Национально-освободительное восстание в Сомали

Национально-освободительное восстание в Сомали
Бомбардировка британскими ВВС дервишских фортов в Талехе
Дата	1899 — 1920
Место	Сомали
Итог	подавление восстания, гибель государства дервишей
Противники
государство дервишей при поддержке: Османская империя Германская империя Британская империя Эфиопия Итальянская империя
Командующие
Саид Мохаммед Абдилле Хасан Эрик Джон Иглз Свейн Ричард Корфилд Роберт Гордон Джордж Ролланд Герберт Огастин Картер Менелик II
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Национально-освободительное восстание в Сомали (также известное как Англо-сомалийская война, англ.  Somaliland Campaign) - ряд британских военных экспедиций в период между 1899 и 1920 годами в Сомали против государства дервишей, созданного Мохаммедом Хасаном по прозвищу "Безумный мулла" с целью противодействия экспансии англичан в регионе . Британцам оказали помощь эфиопы и итальянцы. Во время Первой мировой войны (1914-1918) Хасан получил помощь от турок и немцев. Восстание было подавлено после того, как британские ВВС разбомбили столицу дервишей Талех в феврале 1920 года.

Предыстория

В колониальный период сомалийские территории на полуострове Африканский Рог были поделены между британцами и итальянцами.

Британский Сомалиленд

Оставаясь номинально частью Османской империи, Йемен и Сайла между 1821 и 1841 годами постепенно перешли под контроль правителя Египта Мухаммеда Али. В 1841 году Хадж Али Шермерки, успешный и амбициозный сомалийский купец, приобрел у египтян права на Сайлу. Новый губернатор, получив контроль над портом, мгновенно монополизировал торговлю в регионе. Позже Шермерки сменил на посту губернатора Сайлы афар Абу Бакр.

В 1874-1875 годах египтяне получили фирман от Османской империи, по которым они получали официальный контроль над Сайлой. В то же время они получили от британцев признание их номинальной юрисдикции до самого мыса Гвардафуй. В действительности, однако, Египет практически не контролировал ситуацию в регионе, к тому же срок их правления на побережье был краток и длился всего несколько лет (1870-1884).

В конце 1880-х годов был создан протекторат Британский Сомалиленд, занимавший нынешний север Сомали. Протекторат был образован формально по инициативе нескольких сомалийских кланов, которые подписали ряд соглашений с британцами о защите.

Когда в 1885 году египетский гарнизон Харара был эвакуирован, Сайла стала форпостом британцев в их борьбе с французами (они занимали порт Таджура в нынешней Джибути) за контроль над Аденским заливом. К концу 1885 года обе державы были на грани вооруженного противостояния, но вместо этого решили достичь компромисса. 1 февраля 1888 года они подписали конвенцию, определявшую границу между Французским Сомали и Британским Сомалилендом.

Итальянское Сомали

В середине XVIII века в северо-восточной части Сомали был образован Султанат Маджиртин, вскоре занявшие видное положение в регионе во времена правления Boqor (короля) Османа Махамуда.

В конце декабря 1888 года Юсуф Али Кенадид, основатель и первый правитель Султаната Хобьо, попросил итальянской защиты. По итогам подписанного в феврале 1889 года договора Хобьо стал итальянским протекторатом. В апреле дядя Юсуфа и его соперник, Осман Махамуд, также попросил защиты у итальянцев и получил её . При этом и Осман, и Кенадид согласились принять статус протекторатов, чтобы достичь собственных целей и использовать Италию в борьбе друг с другом, а также с султаном Занзибара за земли к северу от Варшейха. При подписании соглашений правители также рассчитывали использовать соперничество европейских держав для обеспечения независимости своих территорий. По условиям договоров Италия обязалась не вмешиваться в полномочия глав двух государств .

В обмен на итальянское оружие и ежегодные субсидии султаны предоставили итальянцам ряд экономических выгод. Итальянцы направили в регион своих послов, чтобы содействовать реализации своих интересов. 5 мая 1894 года был подписан протокол об англо-итальянской границе в Сомали, а в 1906 году было подписано соглашение между итальянским представителем Песталоцца и британским генералом Свейном о переходе города Буран под власть султаната Маджиртин.

Ход восстания

1899-1901

См. также: Государство дервишей

В конце XIX века выходец из сомалийского клана Огаден Саид Мохаммед Абдилле Хасан создал военнизированное государство дервишей под флагом борьбы с экспансией европейцев, которые, как он заявлял, угрожают вере его народа. Он сформировал армию из сочувствующих этим идеям и начал строить каменные форты, чтобы закрепить свою власть на подконтрольных территориях.

Первый рейд против иностранцев Хасан провел против эфиопского лагеря в Джиджиге в марте 1900 года (эфиопы вступили в союз с британцами). Эфиопский генерал Геразматч Банте сообщил командованию, что отбил атаку и нанес большие потери дервишам, хотя британский вице-консул в Хараре заявил, что эфиопы сильно преувеличили потери противника. Вскоре Хасан захватил контроль над регионом Огаден, но не стал атаковать Харар.

В 1901 году британцы вместе с эфиопами напали на дервишей с армией из 17000 солдат. Хасан был вынужден бежать через границу в Султанат Маджиртин, который являлся итальянским протекторатом. Эфиопам не удалось завладеть западным Огаденом, и англичане были вынуждены в конечном счете отступить.

Февраль-июнь 1903

Британцы убедились, что нуждаются в помощи итальянцев в Сомали, но воспоминания о катастрофическом сражении при Адуа сдерживало пыл итальянцев в регионе. В 1903 году МИД Италии позволило англичанам ввести войска в Хобьо.

Отношения между Хобьо и Италией испортились, когда султан Кенадид отверг предложение итальянцев позволить британским войскам высаживаются на его территории, чтобы они могли продолжать борьбу против дервишей Хасана. Воспринятый как слишком большая угроза Кенадид был сослан итальянцами сначала в протекторат Аден, а затем в Эритрею, как и его сын и наследник Али Юсуф.

Экспедиция британцев вскоре после этого закончилась неудачей. Хасан разбил британский отряд около Гумбурру, а потом еще раз около Даратоле. С 1200-1500 всадников на верблюдах с винтовками, 4000 конных всадников и некоторым количеством копьеносцев Хасан занял долину Нугаль от контролируемого британцами Халина до подконтрольного итальянцам Илига на побережье. Основные британские силы вблизи Галади под командованием генерала Уильяма Мэннинга отступили на север вдоль линии Бохотле – Буръо - Ших. Эту оборонительную линию Хасан вскоре разрушил, когда вторгся в Нугаль.

Январь-май 1904

После провала контрнаступления генерала Мэннинга сменил генерал Чарльз Эгертон. После продолжительных приготовлений он объединил свои силы на равнине Баддвейн и в битве 9 января 1904 года разбил Хасана при Джибдалли. Англичане и их союзники из Хобьо преследовали Хасана и остатки его армии, бежавшие на северо-восток и на юг.

В начале марта начался второй этап британской операции. Эфиопы оставили Герлогуби, но вернулись в город в начале апреля. ВМС Италии бомбардировали Илиг зимой, но не добились ощутимых результатов. 16 апреля несколько британских кораблей под командованием контр-адмирала Джорджа Аткинсона-Уиллса вышли из Берберы с целью бомбардировать Илиг, следом выдвинулся сухопутный отряд. Захват Илига был осуществлен 21 апреля, британцы потеряли 3 человек убитыми и 11 ранеными, дервиши - 58 убитыми и 14 ранеными. Британские силы оставались на побережье в течение четырех дней при содействии итальянского отряда, который прибыл 22 апреля. Контроль над Илигом был, наконец, передан Али Юсуфу из Хобьо. Британцы "предложили Безумному мулле безопасное перемещение на вечное поселение в Мекку", но Хасан не ответил.

1919-1920

После окончания Первой мировой войны британцы вновь обратили своё внимание на Сомалиленд. Дервиши до этого разбили британские войска в битве при Дул-Мадоба в 1913 году, четыре последующих британских экспедиции против Хасана успеха не принесли.

В 1919 году лорд Милнер, министр колоний, предложил парламенту рассмотреть вопрос о направлении военной экспедиции в Сомали. Начальник генерального штаба сэр Генри Вилсон ответил Милнеру, что потребуется по крайней мере два полка, чтобы разбить дервишей, и это обойдется в несколько миллионов фунтов.

Тогда Милнер обратился к командующему Королевскими ВВС Великобритании сэру Хью Тренчарду за советом. Тренчард, желавший, чтобы военно-воздушные силы оставались отдельным подразделением в составе британских Вооружённых сил, заявил, что ВВС могут взять на себя проведение операции. Милнер заявил, что потребуются и некоторые наземные войска, на что Тренчард ответил, что колониальных сил, которые уже расквартированы в Сомали, будет вполне достаточно .

К 1 января 1920 года британские инженеры построили временный аэродром в Бербере, откуда планировалось начать операцию против дервишей . 21 января британские ВВС разбомбили основную базу Хасана в Медистье и форт в Джидели. Многие бойцы Хасана никогда не видели самолеты и в ужасе бросали оружие и бежали в горы. Сам Хасан едва не погиб при бомбежке - верблюд защитил его своим телом от взрыва. В последующие пять дней британские ВВС уничтожили еще три форта и занялись поддержкой продвижения сухопутных войск.

28 января британские стрелки на верблюдах заняли Джидели, и Хасан отступил к своей главной крепости в Талехе. После комбинированной наземной и воздушной операции британцы овладели Талехом 9 февраля. Силы Хасана понесли большие потери и были рассеяны, его форты разрушены, а сам он лишь с четырьмя сторонниками бежал в Огаден.

Последствия

Хотя в последующие месяцы Хасан попытался восстановить своё влияние в Огадене, он уже не был угрозой для британцев. Он умер от гриппа в декабре 1920 года.

В Великобритании, где "Безумный мулла" уже давно был поводом для раздражения, новости о быстрой победе над дервишами были восторженно приняты парламентом и населением. Операция обошлась всего в £ 77.000, и её прозвали "самой дешевой войной в истории".

Ссылки

• Clifford, E. H. M. (1936). "The British Somaliland–Ethiopia Boundary." The Geographical Journal 87 (4): 289–302.
• Cunliffe-Owen, Frederick. (1905). "The Somaliland Operations: June, 1903, to May, 1904." Royal United Service Institution Journal 49 (1): 169–83.
• Galbraith, John S. (1970). "Italy, the British East Africa Company, and the Benadir Coast, 1888–1893." The Journal of Modern History 42 (4): 549–63.
• Gray, Randal. (1970). "Bombing the ‘Mad Mullah’ – 1920." Royal United Service Institution Journal 25 (4): 41–47.
• Hess, Robert L. (1964). "The ‘Mad Mullah’ and Northern Somalia." The Journal of African History 5 (3): 415–33.
• Latham Brown, D. J. (1956). "The Ethiopia–Somaliland Frontier Dispute." The International and Comparative Law Quarterly 5 (2): 245–64.
• Ravenstein, E. G. (1894). "The Recent Territorial Arrangements in Africa." The Geographical Journal 4 (1): 54–58.
• Abir Mordechai. Ethiopia: The Era of the Princes — The Challenge of Islam and Re-unification of the Christian Empire, 1769–1855. — Praeger, 1968.
• Baker Anne. From Biplane to Spitfire. — Pen and Sword Books, 2003. — ISBN 0-85052-980-8.
• Cassanelli Lee V. The Shaping of Somali Society: Reconstructing the History of a Pastoral People, 1600–1900. — Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1982. — ISBN 0812278321.
• Issa-Salwe Abdisalam M. The Collapse of the Somali State: The Impact of the Colonial Legacy. — London: Haan Associates, 1996. — ISBN 187420991X.
• Laitin David D. Politics, Language, and Thought: The Somali Experience. — University of Chicago Press. — ISBN 9780226467917.
• Lewis I. M. A Modern History of the Somali. — 4th. — Oxford: James Currey, 2002.
• Lewis I. M. A Pastoral Democracy: A Study of Pastoralism and Politics Among the Northern Somali of the Horn of Africa. — Oxford: James Currey, 1999. — ISBN 0852552807.
• Metz Helen Chapin. Somalia: A Country Study. — The Division, 1993.
• Nicolle David. The Italian Invasion of Abyssinia, 1935–36. — Oxford: Osprey, 1997.
• Omissi David E. Air Power and Colonial Control: The Royal Air Force, 1919–1939. — New York: Manchester University Press, 1990. — P. 14–15. — ISBN 0719029600.
• Sheik-ʻAbdi ʻAbdi ʻAbdulqadir. Divine Madness: Moḥammed ʻAbdulle Ḥassan (1856–1920). — Zed Books, 1993. — ISBN 0862324440.

Отрывок, характеризующий Национально-освободительное восстание в Сомали

– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.