На дне

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. На дне (значения).
На дне

Афиша первой постановки
Жанр:

драма

Автор:

Максим Горький

Язык оригинала:

русский

Дата написания:

1901—1902

Текст произведения в Викитеке

«На дне» — пьеса Максима Горького, написанная в конце 1901 — начале 1902 года. Первоначальные названия — «Без солнца», «Ночлежка», «Дно», «На дне жизни»[1]. В пьесе, имеющей подзаголовок «Картины», изображена группа обитателей ночлежного дома для неимущих. В январе 1904 года пьеса получила Грибоедовскую премию. Пьеса была разрешена только в МХТ, где была осуществлена первая постановка с большим успехом 18 декабря 1902 года режиссёром Станиславским, который также исполнил одну из центральных ролей (Сатин), и Немировичем-Данченко. К 60-летию первой постановки (18 декабря 1962 года) пьеса прошла во МХАТе 1451 раз[1].

Постановка пьесы на императорской сцене была запрещена. Тем не менее, петербургские актёры приняли участие в двух чтениях пьесы «в лицах» в 1903 году — в доме Н. П. Карабчевского и в дворянском собрании.

До 1905 года постановка пьесы разрешалась с большими купюрами и каждый раз с согласия местных властей.





Персонажи

  • Михаил Иванович Костылёв — 54 года, содержатель ночлежки
  • Василиса Карповна — его жена, 26 лет
  • Наташа — её сестра, 20 лет
  • Медведев — их дядя, полицейский, 50 лет
  • Васька Пепел — вор, 28 лет
    Родился в тюрьме. Мечтает жениться на Наташе, уйти из-под власти Василисы (жены хозяина ночлежки), которая подбивает его на убийство мужа.
  • Клещ, Андрей Митрич — слесарь, 40 лет
    Попал в ночлежку, потеряв работу. Единственный из обитателей ночлежки, кто не смирился со своей участью. Он отделяет себя от остальных: "Какие они люди? Рвань, золотая рота... люди! Я - рабочий человек... мне глядеть на них стыдно... я с малых лет работаю... Ты думаешь, я не вырвусь отсюда? Вылезу... кожу сдеру, а вылезу... Вот, погоди... умрёт жена..."
  • Анна — его жена, 30 лет
  • Настя — девица, 24 года
    Мечтает о большой, чистой любви.
  • Квашня — торговка пельменями, под 40 лет
  • Бубнов — картузник, 45 лет
    Ушёл из дома в ночлежку "от греха подальше", после того как жена нашла другого. Признаётся, что ленив и пьяница.
  • Барон — 33 года, разорившийся дворянин.
  • Сатин, Актёр — персонажи приблизительно одного возраста: лет под 40
    Сатин - шулер, в молодости был телеграфистом. Попал на "дно", после того как четыре года и семь месяцев отсидел в тюрьме за убийство (вступился за честь сестры).
    Актёр - некогда играл на сцене под псевдонимом Сверчков-Заволжский, а теперь спился. Живёт воспоминаниями о прекрасном. От всех обитателей ночлежки его отличает тонкая душевная организация. Признается, что потерял своё имя.
  • Лука — странник, 60 лет
    О себе Лука практически ничего не сообщает. Говорит лишь: "Мяли много, оттого и мягок..."
  • Алёшка — сапожник, 20 лет
  • Кривой Зоб, Татарин — крючники
  • несколько босяков без имён и речей

Сюжет

Действие пьесы происходит в ночлежном доме, который принадлежит Михаилу Ивановичу Костылёву. Населяют его опустившиеся люди, с самого дна социума: бедняки, воры, проститутки, чернорабочие. Некоторые отчаянно пытаются выбраться, другие опускают руки. Отношения между ними сложные, постоянно вспыхивают склоки. Василиса, супруга Костылёва, влюблённая в вора Ваську Пепла, подговаривает его убить своего мужа. Васька Пепел влюблён в младшую сестру Василисы — Наталью. Другие постояльцы «дна»: Сатин (картёжник и шулер) и Актёр (бывший театральный актёр), Барон (дворянин, промотавший всё состояние) — совершенно опустившиеся и надломленные люди. Рабочий Клещ ждёт смерти своей больной жены, чтобы развязать себе руки.

В середине действия в ночлежке появляется странник Лука. Он жалеет и успокаивает постояльцев, обещает им примирения с действительностью. Лука предлагает Ваське и Наталье уйти и искать своё будущее. Василиса, ревнуя, постоянно избивает свою сестру. Назревавший конфликт заканчивается дракой постояльцев, во время которой Пепел случайно убивает Костылёва. Его арестовывают. В самый напряжённый момент после драки Лука исчезает, оставив тех, кто ему поверил, без надежды. Жена Клеща умирает, но тот остаётся без денег и без надежд. Актёр, услышав об уходе Луки, кончает жизнь самоубийством. Узнав о том, что Актёр удавился, Сатин говорит: «Эх… испортил песню… дурак!»

Постановки в театрах

Первые постановки

18 декабря 1902 года — Московский художественный театр, режиссёры К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко, худ. Симов; в ролях: Костылёв — Бурджалов, Василиса — Муратова, Наташа — Андреева, Медведев — Грибунин, Пепел — Харламов, Клещ — Загаров, Анна — Савицкая, Настя — Книппер, Квашня — Самарова, Бубнов — Лужский, Сатин — Станиславский, Актёр — Громов, Барон — Качалов, Лука — Москвин, Алешка — Адашев, Кривой Зоб — Баранов, Татарин — Вишневский).

Среди последующих дореволюционных и советских исполнителей во МХАТе (в хронологическом порядке): Хмелев, Раевский (Костылёв), Шевченко (Василиса), Александров, Калужский, Баталов, Грибов, Готовцев (Медведев), Леонидов, Судаков, Добронравов, Яров (Пепел), Гиацинтова, Тарасова, Попова (Настя), Истрин, Тарханов, Топорков, В. Вербицкий (Бубнов), Судьбинин, Массалитинов, Подгорный, Болеславский, Ершов, Прудкин (Сатин), Гейрот, Ершов; В. Вербицкий, Массальский (Барон), Артем, Шахалов, Орлов, Синицын, Судаков, В. Попов (актёр), Тарханов, Шишков, Грибов (Лука).

Постановка пьесы на императорской сцене была запрещена, но с участием петербургских актёров прошло два чтения пьесы «в лицах»: в 1903 году — в доме Н. П. Карабчевского и в дворянском собрании (Василиса — Стрепетова, Наташа — Музиль-Бороздина, Пепел — Аполлонский, Настя — Потоцкая, Бубнов — Санин, Сатин — Дальский, Барон — Далматов, Лука — Давыдов).

До 1905 года постановка пьесы разрешалась с большими купюрами и с согласия местных властей. Тем не менее прошли постановки в 1903 году: вятский городский театр; киевские театры Соловцова (реж. Ивановский, Сатин — Неделин, Лука — Борисовский) и Бородая (реж. Соколовский, Пепел — Муромцев, Барон — Людвигов); нижегородский театр (антреприза Басманова), петербургские театры: Василеостровский театр, театр Некрасовой-Колчицкой, Новый театр Неметти (Актёр — Орленев); театр Ростова-на-Дону (Пепел — Орлов-Чужбинин); труппа под руководством Красова в Тифлисе (на спектакле присутствовал Горький), Товарищество Новой драмы в Херсоне (режиссёр и исполнитель роли Актёра — Мейерхольд).

В последующие годы пьесу ставили многие провинциальные театры и столичные театры, среди них: екатеринодарский и харьковский театры (1910, режиссёр Синельников), Общедоступный театр, Петроград (1912, режиссёр Гайдебуров), другие театры.

Постановки в советское время

Постановки за рубежом

Пьеса многократно ставилась за рубежом: Берлин (1903, под назв. «Ночлежка»), Финский национальный театр, Гельсингфорс, Краковский театр, Париж (1905, 1922 — исполнитель роли Барона Ж. Питоев), Токио (1924, 1925), Нью-Йорк (1956), Лондон (1961), Тунисская труппа (1962) и мн. др.

Прочие постановки

Экранизации

Напишите отзыв о статье "На дне"

Примечания

  1. ↑ 1 2 [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Teatr/_176.php Театральная энциклопедия. Автор статьи A. Шн.]

Ссылки

В Викитеке есть полный текст пьесы «На дне»
В Викицитатнике есть страница по теме
На дне
  • [home.mts-nn.ru/~gorky/TEXTS/PIESES/PRIM/dwn_pr.htm История создания пьесы «На дне». Собрание сочинений в 30 томах. ГИХЛ, 1949-1956]
  • [az.lib.ru/g/gorxkij_m/text_0180.shtml «На дне» в библиотеке Максима Мошкова]
  • [www.eabook.ru/347-maksim-gorkijj.-na-dne.html Аудиокнига «На дне»]
  • Влас Михайлович Дорошевич. «„На дне“ Максима Горького»
  • Державин К., Драматургия М. Горького на русской сцене, в сборнике: Горький и театр. Л., 1933; «На дне» М. Горького. Материалы и исследования, М., 1947;
  • Юзовский И. И.. Режиссёрские тетради К. С. Станиславского, «На дне» М. Горького, в книге: Ежегодник МХАТ. 1945 г., т. 1, М., 1948;
  • Станиславский К. С. Режиссёрский экземпляр «На дне» М. Горького, в книге: Ежегодник МХАТ. 1945 г.,
  • Станиславский К. С. Моя жизнь в искусстве, собрание сочинений, т. 1, М., 1954;
  • Станиславский К. С. Материалы, письма, исследования, М., 1955

Отрывок, характеризующий На дне

Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=На_дне&oldid=81230364»