимися предметами из этой области являются плакаты[66], билеты в кино, и другие предметы, связанные с кампаниями, коллективизированными в ходе испанской революции 1936-го года.

Джордж Оруэлл участвовал в гражданской войне в Испании в рядах милиционных формирований ПОУМ — революционной марксистской партии, чьи бойцы присоединились во время революции к НКТ, к которой раньше принадлежал их лидер Андреу Нин, бывший генеральным секретарём НКТ. Оруэлл описал свои впечатления об анархистской Барселоне в своей книге Памяти Каталонии. В девятой главе этой книги Дж. Оруэлл прокомментировал, что «Следуя своим личным симпатиям, я охотнее всего пошел бы к анархистам»[23].

Роберт Кэп (Robert Capa) сфотографировал момент смерти члена Колонны Дуррути Фредерика Борреля Гарсиа в ходе гражданской войны. Этот снимок получил известность под названием «Смерть лоялистского солдата»[67]. Данная фотография стала известным изображением, которое показывает бедствия войны[68].

В 1936 году киноиндустрия была коллективизирована[69], так что снимались короткометражные фильмы, такие как En la brecha (В промежутке, 1937) [www.centrefedericamontseny.org/multimedia/brechaweb.mpg]. Так же позднее было снято несколько фильмов о гражданской войне, в частности фильм Висенте Аранды Libertarias («Анархистки», или «Поборницы свободы», 1996), в котором демонстрируется группа милиционеров (в первую очередь — женщин) на Арагонском фронте во время испанской гражданской войны.

Организация работы НКТ

Членство в профсоюзе

НКТ открыта для любых рабочих и студентов, кроме сотрудников полиции, армии, и каких либо других репрессивных органов, а также работодателей и других лиц, эксплуатирующих чужой труд[70]. Член профсоюза не обязан подписываться под какой-либо конкретной идеологией. Члены НКТ могут принадлежать к политической партии, но любой, кто выступает в качестве должностного лица в какой-либо политической партии не может занимать должность в профсоюзе. Это правило введено для предотвращения НКТ от манипуляций со стороны какой-либо политической организации.

Цели

НКТ, будучи профсоюзной организацией, стремится развивать среди рабочих чувства солидарности. Кроме того, НКТ стремится помогать людям в повседневной борьбе улучшать своё положение в условиях существующей социальной системы, и подготовить людей к освобождению в будущем, когда средства производства перейдут в руки трудящихся. В её цели входит осуществление взаимопомощи внутри организации и поддержание отношений с другими рабочими организациями, близкими по взглядам и выступающими за освобождение рабочего класса от государственной и капиталистической власти[71]. К тому же НКТ старается вести борьбу не только непосредственно на рабочих местах, но и вне их, стремясь преобразовать общество посредством анархистского революционного синдикализма[72]. В целях социально-революционного преобразования общества в программных документам в общих чертах указана экономическая система, базирующаяся на конфедералистских принципах анархистского коммунизма[73]. НКТ основывается на анархистских идеях, и тем самым идентифицирует себя с борьбой различных социальных движений. НКТ — интернационалистская профсоюзная организация, но поддерживает право различных сообществ на самоопределение и внегосударственный суверенитет[74].

Структура

Организационная структура НКТ строится на принципах анархизма[75]. Она призвана обеспечить противостояние бюрократизации и иерархизации.

Рабочий союз и распределение должностей

Основу структуры НКТ составляют отраслевые профсоюзы. Каждый отраслевой профсоюз объединяет рабочих различных профессий в рамках одной отрасли промышленности, производства или сферы экономики. Для создания в той или иной местности отраслевого профсоюза (sindicato unico de ramo) достаточно 25 человек. Если число членов, занятых в той или иной отрасли, меньше, создается межпрофессиональный профсоюз (sindicato de oficios varios). Такой профсоюз может включать рабочих разных профессий и из разных отраслей промышленности; для его создания необходимо не менее пяти человек[76]. Если число работников меньше, то они могут сформировать группу Конфедерации. В связи с небольшим размером НКТ большинство её профсоюзов — профсоюзы межпрофессиональные[77].

Принятие решений в рамках отраслевых и межпропрофессионльных союзов осуществляется на профсоюзных ассамблеях (рабочих собраниях): в принятии решений участвуют все трудящиеся-члены, на основе прямой демократии, консенсусом. На этих собраниях рассматриваются любые вопросы, будь то местные, региональные, национальные, международные[78].

Профсекции

Профсоюзные секции — собрания трудящихся-членов профсоюза, работающих на одном предприятии, в одном учреждении, конторе или фирме. Собрание профсекции выбирает делегатов, сменяемых в любой момент: они представляют мнение секции на встречах с разного рода юридическими лицами, но при этом не имеют полномочий на принятие конкретных решений.

Комитеты и секретари

Для выполнения рутинных, а также административных обязанностей, не требующих обсуждения всего коллектива, собрание выбирает комитет. У этого комитета нет полномочий на принятие решений. Комитеты могут организовываться в разного рода отделы по пропаганде, культурной работе и хранению архива; по делам печати и информации; по финансовым и экономическим вопросам; по юридической деятельности и защите арестованных; по профсоюзному действию; по общественному действию и секретариат по общим вопросам. Число секретарей может меняться: обычно их два или больше, они работают совместно, если это необходимо. Делегаты секций профсоюзных секций также входят в комитет.

Федерации и конфедерации

В отличие от организаций, которые организованы сверху вниз, НКТ организована на анархистских принципах, то есть снизу вверх, через конфедерации разного уровня, строго следуя федеративным принципам. Подобная структура призвана ограничить унификацию в комитетах и не дать им подпасть под чье либо политическое влияние. Кроме того это позволяет сократить до минимума власть людей, которые могут быть более активными в организации[79].

Местные и окружные федерации

Различные профессиональные и межпрофессиональные союзы отдельных муниципалитетов составляют местную федерацию[80]. Эти профсоюзы координируют свою деятельность через местный комитет, обладающего теми же самыми характеристиками и полномочиями, что и комитеты профсоюзов. Местный комитет выбирается на местном пленарном собрании, на котором каждый профессиональный и межпрофессиональный союз может послать делегатов с письменно оформленными решениями, ранее принятыми на их собраниях. В свою очередь, профсоюзы соседних муниципалитетов могут группироваться в окружные федерации.

Региональные конфедерации

Она тоже имеет статус региональной конфедерации.

Региональная конфедерация состоит из местных профсоюзов в пределах географической региональной зоны. Она имеет ту же самую структуру. Региональный комитет с генеральным секретарем и другими членами выбирается на на региональной пленарной конференции, на которую местные профсоюзы посылают делегатов с письменно оформленными решениями, ранее принятыми на собраниях профсоюзов. Со временем региональное деление НКТ претерпело определённые изменения. Современное деление — не совпадает с официальным делением испанских автономий.

 Андалусия 
Альмерия
Кадис
Кордова
Гранада
Уэльва
Хаэн
Малага
Севилья
 Арагон — Риоха 
Уэска
Теруэль
Сарагоса
Риоха
 Астурия — Леон 
Астурия
Леон
 Канарские острова 
Лас-Пальмас
Санта-Крус-де-Тенерифе

 Каталония — Балеарские острова 
Барселона
Жирона
Лерида
Таррагона
Балеарские острова
 Центр 
Авила
Паленсия
Саламанка
Сеговия
Сория
Вальядолид
Самора
Мадрид
Сьюдад-Реаль
Куэнка
Гвадалахара
Толедо

 Эстремадура 
Мерида
Касерес
 Галисия 
Ла-Корунья
Луго
Оренсе
Понтеведра
 Леванте 
Альбасете
Аликанте
Кастельон
Валенсия
 Мурсия 
Мурсия

 Север 
Кантабрия
Бургос
Алава
Гипускоа
Бискайя
Наварра

Национальная конфедерация
Имя, фамилия Начало Конец
Луис Фернанду Барба май 1995 декабрь 1995
Хосе Луис Веласко декабрь 1995 февраль 1998
Луис Фуентес декабрь 1998 октябрь 2000
Анна Сигюенса октябрь 2000 март 2003
Инаки Жиль (Iñaki Gil) апрель 2003 июль 2005
Рафаэль Корралес июль 2005 июль 2007
Фидель Манрике июль 2007 действующий
[es.wikipedia.org/wiki/Secretario_General_de_la_CNT|Полный список Генеральных секретарей НКТ]

В соответствии с тем же принципом, региональные конфедерации посылают делегатов-представителей на национальное пленарное собрание, которое составляет национальную конфедерацию. Национальный пленум региональных конфедераций выбирает национального Генерального секретаря, который перемещает штаб-квартиру НКТ, в соответствии с его/её местом жительства. Следовательно, у НКТ нет строго определённой штаб-квартиры.

Пленарная конференция федерации профсоюзов той местности, которая избрана для штаб-квартиры, собирается, чтобы определять остальных секретариата. Генеральный секретарь и остальная часть секретариата формируют Постоянный Секретариат Национального комитета (SP CN, на испанском языке) НКТ, наряду с Генеральными секретариатами каждой из областей. Как и в каждом из комитетов НКТ, их полномочия являются техническими или административными: у них нет никакой власти управлять другими.

Конгресс НКТ

Конгресс Год Место Время
Создание 1910 Барселона 30 октября — 1 ноября
I 1911 Барселона 8 — 11 сентября
II 1919 Мадрид 10 — 18 декабря
III 1931 Мадрид 11 — 16 июня
IV 1936 Сарагоса 1 — 10 мая
V 1979 Мадрид 8 — 16 декабря
VI 1983 Барселона 12 — 16 января
VII 1990 Бильбао апрель
VIII 1995 Гранада 6 — 10 декабря
IX 2002 Перлора (Perlora), Карреньо 1 — 3 ноября

Непосредственные делегаты от отраслевых и межпрофессиональных профсоюзов приезжают на Конгресс НКТ с письменными поручениями от делегировавших их собраний, независимо от местного и регионального уровней. В обязанности Конгресса входит определение общей линии действий НКТ, назначение новых Национальных комитетов. Начиная с возникновения НКТ в 1910 году и учредительного конгресса в сентябре 1911 г.[81] имели место девять конгрессов: пять из них прошло до начала гражданской войны 1936—1939 годов, и четыре после смерти Франко.

Национальный комитет объявляет о созыве Конгресса за год до его проведения, в том случае если существует настоятельная потребность в нём, или же есть какие-либо новые проблемы для обсуждения. Повестка дня для обсуждения формулируется после согласования на национальном пленуме, а затем в течение семи месяцев до Конгресса члены всех профсоюзов проводят свои собственные дебаты, которые завершаются представлением их мнения Конгрессу.

Пленумы и пленарные собрания

Собрания различных комитетов (местных, региональных, национальных) называются пленумами (пленарными заседаниями). На пленарных заседаниях не могут приниматься какие-либо решения, но только излагаться технические и административные проблемы, поскольку они организуются комитетами без полномочий на принятие решения.

Другой метод принятия решений — через местные и региональные пленарные конференции (или пленарные собрания), и конгрессы, в которых принимают участие делегаты от отраслевых и межпрофессиональных профсоюзов с предварительно достигнутыми и изложенными в письменном виде решениями. Национальная пленарная конференция не подчиняется этим правилам, поскольку в этом случае делегаты с изложенными письменно решениями посылаются от региональных конфедераций.

Параллельные структуры

Конференции

Конференции НКТ — это открытые встречи, на которых обсуждаются предложенные темы и вопросы; они служат для выявления общего мнения в рамках организации в любой момент времени. Позже дискуссии переходят для рассмотрения к местным профсоюзам. Люди, представляющие самих себя, либо другие группы или профсоюзы могут присутствовать, но не могут предлагать резолюции.

Отраслевые федерации

отраслевые федерации организуются по отраслям производства, а не на основе географического принципа. Все профсоюзы НКТ той или иной отдельной отрасли производства образуют общенациональную отраслевую федерацию, отличающуюся от организационной структуры местных и региональных федераций и конфедераций профсоюзов. Отраслевые федерации существуют также на региональном уровне. Такие федерации предназначены заниматься теми вопросами, которые находятся в их сфере компетенции. Они направляют на национальные и региональные конгрессы и конференции делегатов с правом совещательного голоса.

В настоящее время в НКТ действуют следующие отраслевые федерации:

  • Работников почты Астурии
  • Федерация работников почты и телеграфа
  • Федеральный синдикат работников Телефонной компании
  • Общегосударственная федерация работников общественных служб
  • Общегосударственная федерация работников строительства
  • Общегосударственная федерация работников печатного дела

Отношения с МАТ

Международная ассоциация трудящихся (МАТ) является международным объединением анархо-синдикалистских профсоюзов. Анархо-синдикалистские организации, каждая из которых работает в каждой конкретной стране, являются секциями МАТ. НКТ — испанская секция МАТ[82]

МАТ проводит международные конгрессы. Организация работы в период между конгрессами осуществляется интернациональным Секретариатом, который

«избирается для более эффективной координации международной деятельности М.А.Т., получения и распространения информации о борьбе во всех странах и наилучшего осуществления резолюций международного конгресса. Секретариат состоит из минимум троих человек, живущих в местностях, где находятся штаб-квартиры М.А.Т. Генеральный секретарь избирается конгрессом или международным референдумом. Другие члены должны избираться секцией или секциями, которые определяются конгрессом»[83].

Другие структуры

Медиа

Печатным органом НКТ является газета «CNT»[84], функционирующая как независимое издание. Состав её редакции и штаб-квартира выбираются на конгрессе или на национальном пленуме. Редакция управляет распределением, печатью, продажами и подписками, равно как и отбором статей, из числа присылаемых в редакцию. Избранный директор посещает встречи Национального комитета НКТ с совещательным голосом. Генеральный секретарь НКТ ответственен за написание редакционной полосы в газете. CNT издается ежемесячно, с лицензией Creative Commons на принципах копилефта, и доступна в печатном виде и онлайн-формате.

У всех организаций и синдикатов, входящих в НКТ, могут быть свои собственные СМИ. Так, Solidaridad Obrera («Рабочая Солидарность») является газетой Региональной конфедерации труда Каталонии и наиболее старым печатным органом анархо-синдикалистских профсоюзов, основанным ещё в 1907 году[85]. Другие СМИ — La tira de papel, бюллетень Национальной координации работников полиграфии, связи и зрелищ(Coordinadora Nacional de Artes Gráficas, Comunicación y Espectáculos); Cenit, газета заграничного Регионального Комитета НКТ, BICEL, издаваемый Фондом либертарных исследований имени Ансельмо Лоренсо[86], который был создан в 1987 году[87], а также газета Extremadura libre — печатный орган региона Эстремадура и др.

Фонд Ансельмо Лоренсо

Одной из прерогатив НКТ, определённой в решениях VIII-го конгресса в Гранаде — возвращение исторической памяти испанского анархизма. Основная форма работы НКТ в данной области — развитие проектов через Фонд либертарных исследований имени Ансельмо Лоренсо, также известный как Фонд Ансельмо Лоренсо или просто ФАЛ (FAL).

ФАЛ функционирует автономно, а его директор выбирается на национальном пленуме регионов или на конгрессе. Фонд осуществляет следующую деятельность:

  • Содержание, каталогизация и публичная демонстрация исторических фондов НКТ
  • Издание книг и материалов в других форматах
  • Подготовка культурных событий на конгрессах НКТ или МАТ, организация лекций, дебатов, конференций, видеофорумов, презентаций книг и т. д.
  • Издание бюллетеня Bicel (исп.: Boletín Interno de Centros de Estudios Libertarios, русс: Внутренний бюллетень Центров либертарных исследований)
  • Координация с другими подобными проектами, связанными с FAL

Система голосования

В принципе НКТ старается избежать применение принципа голосования, предпочитая поиск общего согласия, консенсуса, что считается более соответствующим её анархистским принципам. Поиск консенсуса эффективно работает в рамках конкретных профсоюзов, но на более высоком уровне организации часто не удается полностью избежать проведения голосований. Голосование проводится всегда открыто, посредством поднятия рук[88].

Размер профсоюза[89] Голосов
От До
1 50 1
51 100 2
101 300 3
301 600 4
601 1,000 5
1,001 1,500 6
1,501 2,500 7
2,500 больше 8

Проблемы могут возникнуть, когда решения должны быть приняты на местных или региональных пленарных заседаниях или конгрессах. Как уже упоминалось, базовая структура НКТ — это отраслевые или (там где таковых нет) межпрофессиональные профсоюзы. Получается, что полностью справедливого метода для принятия решений через голосование не существует:

  • Если бы каждый профсоюз получал по одному голосу, у профсоюза с 1.000 членов точно так же был бы один голос, как и у профсоюза из 50 человек. Два профсоюза из 25 человек (2 голоса) смогли бы навязать свою волю профсоюзу с 1.000 членами (1 голос).
  • Если бы голоса распределялись согласно количеству членов, тогда у профсоюза с 2.000 членов было бы 2.000 голосов, а у 100 профсоюзов, в каждом из которых по 20 членов, было бы столько же голосов, что и у одного этого профсоюза. Географическое распределение 100 профсоюзов более широко, нежели у одного, но принятое решение обязательно в равной мере для всех профсоюзов, даже при том, что у маленького профсоюза была бы та же самая ответственность, что и у большого профсоюза, несмотря на большие трудности для маленького профсоюза.
  • Мы сталкиваемся, кроме того, с проблемой меньшинства. Например, профсоюз A решает объявить забастовку 400 голосами против 350 и должен соблюдать своё решение бастовать, в соответствии с решением собрания. Профсоюз B той же самой местной федерации голосует против забастовки 100 голосами против 25. Профсоюз C местной федерации единодушно голосует "за" 15 голосами. Таким образом есть два профсоюза, выступающие за забастовку, и один против. Таким образом, если соблюдать систему "один профсоюз - один голос", забастовка должна была бы быть объявлена. Но, суммируя все отрицательные голоса вместе, мы получаем 450 голосовавших против забастовки, и 440 - "за"[90].

НКТ пытается свести возникающие проблемы к минимуму с помощью системы ограниченно-пропорционального голосования. Даже эта система имеет ряд недостатков и может оказаться не в пользу профсоюзов с большим членством.

Как пример, «десять профсоюзов с 25 членами в каждом насчитывали бы 250 человек, имеющих 10 голосов. Это дало бы большее количество голосов, чем у профсоюза с 2.500 членов, который, имея в 10 раз большее количество членов, будет иметь право только на 7 голосов»[91]. В рамках НКТ это не считают большой проблемой, поскольку стремятся достигать решения путём консенсуса после длительных дискуссий. Однако, из-за самой природы принятия решения путём поиска консенсуса, окончательные договоренности могут иметь в итоге мало общего с изначально представленными предложениями[75].

Методы

НКТ твердо придерживается трёх основных принципов — самоуправления трудящихся, федерализма и взаимопомощи[92] — и полагает, что трудовые конфликты между нанимателями и наемными работниками должны решаться без вмешательства таких посредников как официальные государственные институты или профсоюзные чиновники. По этой причине НКТ критикует профсоюзные выборы в так называемые комитеты предприятий, образованные для заключения соглашений с администрацией предприятий и фирм. НКТ рассматривает эти органы как средство контроля со стороны администрации и выступает вместо этого за практику собраний трудового коллектива, создание профсоюзных секций на предприятиях и в учреждениях и методы прямого действия[60]. Кроме того, когда есть возможность, НКТ предпочитает не решать конфликты через суд. Административные должности в профсоюзе не оплачиваются, лица, занимающие их, могут быть отозваны в любой момент.[93]. Добиваясь повышения зарплаты, НКТ выступает за большее равенство: она предпочитает, чтобы все работники получали равную в численном выражении прибавку, а не увеличение на одинаковый процент от их предыдущей ставки.

Распространенными формами акций НКТ является, помимо организации забастовок, проведение демонстраций с транспарантами перед штаб-квартирой компании, с которой профсоюз находится в конфликте, призыв к бойкоту её продукции потребителями и к общественной солидарности с ущемленными работниками. В ходе забастовок создаются фонды сопротивления, призванные экономически помочь бастующим и их семьям.

НКТ организована на основе единых союзов для той или иной профессии, а не союзов работников, выполняющих тот или иной вид работ. Эта практика была принята во время подъема классовой борьбы около 1918 года:

Были аресты среди представителей обеих профессий, так что профессиональный союз изготовителей теста, включавший четыреста квалифицированных рабочих, был неспособен действовать из-за нехватки людей. Но тогда солидарность проявила вся пищевая отрасль: пекари, кондитеры, мельники продолжили дело своих арестованных коллег. А плотники, токари, лакировщики, вся деревообрабатывающая отрасль попыталась освободить участников саботажа. Забастовка краснодеревщиков продлилась семнадцать недель. Пока наниматели не уступили. Это был огромный успех. И, строго говоря, именно этот урок солидарности придал импульс созданию Единого профсоюза работников по дереву - того, что затем прославился - и единого профсоюза пищевиков, включая все профсоюзы отрасли.

— Joan Ferrer, in Baltasar Porcel's La revuelta permanente

См. также

Напишите отзыв о статье "Национальная конфедерация труда"

Примечания

  1. [aitrus.info/node/1000 CNT-AIT: 100 лет под красно-черным знаменем]
  2. Дамье В. В. Забытый Интернационал. Международное анархо-синдикалистское движение между двумя мировыми войнами. Т. 1. М.: НЛО, 2006. С. 43.
  3. 1 2 Вудкок Дж. [spalex.narod.ru/biblio/anarkh.html Анархизм в Испании.]
  4. Дамье В. В. Забытый Интернационал. — Т. 1. — С. 44.
  5. Там же. — С. 91.
  6. Там же. — С. 103—104.
  7. Там же. С. 94
  8. Там же. С. 98
  9. Дамье В. В. [www.kras.fatal.ru/ANARCHOSYNDICALISM.htm Из истории анархо-синдикализма]. (Опубликовано: Дамье В. В. Анархо-синдикализм в XX веке. - М.: ИВИ РАН, 2001)
  10. Скирда А. [www.syndikalist.narod.ru/skirda/17.htm Индивидуальная автономия и коллективная сила. Обзор либертарных идей и практик от Прудона до 1939 г.] — Париж: ГРОМАДА, 2002. С. 170
  11. Шубин А. В. [www.makhno.ru/lit/Subin1/8.php Анархистский социальный эксперимент. Украина и Испания. 1917-1939 гг.] - М.: ИВИ РАН, 1998.
  12. [www.kras.fatal.ru/iwaprin.htm Там же.]; Horn, Gerd-Rainer (1996). European Socialists Respond to Fascism: Ideology, Activism and Contingency in the 1930s. Oxford University Press US. P. 56. ISBN 0-19-509374-7.
  13. 1 2 Шубин А. В. [www.makhno.ru/lit/Subin1/8.php Анархистский социальный эксперимент.]
  14. Дамье В. В. Забытый Интернационал. Международное анархо-синдикалистское движение между двумя мировыми войнами. Т. 2. — М.: НЛО, 2007. С. 109—110; Шубин А. В. [www.makhno.ru/lit/Subin1/8.php Анархистский социальный эксперимент.]
  15. Дамье В. В. Забытый Интернационал. Т. 2 °C. 110
  16. Гусман Э. [www.aitrus.narod.ru/gusman_esprev.htm Они были первыми: 70 лет назад впервые в истории был провозглашен либертарный коммунизм] // Прямое Действие № 22, 2002—2003. С. 8-9
  17. Beevor, Antony (2006). The Battle for Spain: The Spanish Civil War 1936—1939. London: Weidenfeld & Nicolson. P. 46. ISBN 978-0-297-84832-5
  18. Дамье В. В. Забытый Интернационал. Т. 2 °C. 130
  19. Там же. С. 133.
  20. Там же. С. 135—136.
  21. Дамье В. В. [www.avtonom.org/index.php?nid=379 Испанские анархо-синкдикалисты и проблема государственной власти (1936—1939 гг.)] //власть и общество в представлении левых общественно-политических движений. — М.: ИВИ РАН, 2005. С. 105—145; Шубин А. В. [www.makhno.ru/lit/Subin1/9.php Анархистский социальный эксперимент.]
  22. [www.kras.fatal.ru/zaragoza.htm Концепция либертарного коммунизма (1936 г.)]
  23. 1 2 3 Оруэлл Дж. [avtonom.org/lib/theory/orwell/catalunia.html Памяти Каталонии.]
  24. Дамье В. В. [www.kras.fatal.ru/ARAGON.htm Испанская революция и коммуны Арагона] // Наперекор № 9, 1999
  25. Ackelsberg, Martha A. (2005). Free Women of Spain: Anarchism and the Struggle for the Emancipation of Women. Oakland: AK Press. P. 167 ISBN 1-902593-96-0.
  26. Дамье В. В. [www.avtonom.org/index.php?nid=379 Испанские анархо-синдикалисты и проблема государственной власти (1936-1939 гг.)] С. 124
  27. Шубин А. В. [www.makhno.ru/lit/Subin1/9.php Анархистский социальный эксперимент.]
  28. [www.kras.fatal.ru/zaragoza.htm Концепция либертарного коммунизма (1936 г.)]
  29. Beevor 2006, p. 260
  30. Ibid, 263
  31. Дамье В. В. [www.avtonom.org/index.php?nid=379 Испанские анархо-синкдикалисты и проблема государственной власти (1936-1939 гг.)] С. 133
  32. Оруэлл Дж. [avtonom.org/lib/theory/orwell/catalunia.html Памяти Каталонии.]; Шубин А. В. [www.makhno.ru/lit/Subin1/9.php Анархистский социальный эксперимент.]
  33. Шубин А. В. Столкновения в Барселоне и падение правительства антифашистской коалиции в Испании // Прямухинские чтения 2006 года. — М.: ООО НВП «ИНЭК», 2007. С. 209—232
  34. Beevor 2006, p. 263—264
  35. Ibid, p. 266—267
  36. Шубин А. В. [www.makhno.ru/lit/Subin1/10.php Анархистский социальный эксперимент.]
  37. Дамье В. В. [www.kras.fatal.ru/ARAGON.htm Испанская революция и коммуны Арагона.]
  38. Beevor 2006, p. 295
  39. Ibid, p. 296
  40. 1 2 3 Шубин А. В. [www.makhno.ru/lit/Subin1/11.php Анархистский социальный эксперимент.]
  41. Alexander, Robert (1999). Anarchists in the Spanish Civil War. Janus Publishing Company. P. 976. ISBN 1-85756-412-X.
  42. Ibid, p. 977
  43. Ibid, p. 978
  44. Alexander 1999, p. 1055
  45. Beevor 2006, p. 490
  46. Bowen, Wayne H. (2006). Spain During World War II. University of Missouri Press. P. 248. ISBN 0-8262-1658-7.
  47. Aguilar Fernández, Palomar (2002). Memory and Amnesia: The Role of the Spanish Civil War in the Transition to Democracy. Berghahn Books. P. 155. ISBN 1-57181-496-5
  48. Alexander 1999, p. 1095
  49. Guérin 2005, p. 674
  50. Christie, Stuart (2002). My Granny Made Me an Anarchist: The Cultural and Political Formation of a west of Scotland ‘baby-boomer’. Christie Books. P. 214. ISBN 1-873976-14-3.
  51. Aguilar Fernández 2002, p. 155
  52. [samlib.ru/k/k_s_b/anarho-sindikalizmw1939-1999godah.shtml Анархо-синдикализм в 1939—1999 годах.]; Roca Martínez 2006, p. 108
  53. Ibid, p. 109
  54. Aguilar Fernández 2002, p. 110
  55. См. примечания: Гамбоне Л. [samlib.ru/k/k_s_b/sindikalizmmifyirealxnostx.shtml Синдикализм: мифы и реальность]
  56. Alexander 1999, p. 1094
  57. Meltzer, Albert (1996). I Couldn’t Paint Golden Angels: Sixty Years of Commonplace Life and Anarchist Agitation. Oakland: AK Press. P. 265. ISBN 1-873176-93-7.
  58. (На испанском) Серия из трёх статей о Случае в Скала с точки зрения НКТ: (1) [www.polemica.org/modules/news/article.php?storyid=95 El Caso Scala. Un proceso contra el anarcosindicalismo], («The Scala Case. A trial against anarcho-syndicalism»), Jesús Martínez, Revista Polémica online, 1 February 2006; (2) [www.polemica.org/modules/news/article.php?storyid=94 Segunda parte. El proceso] («Second part: the trial») 31 January 2006; (3) [www.polemica.org/modules/news/article.php?storyid=93 Tercera parte. El canto del Grillo] («Third part: Grillo’s song») 31 January 2006.
  59. [www.elmundo.es/papel/hemeroteca/1996/12/07/economia/186681.html «Los 117 detenidos de la CNT, en libertad tras prestar declaración»] (На испанском). El Mundo. 1996-12-07.
  60. 1 2 [www.kras.fatal.ru/OpytCNT1.htm Профсоюзная секция // Как работает анархо-синдикалистский профсоюз (на примере испанской секции).]
  61. (На испанском) [archivo.cnt.es/Documentos/Reforma/reforma.htm Otra reforma laboral ¿Y ahora qué?], official CNT site.
  62. (На испанском) [archivo.cnt.es/Documentos/plataforma/plataforma.htm Plataforma Reivindicativa], official CNT site.
  63. (На испанском) [www.cnt.es/patrimonio/ Reivindicación de nuestro patrimonio | recuperaación de la memoria histórica], a collection of articles on the official CNT site. See especially (1) [www.cnt.es/noticia.php?id=3394 Reivindicación del patrimonio sindical acumulado], CNT de Toledo, 9 September 2007 and (2) [www.cnt.es/noticia.php?id=3390 La CNT ha presentado hoy una demanda ante el Tribunal Supremo sobre Patrimonio Histórico], Secretaría de Prensa y Comunicación del Comité Nacional de CNT-AIT (Secretary of Press and Communication of the National Committee of the CNT-AIT), 6 September 2007.
  64. (На испанском)[www.cnt.es/sovmadrid/1936.htm Jornadas Conmemorativos del 70º Aniversario de la Revolución Social Anarquista; Semana del 10 al 22 de Julio].
  65. (На французском) [www.increvablesanarchistes.org/album_photo/timbres/3639_timbrcntfai.htm Les trimbres édités par la CNT et la FAI entre 1936 et 1939.]
  66. [www.increvablesanarchistes.org/articles/1936_45/spanish_posters_1936-1939.htm Spain 1936/1939, what are the anarchist posters during the civil war?]
  67. Фотография, сделанная 5 сентября 1936-го года, так же известна под названиями: «Смерть милиционера», «Лоялистский милиционер в момент смерти, Керро Мурано, 5 сентября 1936-го», «Смерть солдата-республиканца».
  68. [www.pbs.org/wnet/americanmasters/episodes/robert-capa/in-love-and-war/47/ Proving that Robert Capa’s Falling Soldier is Genuine: a Detective Story], Richard Whelan, American Masters, PBS Website.
  69. (На испанском) [archivo.cnt.es/Documentos/cineyanarquismo/ Cine y Anarquismo. 1936: colectivización de la industria cinematográfica.]
  70. [www.cnt.es/node/3 CNT’s official web (Spanish)]
  71. (На испанском) [archivo.cnt.es/Documentos/congresosCNT/estatutos.htm Estatutos de la CNT de 1977] («1977 Statutes of the CNT»), accessed online on Wikisource 31 January 2007.
  72. Roca Martínez, Beltrán (2006). [www.lwbooks.co.uk/journals/anarchiststudies/articles/Mart%EDnez.pdf. «Anarchism, anthropology and Andalucia: an analysis of the CNT and 'New Capitalism'»] (in English) (PDF). Anarchist Studies (London: Lawrence & Wishart) 14 (2): 106—130. ISSN [www.worldcat.org/issn/0967 3393 0967 3393.] Retrieved on 2007-12-27. P. 106
  73. CNT; Jeff Stein (1998) (in English) (PDF). [www.zabalaza.net/pdfs/varpams/basic_anarcho_syndic_js.pdf Basic Anarcho-Syndicalism.] Johannesburg, South Africa: Zabalaza Books. Retrieved on 2008-01-07.
  74. Ibid
    • НКТ против угнетения государствами населения по расовому, региональному, языковому и культурному признаку. Она выступает за то, чтобы жители любой территории, любая группа населения имели возможность самостоятельно определять свою судьбу, селиться без ограничений, пользоваться богатствами общества в целом, объединяться в федерации и становиться независимыми от государств. В то же время, она резко возражает против «национального самоопределения» в духе создания национальных или многонациональных государств с собственными армиями, полициями, денежными системами, правительствами и репрессивными аппаратами.
  75. 1 2 Ibid
  76. Roca Martínez 2006, p. 109.
  77. Ibid, p. 110
  78. Ibid, p. 109—110
  79. CNT 1998, p. 14
  80. Roca Martínez 2006, p. 110
  81. [www.selfed.org.uk/docs/units/2001/pdfs/15.pdf Spain, 1868—1936 — Build-up to revolution] // [www.selfed.org.uk/docs/units/2001/index.htm#01 A history of Anarcho-syndicalism]
  82. [samlib.ru/k/k_s_b/anarho-sindikalizmw1939-1999godah.shtml Анархо-синдикализм в 1939—1999 годах.]
  83. [www.kras.fatal.ru/iwaprin.htm Принципы, цели и статуты Международной ассоциации трудящихся.]
  84. [www.periodicocnt.org «Periódico CNT»]. Retrieved on 2008-02-02.
  85. [spainrevolution.chat.ru/anark.html Испанская революция и предательство сталинизма.]
  86. [www.cnt.es/fal/?q=node/577 «REVISTA BICEL»] (in Spanish). Fundación de Estudios Libertarios Anselmo Lorenzo. Retrieved on 2008-02-02.
  87. [www.cnt.es/fal/?q=node/1 «Origen de la Fundación de Estudios Libertarios Anselmo Lorenzo»] (in Spanish). Retrieved on 2008-02-02.
  88. CNT 1998, p. 21
  89. Roca Martínez 2006, p. 111
  90. Basic Anarcho-syndicalism // CNT 1998, p. 20
  91. Ibid, p. 21
  92. Roca Martínez 2006, p. 109
  93. [www.kras.fatal.ru/OpytCNT1.htm CNT — иная форма профсоюзного движения // Там же]

Литература

  • [avtonom.org/pages/v-kollektivizirovannoy-aragonii В коллективизированной Арагонии] // Пробуждение. Орган Федерации рабочих союзов безвластников Соединенных Штатов и Канады. - № 84-87 (июль-октябрь 1937). - С. 5-7.
  • Дамье В. В. [aitrus.info/node/80 Испанская революция и коммуны Арагона] // Наперекор № 9, 1999
  • [aitrus.info/node/100 Концепция либертарного коммунизма (1936 г.)] // Принята на конгрессе НКТ в Сарагосе (май 1936 г.).
  • Леваль Г. [aitrus.info/node/788 Либертарный коммунизм в Арагоне (1937 г.): Свидетельство очевидца] // Прямое Действие № 32, 2010. С. 7-9
  • Майданик К. Л. [saint-juste.narod.ru/maidanik.html Испанский анархо-синдикализм]
  • Минц Ф. [www.avtonom.org/node/4917 Самоуправление и проблема денег во время испанской революции 1936—1939 гг.]
  • Оруэлл Дж. [aitrus.info/node/157 Памяти Каталонии]
  • Пуэнте, Исаак. [aitrus.info/node/102 Программный очерк либертарного коммунизма]
  • Фёдоров А. Ю. [aitrus.info/node/2580 Социальный эксперимент в Испании] // Сборник материалов IV Международных Кропоткинских чтений: к 170-летию со дня рождения П. А. Кропоткина (Материалы и исследования). — Дмитров: Музей-заповедник «Дмитровский кремль», 2012, с. 101—116.
  • Шубин А. В. [www.makhno.ru/lit/book2.php Анархистский социальный эксперимент. Украина и Испания. 1917—1939 гг.] — М.: ИВИ РАН, 1998.
  • Шубин А. В. [revbel.org/files/a_in_life/soc_econom_ispania.pdf Социально-экономические преобразования в Испании в период правительства Ф. Ларго Кабальеро (1936—1937)] // Новые перспективы в изучении истории Испании. Материалы VII Российско-испанского коллоквиума историков Москва, 30 сентября — 3 октября 2008 г. — М.: ИВИ РАН, 2008.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Национальная конфедерация труда

– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.