На Гранатовых островах

Поделись знанием:
(перенаправлено с «На Гранатовых островах (фильм)»)
Перейти к: навигация, поиск
На Гранатовых островах
Жанр

драма

Режиссёр

Тамара Лисициан

В главных
ролях

Кирилл Лавров

Оператор

Михаил Ардабьевский

Композитор

Игорь Ефремов

Кинокомпания

Мосфильм

Длительность

94 мин.

Страна

СССР

Год

1981

IMDb

ID 0237482

К:Фильмы 1981 годаК:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

«На Гранатовых островах» — остросюжетный фильм 1981 года, по произведению Генриха Боровика.





Сюжет

В основу сценария положена повесть Г. А. Боровика «Момент истины» (опубликована в журнале «Смена» за 1980 год). Здесь Г. А. Боровик выступает и как автор сценария.
Действие происходит в вымышленной республике Гранатовые острова. Обнаруженная на островах нефть становится причиной организованного ЦРУ государственного переворота. Группа западных журналистов, аккредитованных при Организации Объединённых Наций (ООН), посещает страну и должна сообщить в своих репортажах, что всё спокойно и никто не посягает на избранную народом власть.

Журналисты должны были улететь с Островов, но из-за непогоды задержались ещё на один день. Они становятся свидетелями того, что не предназначалось вниманию посторонних — операции «Глобус» — полномасштабного вторжения войск США в республику. Неподкупного и принципиального Фредди Кларка и его спутников задерживают в небольшом отеле. Подосланный специалист по психологической обработке мистер Калишер любой ценой должен убедить их в том, что маленькая война — всего лишь «народная революция»…

Однако конец оригинальной повести и конец фильма — разные. Согласно повести, все журналисты, кроме убитого Фредди Кларка, возвращаются в Нью-Йорк и участвуют в заседании Совета Безопасности ООН, посвящённого благополучному разрешению кризиса вокруг Республики Гранатовые острова. По сценарию же фильма, все журналисты, кроме Гарри Максвелла, погибают.

В ролях

Съёмочная группа

Интересные факты

Фильм фактически предсказал полномасштабное вторжение США на Гренаду в 1983 году, произошедшее двумя годами позднее.

Киноляпы

На протяжении практически всего фильма профессиональный фоторепортёр Артур Хольц расхаживает с советским двухобъективным фотоаппаратом «Любитель-166У». Фотоаппарат имеет внешнее сходство с классической двухобъективной среднеформатной камерой Rolleiflex или подобной, какие были распространены за рубежом до 80-х годов, однако в СССР данный аппарат был легко узнаваем, как любительская камера.

Из диалога Кларка и Хольца следует, что жена Кларка Инга при нацистском режиме в Германии сидела в специально созданном для немцев концентрационном лагере Гросстринц, и там же якобы содержался и Хольц. Такого концентрационного лагеря в нацистской Германии не было.

Тот же Хольц стреляет в Кларка из пистолета Калишера и убивает его прицельным выстрелом в голову. В фильме показан пистолет марки «Кольт М1911А1» (такие поставлялись в СССР по ленд-лизу и состояли на вооружении в ВС США до 1985 года). Хотя останавливающая сила пули при стрельбе из данного пистолета очень высока, из него сложно попасть в цель при дальности более 25 метров. Остается предполагать, что Хольц в совершенстве владел этим оружием.


Напишите отзыв о статье "На Гранатовых островах"

Ссылки

  • [www.kino-teatr.ru/kino/movie/sov/4155/annot Информация о фильме на сайте Кино-Театр]

Отрывок, характеризующий На Гранатовых островах

Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала: