Национальная филармония Литвы

Национа́льная филармо́ния Литвы (лит. Lietuvos nacionalinė filharmonija) — главная и самая крупная концертная организация Литовской Республики. В июле 1998 года Филармонии присвоен статус национального учреждения культуры. Генеральный директор Национальной филармонии Рута Прусявичене.

Среди творческих коллективов филармонии особенно хорошо известны

• Национальный симфонический оркестр Литвы (основан в 1940 году; художественный руководитель и главный дирижёр народный артист Литовской ССР, лауреат Республиканской премии Юозас Домаркас), заслуженный коллектив Литовской ССР;
• Камерный оркестр Литвы (основан в 1960 году; долгое время работал под руководством народного артиста Литовской ССР Саулюса Сондецкиса (также заслуженный коллектив Литовской ССР, лауреат Республиканской премии, 1971) и премии Ленинского комсомола (1978);
• Литовский квартет (основан в 1968 году; народный артист Литовской ССР Э. Паулаускас, заслуженные деятели искусств Литовской ССР К. Калинаускайте-Фледжинскене и Ю. Фледжинскас, заслуженный артист Литовской ССР Р. Куликаускас), заслуженный коллектив Литовской ССР, лауреат международных конкурсов в Будапеште и Льеже, впоследствии квартет М. К. Чюрлёниса ;
• Вильнюсский струнный квартет (основан в 1965 году; Аудроне Вайнюнайте, П. Кунца, Донатас Каткус, Аугустинас Василяускас), лауреат международного конкурса в Льеже;
• Камерный ансамбль „Musica humana“ (основан в 1974 году).

История

Была учреждена в декабре 1940 года, носила название Государственная филармония Литовской ССР. Первоначально в филармонии было три музыкальных коллектива — симфонический оркестр, смешанный хор и народный ансамбль песни и танца. В 1970-х годах у филармонии было одиннадцать филиалов в городах и районах Литовской ССР.

В прошлом филармонии принадлежали

• эстрадные ансамбли «Нерия», «Нямуно жибуряй» («Огни Немана»), «Вильняус айдай»;
• джазовое трио Ганелин — Тарасов — Чекасин (1971—1986).

Здание

Два основных концертных зала филармонии (Большой и Малый) находится в Старом городе Вильнюса на улице Аушрос варту 5 (в советское время улица М. Горького 69). Здесь же располагается администрация и кассы.

История здания

В начале XVI века на этом месте был русский (или московский) гостиный двор. Во второй половине XIX века здание гостиного двора было снесено. В 1902 году по проекту архитектора Константина Короедова городская управа построила здесь здание Городского зала. В Городском зале давались спектакли и концерты, устраивались лекции, проходили различного рода развлекательные мероприятия. С 1904 года в этом здании на первом этаже находилась старейшая в Вильно литовская книжная лавка.

6 июня 1905 года в зале Городского зала состоялся литовский вечер, на котором выступил хор под управлением композитора Микаса Пятраускаса. Полтора года спустя 6 ноября 1906 года здесь же прошла премьера первой литовской оперы «Бируте» (композитор Микас Пятраускас, автор либретто Габриелюс Ландсбяргис Ландсбергис-Жямкальнис). Одну из ведущих партий исполнил молодой солист Кипрас Пятраускас, впоследствии народный артист СССР. В постановке участвовали также Мария Пясяцкайте-Шлапялене, Антанас Жмуйдзинавичюс и другие известные деятели литовской культуры.

4—5 декабря 1905 года в этом здании состоялся съезд литовцев, известный как Великий Вильнюсский сейм. Во время Первой мировой войны в Городском зале действовал немецкий госпиталь.

В этом здании 15 декабря 1918 года на первом заседании Вильнюсского Совета рабочих депутатов была провозглашена советская власть в Вильнюсе. На стене здания после Второй мировой войны была установлена соответствующая мемориальная доска, снятая после восстановления независимости Литвы. Значение исторических событий, связанных с этим зданием, обусловили его включение в число памятников истории республиканского значения.

Учреждённая в 1940 года Государственная филармония Литовской ССР разместилась в бывшем здании Городского зала. В этом же здании в советский период проходили съезды Коммунистической партии Литвы, различные конференции, торжественные заседания и собрания общественных организаций республики и города.

Архитектура

Автором проекта Городского зала с гостиницей «Γρанд Отель» (1899—1902) был архитектор Константин Короедов, воспитанник Института гражданских инженеров в Санкт-Петербурге, занимавший в Вильне должность городского инженера. По его проектам в городе было построено около сорока зданий. Городской зал принадлежит к важнейшим и наиболее значительным проектам Короедова и является первым крупным многофункциональным зданием в Вильнюсе.

Здание в 1907—1912 годах реконструировал после пожара архитектор Вацлав Михневич, также воспитанник Института гражданских инженеров с близким к манере Короедова архитектурным почерком.

Четырёхэтажное здание с пышными, помпезными формами выстроено в эклектичном стиле (иначе историзм) из кирпича, оштукатурено, в плане в виде буквы Т. Главный восточный фасад с центральным ризалитом и двумя ризалитами по бокам выходит на улицу Аушрос Варту, северный на — переулок Пасажо. Купол, напоминающий формы французского барокко, следовал образцу парижской Оперы. Фасад отделан рустом, что придаёт ощущение солидности, и украшен пилястрами и лепниной.

Литература

• Мацейка Ю., Гудинас П. Вильнюс. Путеводитель по городу / Перевод с литовского Д. Гельпернаса. — Вильнюс: Государственное издательство политической и научной литературы Литовской ССР, 1962. — С. 121—126. — 392 с. — 15 000 экз.
• Папшис А. Вильнюс. — Вильнюс: Минтис, 1977. — С. 126—127. — 280 с. — 35 000 экз.
• Даугудис, В., Мардоса, Й., Жемайтите, З. и др. 300 памятников культуры / Сост. З. Жемайтите. — Вильнюс: Минтис, 1984. — С. 29—30. — 270 с. — 10 000 экз.
• Bauža, Česlovas. Filharmonijos rūmai // Lietuvos TSR istorijos ir kultūros paminklų sąvadas. — Vilnius: Vyriausioji enciklopedijų redakcija, 1988. — С. 235—236. — 592 с. — 25 000 экз. (лит.).

Ссылки

• [www.nationalphilharmonic.eu/ Lietuvos nacionalinė filharmonija] (англ.) (лит.)

Отрывок, характеризующий Национальная филармония Литвы

Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.