Национальный музей старинного искусства

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Координаты: 38°42′15″ с. ш. 9°09′42″ з. д. / 38.7044167° с. ш. 9.1618028° з. д. / 38.7044167; -9.1618028 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=38.7044167&mlon=-9.1618028&zoom=17 (O)] (Я)
Национальный музей старинного искусства
Дата основания 1884
Местонахождение Руа даш Жанелаш Вердеш, 95, Лиссабон
Директор Далила Родригеш
Сайт [www.museudearteantiga.pt www.museudearteantiga.pt]
К:Музеи, основанные в 1884 году

Национальный музей старинного искусства (порт. Museu Nacional de Arte Antiga, MNAA) в Лиссабоне — одно из наиболее значительных художественных собраний Португалии и Европы. Коллекции Национального музея отражают развитие португальского искусства вплоть до начала XIX в.

Отдел европейской живописи музея впечатляет своими размерами и количеством представленных имён: Иероним Босх, Ян Брейгель Младший, Герард Давид, Альбрехт Дюрер, Лукас Кранах, Пьеро делла Франческа, Ян Госсарт, Ганс Гольбейн Старший, Питер де Хоох, Квентин Массейс, Ганс Мемлинг, Йоахим Патинир, Ян Провост, Рафаэль, Хосе Рибера, Андреа дель Сарто, Давид Тенирс Младший, Тинторетто, Антонис ван Дейк, Диего Веласкес, Франсиско де Сурбаран и др.





История

Ни точная дата постройки музея, ни архитектор здания не известны. Известно только то, что строилось оно в XVI веке в непосредственной близости от церковного учреждения, носившего имя святого Альберта Верчелли, покровителя ордена кармелитов. Это был первый монастырь кармелитов в Португалии. То, что от него осталось, а именно капелла Альберта, сегодня является частью музея. Она находится в подземелье западного крыла; это роскошно отделанное сакральное помещение с нарядными терракотовыми яслями, выполненными Мачадо де Кастро, португальским архитектором эпохи барокко; стены выложены цветным кафелем, повсеместно распространнёным в стране. Всё это реконструкция: западное крыло появилось лишь в 1930 году; капелла в то время представляла пустое помещение в состоянии полного упадка и под угрозой окончательного разрушения. Уже в 1834 году монастырь опустел, как и многие другие церковные учреждения Португалии.

В результате гражданской войны огромное количество монастырей и церквей было в ту пору ликвидировано. Государству следовало позаботиться об имевшихся там произведениях искусства. Такой фонд поначалу был создан в монастыре святого Франциска, ставшем резиденцией впервые появившейся Академии изящных искусств. Позже, в 1869 году, состоялась первая экспозиция. Решение перенести собрание во дворец Помбаль было принято в 1882 году. С тех пор оно постоянно пополнялось, в первую очередь за счёт богатых дарителей, одним из которых стала королева Карлотта Жуакина, а другим — армянский нефтяной магнат Галуст Гюльбенкян, очень много сделавший для культурной жизни Португалии. Вскоре выбранное здание оказалось слишком малым для коллекции. Было решено, что часть собрания следует переместить в новое помещение, а поскольку подходящих построек не нашлось, постановили таковое построить, что и было сделано к 1994 году.

Коллекция

Сегодня музей хранит 2200 произведений живописи за период с XIV века по 1820 год. Все фонды условно поделены на семь разделов: живопись, скульптура, рисунок и графика, изделия из золота и серебра, керамика, текстиль, мебель. Помимо перечисленных коллекций, здесь имеются коллекции искусства Африки и Дальнего Востока — свидетельства минувшего колониального господства. В собрании живописи есть несколько изысканых экспонатов: изображение святого Иеронима, выполненное Альбрехтом Дюрером, которое художник лично продал заинтересованному лицу из Португалии. Здесь есть работы Лукаса Кранаха Старшего, Гольбейна, Веласкеса. Музей располагает одной из известнейших картин Иеронима Босха — «Искушение святого Антония»; это трёхчастный алтарь с изображением благочестивого египетского отшельника, осаждаемого толпищами демонов и алчных чудовищ. Особая заинтересованность публики, вызванная патриотическими чувствами, ощущается в разделе португальской живописи, охватывающем почти четыре века её развития. В подавляющем большинстве это религиозные сюжеты и портреты. Кульминацией этого раздела является значительный памятник португальской живописи XV века «Алтарь Святого Винцента» работы художника Нуну Гонсалвиша, состояжий из шести панелей. На них он написал около шестидесяти фигур сумрачных святых, а под ними — Генриха Мореплавателя, бледного человека с усами в чёрном головном уборе с молитвенно сложенными руками.

Галерея

Напишите отзыв о статье "Национальный музей старинного искусства"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Национальный музей старинного искусства

– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.