Национальный банк Республики Карелия

Национальный банк Республики Карелия Центрального банка Российской Федерации
Здание банка на ул. Германа Титова
Расположение	Республика Карелия, Петрозаводск, ул. Германа Титова, 10
Дата основания	3 января 1911 года
Президент (председатель)	Елена Кулешова
Валюта	Российский рубль

Национа́льный банк Респу́блики Каре́лия — территориальное подразделение Центрального банка Российской Федерации, расположено в Петрозаводске.

История

Этапы преобразований

• Петрозаводское отделение Государственного банка с 3.01.1911 года.
• Карельская контора Государственного банка РСФСР с 16.03.1922 года.
• Карельская контора Государственного банка СССР с 1923 года.
• Карело-финская Республиканская контора Государственного банка СССР с 1940 года.
• Карельская Республиканская контора Государственного банка СССР с 1956 года.
• Карельское Республиканское управление Госбанка СССР с 1.01.1988 года.
• Главное управление Госбанка РСФСР по Карельской АССР с 17.08.1990 года.
• Главное управление Центрального банка РСФСР по Карельской АССР с 1.01.1991 года.
• Национальный банк Республики Карелия Центрального банка Российской Федерации с 11.07.1994 года.

Петрозаводское отделение Госбанка

В 1891 году Олонецкая губернская земская управа по предложению её председателя В. В. Савельева направила губернатору Олонецкой губернии Г. Г. Григорьеву аналитическую записку с настоятельной просьбой открытия в Петрозаводске отделения Государственного банка, мотивируя это отсутствием в губернии «кредитного учреждения, в котором местные жители могли бы хранить свои сбережения, а в случае нужд получать из него ссуды под учёт векселей и имущества». Однако тогда это предложение осталось без внимания.

Лишь в 1910 году было принято решение об открытии в столице Олонецкой губернии отделения Государственного банка Российской империи. Осенью 1910 года Министерством финансов утвердило штат сотрудников отделения, который должен был состоять из 12 человек (не считая счётчиков, дворника, караульных и сторожей), на обустройство банка выделено 4,5 тысячи рублей. Управляющим Петрозаводским отделением Госбанка был назначен Аполлон Николаевич Грепачевский, прибывший в Петрозаводск из Житомира, где он занимал аналогичную должность. Оклад управляющего составлял 3 тыс. рублей в год.

Отделение разместилось в деревянном доме, «занимаемом ранее Губернским присутствием и Губернским по земским и городским делам присутствием. Помещение это заново отделано и насколько возможно приспособлено для надобности отделения банка».

В декабре 1910 года в подотчетность Петрозаводскому отделению Госбанка были переведены все уездные казначейства Олонецкой губернии, приписанные ранее к Санкт-Петербургской конторе Госбанка. На счетах отделения сконцентрированы все денежные ресурсы губернии, включая бюджеты земств и городов.

3 января 1911 года состоялось официальное открытие отделения. А 8 января управляющий получил от Министра финансов В. Н. Коковцова телеграмму с поздравлениями, в которой сообщалось также о том, что император Николай II «выразил удовольствие» по поводу открытия Петрозаводского отделения Госбанка.

В 1914 году Россия вступила в войну против Германии. С осени 1915 года начались большие экономические трудности.

В конце 1917 года власть в Петрозаводске перешла к Олонецкому губернскому совету.

В начале 1918 года из-за острого недостатка денежных знаков в Олонецкой губернией была предпринята попытка выпустить собственные рубли, так называемые боны, но в силу определенных обстоятельств они в обращение не вышли. Сегодня их можно увидеть в Карельском Государственном краеведческом музее.

Карельская контора Госбанка РСФСР

С 16 марта 1922 года — Карельская контора Государственного банка РСФСР. С 1923 года — Карельская контора Государственного банка СССР.

Основными задачами конторы стали кредитование лесозаготовок и сельского хозяйства, помощь в укреплении и развитии местной кооперации и государственной торговли, а также кредитование частного предпринимательства. Общий объем кредитов, выданных Карельской конторой Госбанка в 1922 году, распределялся следующим образом: 45,1 % — кредиты частной торговле и предпринимателям, 36,1 % — кредиты потребительской кооперации, (18,8 %) — государственной торговле. Контора производила расчеты между предприятиями, организациями и частными лицами, обеспечивала кассовое исполнение бюджета. Активно велись операции с драгметаллами и иностранной валютой (до 16 наименований валют). Также осуществлялась покупка и продажа ценных бумаг, учёт векселей и размещение облигаций государственных займов.

По данным на 1 октября 1927 года доля кредитов, предоставленных предприятиям лесной промышленности, составляла 85 % от общего объема кредитных вложений Госбанка в Карелию.

Одной из основных функций Карельской конторы Госбанка были кассовые операции по средствам бюджетов СССР, РСФСР, а также республиканских, районных и городских бюджетов. В эти годы Карелия пользовалась особыми правами в области госбюджетных отношений, что позволяло оставлять в республиканском бюджете все государственные доходы, получаемые на её территории (за исключением доходов по общесоюзным ведомствам). Все государственные расходы (за исключением расходов общесоюзных ведомств) удовлетворялись через бюджет Карелии. В общесоюзных расходах Карелия участвовала ежегодными взносами.

В 1927 году банковская система Карелии состояла из пяти кредитных учреждений: Карельская контора Государственного банка с подотчетными ей Сорокским и Кемским агентствами, Карельский коммунальный банк, Карельское общество сельскохозяйственного кредита и Карельское общество Взаимного Кредита. К 1938 году число филиалов увеличилось до 19-ти, а к 1940 году — до 27-ми. Штатная численность работников за этот период выросла до 402 человек.

Карело-Финская республиканская контора Госбанка

Весной 1940 года после советско-финской зимней войны по условиям Московского мирного договора от Финляндии к СССР среди прочего отошла часть Выборгской губернии. Часть полученной территории была присоединена к Карельской ССР, а сама республика была преобразована в Карело-Финскую ССР — союзную республику в составе СССР. Это преобразование повысило государственно-правовой статус республики и расширило права в области государственного, социально-экономического и культурного развития. Изменились также статус и название Карельской конторы Госбанка. С 11 апреля 1940 года Карельская республиканская контора Госбанка была переименована в Карело-Финскую республиканскую контору Госбанка.

Летом 1940 года в составе КФССР на новых территориях было образовано семь новых районов, и количество отделений конторы Госбанка соответственно возросло.

Руководители

• Грепачевский Аполлон Николаевич — 1911—1912 годы;
• Поздняков Дмитрий Михайлович — 1913—1916 годы;
• Бетинг Адольф Карлович — 1916—1918 годы;
• Лейшгольд Яков Борисович — 1922—1926 годы;
• Талунтис Станислав Яковлевич — 1926—1927 годы;
• Савандеев Георгий Степанович — 1927—1929 годы;
• Поцелуев Степан Филиппович — 1929—1934 годы;
• Фомин, Валериан Петрович — 1934—1935 годы;
• Голубев Глеб Иванович — 1935—1937 годы;
• Кузнецов Евгений Михайлович — 1937—1950 годы;
• Зверев Кузьма Иванович — 1950—1967 годы;
• Петрова Антонина Васильевна — 1967—1980 годы;
• Филипьев Леонид Максимович — 1980—2004 годы;
• Кулешова Елена Николаевна — с 2004 года.

Ссылки

• [www.cbr.ru/regions/print.asp?file=KAREL/KAREL_his.htm Национальный Банк Республики Карелия]
• [vep.ru/bbl/history/cbr-108.html Национальный Банк Республики Карелия Банка России: сохраняя традиции и приумножая богатства]
• [izostrova.karelia.ru/bank.html «Государственный банк. 100 лет в Карелии», издательство «Острова»]

Отрывок, характеризующий Национальный банк Республики Карелия

– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.