Национальный археологический музей Неаполя

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Национальный археологический музей Неаполя (итал. Museo Archeologico Nazionale di Napoli) — крупнейший археологический музей в Южной Италии[1]. Наибольшую ценность коллекции представляет собрание археологических находок, обнаруженных в Помпеях, Геркулануме, Стабиях, других местах Кампании и близлежащих областей[2].





История музея

Здание музея было построено в 1615 году. С этого момента и до 1777 года внутри него располагался университет Неаполя. Затем по инициативе короля Фердинанда IV архитектор Фердинандо Фуга реконструировал здание и перепланировал его внутреннее пространство для размещения музея Бурбонов и Королевской библиотеки. В последующие годы музей продолжали перестраивать, в частности у левого и правого крыльев был добавлен второй этаж. К 1816 году в здание были перенесены коллекции семьи Фарнезе и объекты, обнаруженные при раскопках древних городов в окрестностях Везувия. На протяжении XIX века экспозиция музея неоднократно пополнялась, в основном благодаря раскопкам в Кампании. В 1860 году музей перешел в государственную собственность и был переименован в Национальный музей. В 1957 году его экспозиция включала в себя картинную галерею, позднее составившую ядро Музея Каподимонте. После переноса галереи в музее остались только старинные артефакты, и он был переименован в Национальный археологический музей.

Экспозиция

Египетские древности

Это собрание предметов египетского искусства (начиная с Древнего царства и до эпохи Птолемеев) является третьим по величине в Италии, после Египетского музея Ватикана и Египетского музея Турина. Ядро собрания составляют две частные коллекции, переданные музею и выставленные отдельно друг от друга — коллекция кардинала Стефано Борджиа (вторая половина XVIII века) и коллекция Джузеппе Пикьянти (начало XIX века). В смежном зале представлены другие египетские объекты, переданные в 1842 году в дар музею немецким путешественником Шнарсом, а также находки в египетском стиле из Помпей и других регионов Кампании.

Мозаика

Эта уникальная коллекция практически полностью составлена из мозаик, обнаруженных в Помпеях, а также из мозаик из Геркуланума и Стабии. Напольные и настенные мозаики датируются периодом с II в. до н.э до 79 г. н. э. Наиболее примечательные экспонаты — мозаики из дома Фавна в Помпеях, в том числе «Битва Александра Македонского с Дарием».

Монеты и медали

Коллекция семьи Фарнезе составляет ядро собрания, занимающего 6 залов и состоящего из 200 тысяч экспонатов, которые были обнаружены при раскопках в Кампании и на юге Италии. Коллекции античных монет Греции и Рима и монет от эпохи Средневековья до эпохи правления Бурбонов представлены в отдельных залах.

Скульптура

Внушительная коллекция мраморных и бронзовых изваяний была составлена из находок археологических раскопок в окрестностях Везувия и Флегрейских полей, а также из коллекции семьи Фарнезе. Многие статуи являются копиями утраченных греческих статуй работы Каламида, Крития и других античных мастеров. Наиболее значительные экспонаты:

Фрески

В коллекцию входят фрески из Помпей, Геркуланума, Стабии и Боскореале, датируемые периодом с I в. в. до н. э. по I в. н. э.

Драгоценности

Коллекция преимущественно состоит из предметов собрания семьи Фарнезе и включает в себя как античные предметы из драгоценных камней и металлов, так и предметы эпохи Возрождения. Наиболее значительным экспонатом является так называемая чаша Фарнезе[en] — камея из сардоникса, выполненная в 150 году до н. э. в Александрии.

Секретный кабинет

Коллекция Секретного кабинета, основанного в 1819 году, содержит фрески, рельефы, плиты с текстами и другие предметы эротического и порнографического характера, обнаруженные в Помпеях. Ранее коллекцию было разрешено осматривать лишь узкому кругу лиц. Кабинет несколько раз открывался для публики, но всегда на непродолжительное время. С 2000 года открыт для публичного осмотра.

Другие коллекции

Напишите отзыв о статье "Национальный археологический музей Неаполя"

Примечания

  1. Расположен по адресу Piazza Museo, 19; остановка метро «Museo».
  2. Но не Пестума, самые ценные артефакты которого (фрески) хранятся в местном археологическом музее.

Ссылки

  • [www.museoarcheologiconapoli.it/it/ Официальный сайт музея]
  • Описание на [www.culturacampania.rai.it/site/en-GB/Cultural_Heritage/Museums/Scheda/napoli_archeologico.html?link=approfondimenti Сulturacampania.rai.it]  (англ.)
  • [ancientrome.ru/art/artwork/result.htm?mu=m040 Фотографии на ancientrome.ru]  (рус.)
  • [flickr.com/search/?q=Naples%20National%20Archaeological%20Museum&w=all Фотографии на Flickr.com]
  • [www.archeona.arti.beniculturali.it/sanc_it/mann/home.html Планы залов]

Отрывок, характеризующий Национальный археологический музей Неаполя

Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.