Список эпизодов телесериала «На краю Вселенной»
Поделись знанием:
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.
В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.
Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.
Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.
31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.
Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
(перенаправлено с «На краю Вселенной. Список эпизодов»)
Ниже приведён список и описание эпизодов американско-австралийского научно-фантастического телевизионного сериала «На краю Вселенной».
Сериал выходил на экраны с 19 марта 1999 года по 10 марта 2003 года и содержит 4 сезона (88 эпизодов) и 2-серийный телевизионный фильм.
Содержание
Описание сезонов
| Сезон | Количество эпизодов |
Премьера первого эпизода |
Премьера последнего эпизода |
Дата выхода DVD | Рейтинг в США[1] | ||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Регион 1 | Регион 2 | Регион 3 | Регион 4 | ||||||
| 1 | 22 | 19 марта 1999 | 28 января 2000 | 29 октября 2002 | |||||
| 2 | 22 | 17 марта 2000 | 19 декабря 2000 | 28 октября 2003 | |||||
| 3 | 22 | 16 марта 2001 | 31 января 2002 | 24 августа 2004 | 1,611 миллиона зрителей[2] | ||||
| 4 | 22 | 7 июня 2002 | 10 марта 2003 | 5 октября 2004 | |||||
| Битва за мир | 2 | 17 октября 2004 | 18 октября 2004 | 18 января 2005 | 1,96 миллионов зрителей[3] | ||||
Сезон 1 (1999—2000)
| № эпизода | Название[4] | Сценарий | Режиссёр | Дата премьеры[5] | Код |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 (1x01) | «Премьера» (англ. «Premiere») |
Рокни О'Бэннон | Эндрю Праус | 19 марта 1999 | #10101 |
| Астронавт Джон Крайтон, испытывая модуль собственной разработки, проваливается в червоточину и, оказавшись на другом конце Вселенной, попадает в самую гущу космической битвы. Его модуль «Farscape-1» затягивает на борт Мойи, огромного био-механоидного живого корабля. Здесь Крайтон встречается с представителями других рас, оказавшимися беглыми заключенными, отчаянно пытающимися вырваться из лап агрессивных гуманоидов, называющих себя Миротворцами. Теперь товарищами Джона по путешествию становятся Ка Д’Арго — свирепый Лаксианский воин; Райджел XVI — похожий на слизняка Доминар Хайнирской Империи и Па У Зото Заан, безмятежная Дельвийская жрица. А камеру с ним делит товарищ по заключению Айрин Сун — захваченный офицер Миротворцев… | |||||
| 2 (1x02) | «Я, инопланетянин» (англ. «I, E.T.») |
Салли Лапидус | Пино Амьента | 7 мая 1999 | #10102 |
| Временно оказавшись на одной стороне, команда Мойи вынуждена приземлиться на болотистой, похожей на Землю, планете, чтобы заглушить сигнал, испускаемый маяком, установленным на корабле Миротворцами. Устройство можно удалить, но это доставит сильную боль био-механоиду, поэтому команде необходимо отыскать болеутоляющее для Мойи. Ситуация усложняется, когда появляются преследующие их Миротворцы, к тому же местное население, которое раньше никогда не видело космический корабль, напуганы их появлением. Крайтон начинает смиряться с фактом, что теперь ОН — инопланетянин… | |||||
| 3 (1x03) | «Исход из гнезда» (англ. «Exodus from Genesis») |
Ро Ньюм | Брайан Хенсон | 26 марта 1999 | #10103 |
| Предприняв попытку спрятаться от одного из кораблей-разведчиков Капитана Крайса, Мойя находит убежище за облаком астероидных обломков. Эти обломки, на самом деле являются внеземной формой жизни — Драками. Крайтон обнаруживает, что эти «космические тараканы» захватили корабль и создали копии его самого, Д’Арго, Айрин и Заан. Тем временем, Миротворцы тоже высаживаются на Мойе, и начинают убивать каждую копию, созданную Драками, попадающуюся им на пути… | |||||
| 4 (1x04) | «Блеф» (англ. «Throne For A Loss») |
Ричард Мэннинг | Пино Амьента | 9 апреля 1999 | #10104 |
| Решив, что можно заработать, используя Мойю для перевозки грузов, Райджел позаимствовал у корабля бесценный кристалл, являющийся частью нервной системы, чтобы произвести впечатление на Тавлеков — покрытых боевыми шрамами отщепенцев. Оказалось, что их настоящим занятием является захват заложников, а основным источником дохода плата за выкуп, что вскоре и испытал на собственной шкуре Райджел. Надевающееся на руку, как манжета, оружие Тавлеков, повышает агрессивность и силу, но возникает привыкание к наркотику, который для этого эффекта используется. Чтобы вернуть назад Райджела и кристалл, Крайтон приходит к решению — его единственный шанс, надеть перчатку для решительного столкновения с Тавлеками… | |||||
| 5 (1x05) | «Назад в будущее снова, снова и снова» (англ. «Back And Back And Back To The Future») |
Бабс Грейоски | Роуэн Вудс | 2 апреля 1999 | #10105 |
| Мойя принимает на борт потерпевших крушение двух Иланийских учёных. Попав на их транспортный челнок, Крайтон подвергся воздействию таинственной силы, которая перебрасывает его назад и вперёд во времени. Одна из учёных, чувственная Матала, намеревается соблазнить Д’Арго. Но Крайтон осознаёт, что мгновения, проведённые в будущем, позволяют ему получить представление о том, что на самом деле хочет совершить Матала, и он старается изменить свои действия в настоящем, чтобы предотвратить грядущее несчастье… | |||||
| 6 (1x06) | «Слава Богу, пятница… Опять» (англ. «Thank God it's Friday... Again») |
Дэвид Уилкс | Роуэн Вудс | 23 апреля 1999 | #10106 |
| Чтобы унять вспышку лаксианского гнева Д’Арго отправляется на планету Сайкар, где обретает новую жизнь, посвящая себя сбору корня Таннот, как и все трудящиеся на полях, словно пчелы, жители планеты. Пытаясь убедить Д’Арго покинуть Сайкар, Райджел съедает слишком много корня Таннота, и уже позднее, вернувшись назад на Мойю, обнаруживает довольно-таки необычный побочный эффект. В это время Крайтон трудится в поте лица, чтобы освободить Д’Арго и Заан, попавших под воздействие корня Таннота, стараясь успеть до того, как правительница Сайкаров поработит их всех и захватит контроль над их кораблем. | |||||
| 7 (1x07) | «Техничка миротворцев» (англ. «PK Tech Girl») |
Нэн Хаган | Тони Тилс | 16 апреля 1999 | #10107 |
| Команда Мойи обнаруживает брошенный Командный крейсер Миротворцев. Во время поисков чего-нибудь, что может им пригодиться, они наталкиваются на Джилину — Себацийку, посланную Капитаном Крайсом для спасения остатков ценного оборудования. Крайтон и Джилина убеждаются, что их влечёт друг к другу, но на чувства нет времени, им приходится плечом к плечу отражать нападение Шейянгов — расы агрессивных инопланетян-падальщиков. | |||||
| 8 (1x08) | «Эта старая чёрная магия» (англ. «That Old Black Magic») |
Ричард Мэннинг | Брендан Маер | 11 июня 1999 | #10108 |
| Оказавшись на первобытной планете, Крайтон встретил «предсказателя», который заманил Джона зайти в его палатку. В мгновение ока душа Джона была буквально вырвана из его тела. Он переместился в мир злого колдуна Малдиса. Пойманный в ловушку, он обнаружил, что его дух вынужден противостоять духу Крайса в смертельной игре, призванной развлечь Малдиса. Пытаясь спасти Крайтона, Заан объединяет силы с местным шаманом… но сначала она должна снова разжечь внутри себя тьму, которую, как она думала, похоронила навечно… | |||||
| 9 (1x09) | «Безумный генетик» (англ. «DNA Mad Scientist») |
Том Бломквист | Эндрю Праус | 18 июня 1999 | #10109 |
| В надежде найти дорогу домой, команда Мойи отыскала Намтара — генетика, способного создать звёздные карты к родному миру любого вида, исследовав образцы его ДНК. Ученый предлагает предоставить карты для Д’Арго, Заан, и Райджела, в обмен на одну из рук Пилота. Пока остальные ссорятся по поводу того, в чей родной мир они отправятся первым, Айрин просит Намтара найти ей колонию, которую она могла бы назвать домом. Однако, вместо того, чтобы взять образец ДНК Айрин, ученый вводит ей ДНК, взятый у Пилота, и она становится подопытным в одном смертельно опасном эксперименте Намтара… | |||||
| 10 (1x10) | «Они что-то скрывают» (англ. «They've Got A Secret») |
Салли Лапидус | Йен Уотсон | 25 июня 1999 | #10110 |
| Проводя рутинную проверку состояния Мойи, Д’Арго поскальзывается и его случайно выносит в открытый космос. Физиология Лаксиан позволяет ему выжить в космосе, но вскоре после спасения он начинает снова и снова переживать моменты из своего прошлого, а для его товарищей постепенно открывается истина о том, почему он оказался заключенным в тюрьме Миротворцев. Тем временем, на борту Мойи что-то пошло до ужаса не так… | |||||
| 11 (1x11) | «До чистой крови» (англ. «Till the Blood Runs Clear») |
Даг Хейс-младший | Тони Тилс | 9 июля 1999 | #10111 |
| Крайтон считает, что исследование солнечных вспышек может дать ему информацию, нужную для возвращения на Землю. Джон и Айрин улетают на модуле Крайтона для сбора последних данных, но вынуждены сесть на планету для ремонта. Здесь они сталкиваются с двумя жуткими волкоподобными охотниками за головами, ищущими команду Мойи… | |||||
| 12 (1x12) | «Голубая рапсодия» (англ. «Rhapsody in Blue») |
Дэвид Кемпер (идея и сценарий) Ро Хьюм (идея) |
Эндрю Праус | 23 июля 1999 | #10112 |
| Дельвийская секта обманом заставила команду Мойи прилететь на их планету. Вождь дельвийцев захотела встретиться с Заан, которая обладает силами, давшими ей возможность выжить после трагедии, произошедшей в её прошлом. Эти силы также могут послужить лекарством лидеру секты, Тайлин, от безумия, которое медленно снедает её. Однако в церемонии Единения Тайлин крадёт у Заан её силу, и дремлющая тёмная сущность Заан всплывает на поверхность… | |||||
| 13 (1x13) | «Сеть» (англ. «The Flax») |
Джастин Монджо | Питер Андрикидис | 16 июля 1999 | #10113 |
| Транспортный челнок Крайтона и Айрин попадает во Флакс, невидимую дрейфующую сеть, контролируемую Зенетанскими пиратами. Эта сеть сковывает движения челнока, делая его неподвижным. Мойя также под угрозой запутаться в этой ловушке, но бывший пират, по имени Стаанц предлагает провести корабль сквозь сеть за небольшое вознаграждение. Прилетев на борт Мойи он сообщает Д’Арго, об особенностях сети, а также, что в неё попал и Лаксианский корабль… В надежде заполучить волоконные карты, с помощью которых он сможет вернуться домой, Д’Арго направляется на брошенный корабль, что может иметь смертельные последствия для всех… | |||||
| 14 (1x14) | «Иеремия Крайтон» (англ. «Jeremiah Crichton»)[6] |
Даг Хейс-младший | Йен Уотсон | 30 июля 1999 | #10114 |
| Обиженный и обозленный тем, что все его считают неполноценным, Крайтон на своем модуле покидает Мойю. Тем временем, испуганный чем-то Левиафан, совершает звездный прыжок. И Крайтон вынужден приземлиться на похожую на земной рай планету Аквара. Тут не функционируют механические устройства, и улететь отсюда Крайтон не может. Джон поселяется здесь и ведёт простую жизнь. Познакомившись с дочкой местного вождя — Лишалой, Крайтон наживает себе врага в лице сына Жрицы, которому девушка обещана в жены. От нападения Ракала и его друзей Крайтона спасают, вовремя появившиеся Д’Арго и Райджел, но и они тоже оказываются в затруднительном положении из-за странной утечки энергии на планете. Их последняя надежда вернуться назад это Заан и Айрин, оставшиеся на Мойе… но смогут ли они связаться с остальными, пока ещё не слишком поздно? | |||||
| 15 (1x15) | «Дурка возвращается» (англ. «Durka Returns») |
Гран МакЭлун | Тони Тилс | 13 августа 1999 | #10115 |
| Ошибка в расчётах во время Звёздного Прыжка случайно приводит команду Мойи к контакту с таинственной и могущественной расой — Небари. На борт корабля вместе с представителями этой расы сходит и первый мучитель Райджела во время заключения у Миротворцев — Капитан Селто Дурка. Небари подвергли Дурку «промывке мозгов», превратив его в послушного работягу. Та же судьба ждет и Чиану — привлекательную молодую бунтовщицу. Впрочем, возникают проблемы, когда Райджел решился на месть своему бывшему мучителю, уничтожив последствия психической чистки Дурки и восстановив его в предшествующем, тираническом воплощении… | |||||
| 16 (1x16) | «Человеческая реакция» (англ. «A Human Reaction») |
Джастин Монджо | Роуэн Вудс | 20 августа 1999 | #10116 |
| Крайтон находит червоточину и умудряется вернуться домой, на Землю. Но там только его отец верит, что он — действительно пропавший Джон Крайтон. Когда транспортный челнок с Мойи врывается в атмосферу и прибывает на Землю, Крайтон убеждает испуганных военных не открывать огонь, однако, он не может остановить их, и они к ним в руки попадают Айрин, Д’Арго и Райджел. Крайтон спасает Айрин, и они планируют побег — но прежде, чем они успели убежать, Райджела препарируют… | |||||
| 17 (1x17) | «В Зазеркалье» (англ. «Through The Looking Glass») |
Дэвид Кемпер | Йен Уотсон | 10 сентября 1999 | #10102 |
| Мойя неправильно понимает ситуацию, услышав разговор членов команды и пытается совершить Звёздный Прыжок, несмотря на то, что слишком слаба для его завершения. Невероятно, она застревает посредине Звёздного Прыжка, а Айрин, Д’Арго и Райджел таинственно исчезают. Но, согласно сканированию Пилота, все трое всё ещё на борту. Занимаясь тщательным поиском, Крайтон обнаруживает три «невидимые двери», каждая из которых ведёт в копии Мойи, отличающиеся друг от друга цветом. Джон находит пропавших членов команды… но, кроме них он обнаруживает и присутствие странного существа, разрывающего своими когтями реальность. | |||||
| 18 (1x18) | «Из жизни микробов» (англ. «A Bug's Life») |
Стивен Рей (сценарий) Даг Хейс-младший (идея) |
Тони Тилс | 17 сентября 1999 | #10118 |
| Обманчиво полагая, что Мойя всё ещё под командованием Миротворцев, высоко-тренированная команда Спецназовцев Миротворцев высаживается на борт. Они сообщают, что находятся на сверхсрочном задании по доставке на секретную базу некоего ящика. Любопытствуя, Чиана и Райджел выясняют, что содержимое ящика — это вирус, который фактически невозможно обнаружить. Вирус играет в смертельную игру, перепрыгивая из носителя в носителя — но он должен быть схвачен и помещён обратно, до того, как у него будет шанс размножиться и сбежать, чтобы заразить сотни невинных миров… | |||||
| 19 (1x19) | «Нерв» (англ. «Nerve (Part 1») |
Ричард Мэннинг | Роуэн Вудс | 7 января 2000 | #10119 |
| Айрин в смертельной опасности после удара ножом. Взяв Чиану в качестве напарника, Крайтон переодевается в форму Миротворцев и проникает на секретную базу Миротворцев, в поисках ткани для пересадки, необходимой для спасения Айрин. Джилина — техник Миротворцев, с которой пути Крайтона и Айрин пересекались и раньше, предлагает свою помощь. Но заданию группы мешает командир базы Скорпиус — наполовину Скарранин, наполовину Себациец. Крайтона раскрывают и приговаривают к пыткам на Кресле Авроры… ужасном устройстве для пыток, которое способно визуально показать все мысли и воспоминания Крайтона… | |||||
| 20 (1x20) | «Спрятанная память» (англ. «The Hidden Memory (Part 2)») |
Джастин Монджо | Йен Уотсон | 14 января 2000 | #10120 |
| Айрин все ещё приходит в себя после того, как побывала на грани жизни и смерти. Но это не убавляет её решимости спасти Крайтона, которого держат в плену Миротворцы. Заан и Д’Арго присоединяются к ней, в то время, как Чиана с Райджелом остаются на Мойе, собирающейся рожать! Благодаря техническим махинациям Джилины, воспоминания Крайтона в Кресле Авроры внезапно бросают подозрение на Капитана Крайса, не оставляя Скорпиусу выбора, кроме как бросить самого Крайса в Кресло! Даже если Айрин прибудет вовремя, чтобы спасти Крайтона, остаётся вопрос, как они смогут сбежать с хорошо охраняемой базы Миротворцев? | |||||
| 21 (1x21) | «Роль костей в жизни хищников» (англ. «Bone to Be Wild»)[7] |
Дэвид Кемпер Рокни О'Бэннон |
Эндрю Праус | 21 января 2000 | #10121 |
| Скрываясь от Миротворцев в астероидном поле, Мойя с командой рискуют жизнью, чтобы спасти милую, маленькую инопланетянку М’Ли. Они обнаруживают астероид, полный растительной жизни, сказочную страну для Заан. Д’Арго получает серьёзное ранение и, чтобы спасти его, Заан идёт собирать травы среди множества растений, растущих вокруг. Однако вскоре Заан и остальная команда выясняют, что всё совсем не так, как кажется… | |||||
| 22 (1x22) | «Семейные узы» (англ. «Family Ties») |
Дэвид Кемпер Рокни О'Бэннон |
Тони Тилс | 28 января 2000 | #10122 |
| Команда Мойи продолжает скрываться от Миротворцев в астероидном поле. Однако зловещий Скорпиус уже дышит им в спину. Их невезение усугубляется тем, что Райджел решает заключить сделку со Скорпиусом — предать остальных в обмен на собственную свободу. Свергнутый Скорпиусом Капитан Крайс, понимающий, что если он останется на крейсере, его дни сочтены, обращается к Хайнирскому Доминару с шокирующим предложением… Крайтон со своими товарищами рассматривают варианты побега, не зная, смогут ли они выжить, и будут ли все снова вместе… | |||||
Сезон 2 (2000)
| № эпизода | Название[4] | Сценарий | Режиссёр | Дата премьеры | Код |
|---|---|---|---|---|---|
| 23 (2x01) | «Дети есть дети» (англ. «Mind The Baby»)[8] |
Ричард Мэннинг | Эндрю Праус | 17 марта 2000 | #10202 |
| Мойя потеряла своё дитя — Талина. Чтобы найти его, она должна вернуться в астероидное поле, которое контролирует Скорпиус, не оставляющий надежду схватить Крайтона. Крайтон, Айрин и Д’Арго застряли на необитаемом астероиде, где есть атмосфера, но нет еды и воды. Припасы подвозит Айрин, говоря друзьям, что покупает, но это не так — их даёт ей Крайс в обмен на согласие отдать Талин в его полное распоряжение. Крайтон узнает правду, и все трое воссоединяются с товарищами на борту Мойи, прихватив с собой Крайса в качестве заложника. Тот клянется, что переосмыслил всю свою жизнь, но никто ему не верит. Возникает новая опасность — на Мойю надвигается командный флагман Скорпиуса, а Талин, вместо того, чтобы выстрелить в него, нападает на свою мать. Он требует вернуть ему капитана — единственного, кого юный корабль успел узнать за свою пока короткую жизнь… | |||||
| 24 (2x02) | «Жизнь или смерть» (англ. «Vitas Mortis»)[9] |
Грант МакЭлун | Тони Тилс | 24 марта 2000 | #10203 |
| На холодной, неприветливой планете Д’Арго и Крайтон встречают ораканку — святую женщину лаксиан, некий аналог дельвийской Па’У. Ораканку зовут Нилаам, она очень стара и умирает. Д’Арго оказана великая честь — он поможет ораканке совершить лаксианский ритуал смерти. Ритуал опасен, помощник может отправиться вслед за умирающим, и друзья, особенно Чиана, стараются отговорить Д’Арго, но он непреклонен. Во время ритуала Нилаам чувствует в Д’Арго великую силу и, впитывая её, становится молодой и красивой. Д’Арго влюбляется, а Нилаам с упоением строит планы новой жизни. Но наверху, на орбите, Мойя непостижимо быстро начинает стареть и умирать… | |||||
| 25 (2x03) | «Уход в скалу» (англ. «Taking The Stone») |
Джастин Монджо | Роуэн Вудс | 31 марта 2000 | #10204 |
| Обезумев из-за смерти брата, Чиана мечется по Мойе, но никто не хочет с ней даже поговорить — все слишком заняты. Чиана, забрав праулер Айрин, сбегает на Планету королевских кладбищ и присоединяется к её странным обитателям — племени класменов. Класмены живут не дольше 22 циклов, предаются всем видам пороков, а их любимое развлечение — прыгать в глубокую скалистую пропасть. Тот, кому повезет, падает на акустическую сеть и не получает ни царапины, а менее удачливые разбиваются насмерть. Крайтон с Айрин пытаются отговорить Чиану от участия в этом смертельно опасном развлечении, но она настаивает, что должна прыгнуть… Тем временем Райджел грабит одну из королевских могил и привозит сокровища на Мойю, не обращая внимания на предупреждения Заан о проклятии мертвых… | |||||
| 26 (2x04) | «Причём здесь крекеры?» (англ. «Crackers Don't Matter») |
Джастин Монджо | Йен Уотсон | 7 апреля 2000 | #10205 |
| С очередной торговой планеты экипаж Мойи привозит огромное количество крекеров, розыскной маяк Скорпиуса, сообщающий всем их данные, и маленького слепого инопланетянина — Тралтикса. Он заявляет, что может сделать Мойю невидимой при помощи специального устройства. Однако для этого нужно сменить курс, потому что создать устройство Тралтикс может только на своей родной планете. По дороге экипаж начинает стремительно сходить с ума — Чиана обвиняет Айрин в том, что та пытается связаться через радиомаяк со Скорпиусом, Айрин пытается захватить Мойю, а за Крайтоном по пятам ходит назойливая галлюцинация в виде Скорпиуса, твердящая, что он должен всех убить… Свет ли это от пяти пульсаров, через которые проходит Мойя, или всему виной подозрительные манипуляции Тралтикса?.. | |||||
| 27 (2x05) | «Какими мы не были» (англ. «The Way We Weren't») |
Нарен Шанкар | Тони Тилс | 14 апреля 2000 | #10207 |
| Запись с камеры наблюдения Миротворцев открывает, что Айрин участвовала в убийстве первого Пилота Мойи… Никто, кроме Крайтона, больше не доверяет ей, а тот советует мучающейся угрызениями совести себацианке выговориться. И Айрин вспоминает все — прибытие на борт очередного левиафана, которым, как теперь оказалось, и была Мойя, странный эксперимент Крайса, миротворца по имени Велорек, гуманиста и саботажника, который пытается воспрепятствовать эксперименту. Айрин любила Велорека, но выдала его Крайсу, чтобы получить возможность снова летать на праулерах, а не перевозить грузы… Однако то, что вспоминает обезумевший Пилот, запершийся в своем отсеке и отключивший все системы Мойи, поворачивает историю совсем другим углом… | |||||
| 28 (2x06) | «Представь, если сможешь» (англ. «Picture If You Will») |
Питер Нил | Эндрю Праус | 21 апреля 2000 | #10206 |
| На странной торговой платформе странная хозяйка магазина дарит Чиане странный портрет. Он может показывать предстоящие события — по крайней мере, старуха назвала его окном во времени. Но, оказавшись на борту Мойи, портрет начинает предсказывать гибель всех членов команды — лицо Чианы в огне, Д’Арго, пронзенного острым штырем… Предсказания начинают сбываться, и экипаж решает избавиться от портрета, но, сожженный, разбитый на кусочки, выброшенный в космос, он непостижимым образом возвращается. Заан верит, что это — работа старого врага. Вопрос в том — хватит ли у неё сил, чтобы победить его? Скрывая от других свой план, она требует от уцелевших только одного — в определённый момент беспрекословно выполнить все её приказания. | |||||
| 29 (2x07) | «Дом на останках» (англ. «Home On The Remains») |
Габриель Стантон Гарри Верксман-младший |
Роуэн Вудс | 16 июня 2000 | #10208 |
| У команды Мойи заканчивается провизия, и Чиана приводит их у руднику, расположенному в висящем в космосе скелете будонга — самого крупного существа во Вселенной. Здесь у Чианы есть старые знакомые, а ещё здесь добывают кристаллы ногелти, которые охраняет кидва — жуткий монстр, рвущий шахтеров на части. Как раз кидва и расправилась с прежним хозяином рудника, на которого так надеялась Чиана. Новый хозяин заводит новые порядки, и требует от экипажа Мойи в обмен на провизию… Чиану, причем пожизненно. А погибающая без пищи Заан расцветает и становится опасной для оставшейся на Мойе Айрин — бутоны дельвийки ядовиты, разум помутился, а сама она стала хищником… | |||||
| 30 (2x08) | «Помечтай немного обо мне» (англ. «Dream A Little Dream») |
Стивен Рей | Йен Уотсон | 23 июня 2000 | #10201[10] |
| Заан вспоминает, как она вместе с Чианой и Райджелом, разыскивая пропавших Крайтона, Айрин и Д’Арго, оказалась на Литигаре — странной планете, 90 процентов населения которой составляют юристы, а священной книгой является Аксиома — древний свод законов. Заан сажают в тюрьму за несоблюдение сигналов светофора, а затем из-за козней правящей юридической фирмы она оказывается обвиненной в убийстве. Жертва — борец за права обслуги, то есть остальных 10 процентов населения. Наказание за убийство — смертная казнь, общественный защитник отказывается быть адвокатом Заан, и его место занимают Райджел и Чиана, которых, по законам планеты, за любое вранье или подлог также ждет смерть. В камере Заан являются призраки Айрин, Д’Арго и Крайтона, обвиняющие её в том, что она бросила их. А Мойя не может больше ждать и вот-вот улетит искать своего ребёнка… | |||||
| 31 (2x09) | «Не в своем уме» (англ. «Out Of Their Minds») |
Майкл Кассутт | Йен Уотсон | 7 июля 2000 | #10209 |
| Мойю атакует корабль птицеподобных инопланетян, халозиан. Залп отражен защитным экраном, но последствия нападения оказываются более чем неожиданными — все на борту Мойи меняются телами. Айрин попадает в тело Райджела, Крайтон — в тело Айрин, Д’Арго — в тело Пилота и так далее. У каждого своя функция на борту левиафана — а как же выполнять её теперь, когда все настолько запуталось? Пока экипаж недоумевает по поводу странного эффекта и пытается привыкнуть к новой оболочке, Заан, отправившаяся на корабль агрессоров в качестве дипломата, пытается уговорить их не уничтожать Мойю. Халозиане утверждают, что левиафан атаковал их первым, но на записи ясно видно — по их кораблю стреляла не Мойя, а Талин… | |||||
| 32 (2x10) | «Мои три Крайтона» (англ. «My Three Crichtons») |
Грант МакЭлун (сценарий) Габриель Стантон (идея) Гарри Верксман-младший (идея) |
Кэтрин Миллар | 14 июля 2000 | #10212 |
| Таинственная сфера проникает на борт Мойи и засасывает внутрь себя Крайтона, а затем выкидывает его сразу в трёх экземплярах — собственно Джона, его доисторический вариант и существо, в которое землянин должен эволюционировать в дальнейшем. Пещерный человек агрессивен и не слишком умен, человек будущего надменен и холоден. Сфера начинает разрушать левиафан. Она распространяет сигнал, который удается расшифровать эволюционировавшему Крайтону: сфера является кораблем для сбора биометрических данных из другого измерения, и она требует отдать ей одного из троих, либо Мойя и все на её борту погибнут. | |||||
| 33 (2x11) | «Милая принцесса. Часть 1: Просто поцелуй» (англ. «Look At The Princess. Part 1: A Kiss Is But A Kiss»)[11] |
Дэвид Кемпер | Эндрю Праус | 21 июля 2000 | #10210 |
| Между Айрин и Крайтоном вновь возникло недопонимание и они поссорились. Чтобы развеяться, весь экипаж направляется на удачно подвернувшуюся планету — здесь находится одна из забытых колоний миротворцев. Мирные себациане, которым все пророчили скорое вымирание, основали мудрую монархию, строго следующую древним традициям, и процветают. Напившись в местном увеселительном заведении, Крайтон целует симпатичную девушку, и специальный препарат показывает, что они генетически совместимы. Беда в том, что девушка — принцесса, а её ДНК была изменена её же братом, чтобы она не могла иметь потомства ни от одного себацианина и не стала императрицей — на трон может претендовать лишь тот, кто оставит затем наследника. Брат принцессы плетет интриги под руководством скарранского эмиссара, все крайне запутанно, а действующая императрица требует, чтобы Крайтон женился на её дочери… | |||||
| 34 (2x12) | «Милая принцесса. Часть 2: Кажется, беру…» (англ. «Look At The Princess. Part 2: I Do, I Think»)[11] |
Дэвид Кемпер | Эндрю Праус | 28 июля 2000 | #10221[12] |
| Крайтон спасён от неминуемой гибели невестой злодея-принца, которая оказывается шпионом миротворцев, а на планету прибывает Скорпиус. Императрица удачно шантажирует гипотетического зятя перспективой вновь оказаться в кресле Аврора. Айрин страдает, а Чиана уговаривает её развеяться с симпатичным придворным, который давно добивается её внимания. После очередной попытки убийства чудом не попавший в лапы Скорпиуса Крайтон вынужден жениться на принцессе. Одно плохо — после брачной церемонии супруги будут обращены в статуи и 80 циклов простоят перед зданием совета, вникая в законодательные тонкости — статуи будут видеть, слышать и даже разговаривать через особый аппарат. Крайтону приходится пойти и на это. | |||||
| 35 (2x13) | «Милая принцесса. Часть 3: Мальтийский Крайтон» (англ. «Look At The Princess. Part 3: The Maltese Crichton»)[11][13] |
Дэвид Кемпер | Эндрю Праус | 4 августа 2000 | #10211 |
| Айрин отправляется на романтическую прогулку с придворным, а в это время принц и скарранин отпиливают превращенному в памятник Крайтону голову и пытаются утопить её в кислоте. К счастью, в теперешнем состоянии обезглавливание землянину не страшно, его голова оказывается в руках шпионки миротворцев, и она благополучно оживляет Крайтона. Спасаясь от Скорпиуса и скарранина, Крайтон и прекрасная себацианка прячутся в лесах. Тем временем скарранин убивает отказавшегося подчиняться ему принца, а императрица готова объявить чрезвычайное положение — Райджел узнает, что когда такое было в прошлый раз, все пришельцы были казнены… | |||||
| 36 (2x14) | «Осторожно: злая собака» (англ. «Beware Of Dog») |
Нарен Шанкар | Тони Тилс | 11 августа 2000 | #10213 |
| У команды зародилось подозрение, что запасы провизии на борту корабля заражены паразитами, и Чиана приобрела Ворка: маленькое, безобидное создание, которое разводят для обнаружения вредителей и их уничтожения. Но тут же на борту появился ужасный монстр, жертвой которого пал Д’Арго, существо впрыснуло в него какой-то яд. И пока жизнь Д’Арго висит на волоске, остальная часть команды отчаянно обыскивает Мойю в поисках паразита, напавшего на него. Вопрос в том, за тем ли они гонятся? | |||||
| 37 (2x15) | «Второй раз я не попадусь» (англ. «Won't Get Fooled Again») |
Ричард Мэннинг | Роуэн Вудс | 18 августа 2000 | #10214 |
| Крайтон снова оказывается на Земле — только теперь он доподлинно знает, что это не на самом деле. Он встречает здесь не только своего отца и ДиКея, но и команду Мойи, только у каждого из них теперь совсем другая роль. Д’Арго, например, стал астронавтом по имени Гэри Рэйгл, Айрин — лечащим врачом Крайтона, а Заан и вовсе превратилась в психоаналитика. Странности множатся и вот-вот сведут Крайтона с ума, он никак не может понять, кто и с какой целью на этот раз залез в его голову, но внезапно обретает неожиданного союзника. Он, кажется, готов помочь… | |||||
| 38 (2x16) | «Медальон» (англ. «The Locket») |
Джастин Монджо | Йен Уотсон | 25 августа 2000 | #10215 |
| Отправившись на исследование странной туманности, в которую спряталась от миротворцев Мойя, Айрин возвращается древней старухой. Она настаивает, что прожила за этот короткий промежуток времени 160 циклов, у неё был муж, трое сыновей, а теперь на планете внизу её ждет взрослая внучка. Пока другие бьются над разгадкой, Крайтон следует за Айрин на планету и… действительно встречается там с её внучкой. Он тоже попадает во временной капкан и не может вернуться на Мойю. Прилетевший на левиафан незадолго до этих событий Старк выдвигает свою версию происходящего, но можно ли как-то помочь Айрин и Крайтону, прожившим бок о бок друг с другом много циклов ворчливым старикам?.. | |||||
| 39 (2x17) | «Уродливая правда» (англ. «The Ugly Truth») |
Габриель Стантон Гарри Верксман-младший |
Йен Уотсон | 8 сентября 2000 | #10216 |
| Крайс приглашает команду Мойи на Талин, чтобы обсудить разоружение юного боевого корабля — он хочет сменить его смертоносную пушку на более безобидную плокавианскую сеть-ловушку. На борту Талина вспыхивает конфликт, стороны никак не могут прийти к согласию, а когда прибывает плокавианский корабль, Талин неожиданно даёт по нему залп. Корабль уничтожен, Талин по команде Крайса совершает Звездный прыжок, а экипаж Мойи попадает в руки плокавиан, летевших на другом корабле. Эти крайне непривлекательные правдолюбцы допрашивают всех по очереди, пытаясь установить истинного виновника происшедшего для последующей казни. Но ведь у каждого своя версия… | |||||
| 40 (2x18) | «Обратный отсчёт небари» (англ. «A Clockwork Nebari»)[14] |
Лили Тейлор | Роуэн Вудс | 15 сентября 2000 | #10217 |
| На торговой планете все пошло не слишком гладко, и Крайтон еле успевает забрать Чиану на Мойю, оставив Айрин и Райджела прикрывать их. Хайнирский доминар и офицер миротворцев возвращаются странно спокойными и улыбчивыми. Им промыли мозги, и они привезли с собой сюрприз для Чианы — двух небари, которые жаждут вернуть блудную дочь своего народа домой. Эти двое — последние уцелевшие из отряда, отправленного на поиски Чианы. Вскоре почти все на борту левиафана проходят процедуру временной чистки, но на Крайтона она отчего-то не действует. Впрочем, ему нет до этого дела — он пытается выяснить у Чианы, чем же она так ценна для своих соплеменников, и узнает о страшном плане правительства небари. А Чиана узнает, что её брат жив… | |||||
| 41 (2x19) | «Лжецы, стволы и деньги. Часть 1: Не такой простой план» (англ. «Liars, Guns And Money. Part 1: A Not So Simple Plan») |
Грант МакЭлун | Эндрю Праус | 4 декабря 2000 | #10218 |
| Воскресший из мертвых Старк раздобывает сведения об аукционе рабов, где в том числе будет продан и сын Д’Арго Джоти. Также у него есть чертежи теневого хранилища, в каждой ячейке которого достаточно денег, чтобы выкупить всю партию рабов, и план его ограбления. План идёт совершенно не так, Д’Арго хватают при ограблении. Попытка команды спасти его едва не терпит крах из-за прибытия немезиды Крайтона — Скорпиуса, который, оказывается, тоже хранит здесь деньги. Но Старку, похоже, все это было изначально известно, более того — это часть его замысла. План все-таки работает, проблема в том, что Крайтон сходит с ума. | |||||
| 42 (2x20) | «Лжецы, стволы и деньги. Часть 2: С друзьями вроде этих» (англ. «Liars, Guns And Money. Part 2: With Friends Like These») |
Нарен Шанкар | Кэтрин Миллар | 11 декабря 2000 | #10219 |
| Скорпиус, разгадавший план Крайтона и его товарищей, опередил их и скупил рабов первым. В обмен на Джоти он требует Крайтона. Для спасения мальчика экипаж Мойи собирает своих старых знакомых — парочку кровопытов, которые истязали в своё время Д’Арго; вождя брутального племени тавлеков Бекхеша, похитившего когда-то Райджела; шейянга, чуть не угробившего всю команду при осмотре Зельбиниона, и зенитанских пиратов, владельцев способной поймать любой корабль сети Флакс. А тем временем драгоценные слитки, украденные из хранилища и предназначенные для платы наемникам, оживают… Оказывается, это жуки-металлоиды, они пожирают Мойю, и единственное, что может убить их — очень высокая температура. Пытаясь спасти левиафан, Заан и Чиана поджигают пораженные отсеки… | |||||
| 43 (2x21) | «Лжецы, стволы и деньги. Часть 3: План Б» (англ. «Liars, Guns And Money. Part 3: Plan B») |
Джастин Монджо | Тони Тилс | 18 декабря 2000 | #10220 |
| После пожара Мойя близка к смерти. Платить наемникам нечем. Отец и сын, Д’Арго и Джоти, никак не могут поладить, а Крайтону, добровольно обменявшего себя на мальчика, приходится совсем туго в руках Скорпиуса и его инфернальной подружки Натиры. Талин приходит на помощь матери, с наемниками достигнуто соглашение — вместо Джоти они будут спасать Крайтона, попутно награбив себе гонорар. Но все опять идет не так — Скорпиус предугадывает все ходы, благородные разбойники явно переоценили свои силы, тщательно спланированная операция превращается в хаотическую перестрелку. Голос Скорпиуса в голове Крайтона становится все громче, и землянин сам начинает препятствовать попыткам спасти его. | |||||
| 44 (2x22) | «Убей меня, дихотомия» (англ. «Die Me, Dichotomy (Part 1)») |
Дэвид Кемпер | Роуэн Вудс | 19 декабря 2000 | #10222 |
| Нейрочип, встроенный Скорпиусом в мозг Крайтона, окончательно порабощает личность астронавта. Он начинает отправлять сигналы флагману миротворцев, а команда Мойи тщетно пытается остановить своего друга. Предположительно, извлечь нейрочип может диагносанин, гениальный врач, лечащий Мойю — но он не даёт гарантии благоприятного исхода операции. Крайтон готов на все, лишь бы избавиться от раздвоения личности, но внезапно клон Скорпиуса снова берет над ним верх, и землянин сбегает с левиафана. Айрин устремляется следом и оказывается втянутой в смертельное противоборство с Крайтоном/Скорпиусом. Она не в силах дать залп по модулю «Фарскейп-1», но то, что им управляет — уже не Крайтон… | |||||
Сезон 3 (2001—2002)
| № эпизода | Название[4] | Сценарий | Режиссёр | Дата премьеры | Код |
|---|---|---|---|---|---|
| xx (3x00) | «На краю Вселенной: Разоблачение» (англ. «Farscape Undressed») |
Дэвид Кемпер Ричард Мэннинг Джастин Монджо Лили Тейлор |
Эндрю Праус | 16 марта 2001 | |
| Бен Браудер, Клаудиа Блэк, Райджел и Пилот в декорациях Мойи представляют главных персонажей телесериала (за исключением Старка), комментируют некоторые сцены и дают краткое описание первым двум сезонам. | |||||
| 45 (3x01) | «Сезон смерти» (англ. «Season of Death (Part 2)») |
Ричард Мэннинг | Йен Уотсон | 16 марта 2001 | #10301 |
| Хотя нейро-чип Скорпиуса был, наконец, извлечён, но Крайтон полагает, что жить незачем: Айрин мертва, способность говорить пропала, и клон личности Скорпиуса остался в его разуме. Однако, у Заан другие идеи и планы… Блестящий эпизод для начала третьего сезона. Неизвестность, романтика и бескорыстная жертвенная любовь. | |||||
| 46 (3x02) | «Звезды и любимые» (англ. «Suns & Lovers»)[15] |
Джастин Монджо | Эндрю Праус | 23 марта 2001 | #10302 |
| Команда Мойи направляется на Торговую Станцию, чтобы потратить добычу, но станция оказывается сильно поврежденной яростными штормами, которые, в свою очередь, запутывают Мойю в стыковочных кабелях. Когда становится ясно, что штормы — не естественный феномен, команда ищет способ благополучно смыться оттуда, но сначала Айрин должна спасти детей, попавших в ловушку, а остальная часть команды, освободить Мойю от опутавших её кабелей. Тем временем Д’Арго сталкивается с предательством тех, кто ему ближе всех. | |||||
| 47 (3x03) | «Никто тебе, как сам себе. Часть 1: Ах если бы, если бы, если бы» (англ. «Self-Inflicted Wounds. Part 1: Could'a, Woulda, Shoulda») |
Дэвид Кемпер | Тони Тилс | 30 марта 2001 | #10303 |
| В поисках планеты для исцеления умирающей Заан, Мойя сталкивается с маленьким исследовательским кораблём, серьёзно повредившим Мойю и затащившим оба корабля в ловушку чередующихся червоточин. Крайтон и Нийала, капитан второго корабля, вскоре понимают, чтобы все они могли выжить, нужно пожертвовать одним из кораблей. | |||||
| 48 (3x04) | «Никто тебе, как сам себе. Часть 2: Дождись своей удачи» (англ. «Self-Inflicted Wounds. Part 2: Wait for the Wheel») |
Дэвид Кемпер | Тони Тилс | 6 апреля 2001 | #10304 |
| Корабли плотно объединены друг с другом и команда Нийалы строит коварные планы, в надежде сохранить собственный корабль, пожертвовав Мойей. Они ускоряют распад левиафана, став невидимыми при помощи Фазтилионного Генератора. По счастью, Крайтон и компания узнают об этом. Но ситуация окончательно выходит из-под контроля, и единственной возможностью спасти Мойю становится самопожертвование одного из членов экипажа. | |||||
| 49 (3x05) | «Разные предначертания» (англ. «...Different Destinations») |
Стив Уорланд | Питер Андрикидис | 13 апреля 2001 | #10305 |
| Крайтон с командой проводили время в мемориале миротворцев, когда, попали во временной разрыв и, благодаря Старку, были заброшены в прошлое во время великой осады Джакасианского монастыря ордой венэков. Крайтон, Айрин, Д’Арго, Старк и Джул стараются остаться в живых, чтобы вернуться в своё время, но осознают, что любое их действие меняет курс истории, с разрушительным влиянием на будущее планеты. | |||||
| 50 (3x06) | «Съешь меня» (англ. «Eat Me») |
Мэтт Форд | Йен Уотсон | 20 апреля 2001 | #10306 |
| Из-за поломки транспортного челнока, Крайтон, Чиана, Д’Арго и Джул вынуждены сесть на старый, больной Левиафан, на который был одет Контрольный ошейник миротворцев. Их опасения столкнуться на борту с миротворцами вскоре сменяются до ужаса реальными врагами: мутантами-падальщиками, питающимися друг другом, пилотом левиафана и самим левиафаном… а также Каарвоком — сумасшедшим с ужасной привычкой питаться мозгами. | |||||
| 51 (3x07) | «Одна жизнь на двоих» (англ. «Thanks for Sharing») |
Клейвон Харрис | Йен Бэрри | 15 июня 2001 | #10307 |
| На прощание Каарвок сделал Джону подарок — сотворил из него второго, идентичного Крайтона. Теперь сложно разобрать, кто из них настоящий, а кто клон… Команда Мойи была втянута в беспощадную политическую игру на планете Карвия, где они пытались купить хромэкстин — стимулятор, необходимый для лечения раненного Талина. Тем временем, Айрин узнала, что на захват Талина была выслана поисковая команда миротворцев, которую возглавила её мать — Ксалакс Сун. | |||||
| 52 (3x08) | «Зеленоглазое чудовище» (англ. «Green-Eyed Monster»)[16] |
Бен Браудер | Тони Тилс | 22 июня 2001 | #10308 |
| Когда Талин попал в пасть огромной космической твари, нервная связь Крайса с Талином дала сбой и он попросил Айрин принять «руку дружбы», чтобы помочь ему управлять боевым кораблём. Тем временем, Старк и Райджел придумали план, как Талину сбежать из утробы будонга, но ревность Крайтона усложнила его выполнение. | |||||
| 53 (3x09) | «Потерянное время» (англ. «Losing Time») |
Джастин Монджо | Кэтрин Миллар | 29 июня 2001 | #10309 |
| После прохода сквозь магнитный кластер команда испытывает странные провалы и периоды потери времени. Они обнаруживают, что Пилот одержим существом, которое преследует «энергетического беглеца». Существо внутри Пилота предупреждает команду, что Беглец спрятался в одном из них и если этого человека не найдут и не извлекут Беглеца, команда погибнет. | |||||
| 54 (3x10) | «Родственные узы» (англ. «Relativity») |
Рокни О'Бэннон | Питер Андрикидис | 6 июля 2001 | #10310 |
| Поисковая Команда, под руководством матери Айрин — Ксалакс Сун — отслеживает Талин до Планеты Джунглей, где боевой корабль восстанавливает силы. Пока Крайтон, Айрин и Крайс отвлекают поисковую команду от Талина, выясняется, что целью является не только корабль, но и отступник Крайс. Побеседовав с глазу на глаз с мамочкой, Айрин убедилась, что пока та жива, она не оставит их в покое и не прекратит поиски. | |||||
| 55 (3x11) | «Инкубатор» (англ. «Incubator») |
Ричард Мэннинг | Йен Уотсон | 13 июля 2001 | #10311 |
| Что-то не заладилось в исследованиях технологий червоточин и, отчаявшись, Скорпиус помещает нейрочип, извлеченный из головы Крайтона, себе в мозг. Он надеется установить контакт с клоном личности Джона, которая перешла в чип, пока тот был в мозгу Крайтона. Скорпиус показывает клону Крайтона историю своего появления на свет и детства и юности, которые он провёл в руках Скарран, надеясь убедить его декодировать уравнения червоточин. Тем временем, дезертировавшая учёная-миротворец предлагает настоящему Крайтону секрет путешествия через червоточины в обмен на Мойю. | |||||
| 56 (3x12) | «Адское пламя» (англ. «Meltdown») |
Мэтт Форд | Йен Бэрри | 14 июля 2001 | #10312 |
| Какая-то таинственной сила затягивает Талина в область, находящуюся в опасной близости от звезды. Одновременно с этим на борту корабля появляются два инопланетных существа: робкая Сирна и её захватчик Ма-Квилис. Крайтон вместе с остальными узнают, что именно Ма-Квилис ответственен за радиационные импульсы, которые заставляют Талина лететь прямо на солнце, и что 83 Левиафана уже нашли свою смерть на этом пути. Старк пытается помочь Сирне, освободить её дух от власти Ма-Квилиса и дать ей перейти в последующую жизнь. Однако, Старк действует на свой страх и риск, и его попытки спасти Сирну подвергают остальных членов экипажа страшной опасности. | |||||
| 57 (3x13) | «Волшебный запах» (англ. «Scratch 'N Sniff»)[17] |
Лили Тейлор | Тони Тилс | 20 июля 2001 | #10313 |
| Крайтон, Д’Арго, Чиана и Джул весело проводят время на планете наслаждений, отдыхая и расслабляясь. Когда Чиана и Джул исчезают, коварная инопланетянка Рексил предлагает Крайтону и Д’Арго информацию об их местоположении. В награду она надеется на помощь в возвращении своего друга и ведет их к Фе’тору, печально известному изготовителю фреслина. Фреслин — это наркотик, который Фе’тор извлекает из живых существ — своих жертв, таких как Чиана и Джул… | |||||
| 58 (3x14) | «Бесконечные возможности. Часть 1: Условие Дедала» (англ. «Infinite Possibilities. Part 1: Daedalus Demands»)[18] |
Карлтон Истлейк | Питер Андрикидис | 27 июля 2001 | #10314 |
| Снова приняв вид отца Крайтона Джека, Древний появляется на Талине и обвиняет Крайтона в передаче технологий червоточин чаридам — порочной расе, вступившей в альянс со скарранами. Крайтон понимает, что ответственность за это несет Ферлоу, механик с Дам-Ба-Да, однажды ремонтировавшая его модуль и проявлявшая неподдельный интерес к технологии червоточин. Перед лицом угрозы приближающегося к Дам-Ба-Да дредноута скарран, Джек должен высвободить знания о технологии червоточин в мозгу Крайтона, чтобы создать уникальное оружие… | |||||
| 59 (3x15) | «Бесконечные возможности. Часть 2: Полёт Икара» (англ. «Infinite Possibilities. Part 2: Icarus Abides»)[18] |
Карлтон Истлейк | Йен Уотсон | 3 августа 2001 | #10315 |
| После удаления клона Скорпиуса, «Джек», наконец, высвобождает знания о технологии червоточин в мозгу Крайтона, позволяя ему построить Двигатель Перемещения, то самое оружие, которое позволит им уничтожить дредноут скарран. Видя какую ценность представляет это оружие, Ферлоу убивает Джека и пытается сбежать с этим оружием. В погоне за ней Крайтон получает смертельную дозу облучения партаниумом, которые составляет основу топлива для этого двигателя. Понимая, что ему более нечего терять, Крайтон берет на себя запуск оружия, первым испытывая смертельную силу технологии червоточин. | |||||
| 60 (3x16) | «Ангел мести» (англ. «Revenging Angel») |
Дэвид Кемпер | Эндрю Праус | 10 августа 2001 | #10316 |
| Стычка между Д’Арго и Крайтоном по поводу неисправности нового таинственного корабля Д’Арго заканчивается для Крайтона комой. Неисправность активизирует последовательность по самоуничтожению корабля, угрожая разорвать Мойю на куски. Клон Скорпиуса в мозгу Крайтона пытается убедить Джона, что месть Д’Арго — это единственный способ разрешить конфликт, но Джон предпочитает разрешить его в своей собственной голове, в сражении мультяшных Крайтона и Д’Арго…. | |||||
| 61 (3x17) | «Выбор» (англ. «The Choice») |
Джастин Монджо | Роуэн Вудс | 17 августа 2001 | #10317 |
| Оплакивая Крайтона, Айрин отправляется на планету мистиков и мошенников и вступает в контакт с человеком, который называет себя Талином Лузчаком, её отцом. Талин сводит её с провидцем Кресусом, существом, способным устанавливать связь с мертвым Крайтоном. Тем временем, Старк и Райджел пытаются найти Айрин, но сперва сталкиваются со старым врагом. Это мать Айрин, Кселакс Сун, скрывается на планете вместе со злобными и коварными существами. | |||||
| 62 (3x18) | «Предательство» (англ. «Fractures»)[19] |
Рокни О'Бэннон | Тони Тилс | 24 августа 2001 | #10318 |
| Недалеко от места встречи Мойи и Талина, Мойя подбирает сильно поврежденный транспортный модуль со скарранином, хайниркой и небари на борту, все сбежавшие заключенные, а также их заложником миротворцем, что делает более проблематичным столь долгожданное соединение экипажей Мойи и Талина. Когда кто-то ранит скарранина, становится ясно, что на борту находится предатель. А свидетель только один — ещё один член экипажа, существо разорванное на кусочки, но продолжающее жить. | |||||
| 63 (3x19) | «Два браслета» (англ. «I—Yensch, You—Yensch») |
Мэтт Форд | Питер Андрикидис | 21 января 2002 | #10319 |
| Райджел и Д’Арго встречаются в обычном баре со Скорпиусом и Бракой, чтобы провести переговоры о безопасной переправке Крайтона на Командный крейсер. В качестве меры предосторожности, Скорпиус предлагает Крайтону и лейтенанту Браке надеть совпадающие I-Yensch браслеты, которые будут синхронизировать их нервные импульсы таким образом, что оба будут испытывать боль друг друга. Однако до того, как они успевают прийти к соглашению, два тяжеловооруженных психа вламываются в бар. Тем временем, Талин пребывает в неконтролируемом и опасном состоянии психики, уничтожает мирный корабль и единственный способ вылечить его — отключить и стереть личность… | |||||
| 64 (3x20) | «В логове льва. Часть 1: Агнцы на заклание» (англ. «Into The Lion's Den. Part 1: Lambs To The Slaughter») |
Ричард Мэннинг | Йен Уотсон | 24 января 2002 | #10320 |
| Экипаж Мойи отправляется на борт Командного крейсера Скорпиуса под предлогом, что Крайтон собирается открыть ему тайны технологии червоточин, в действительности же — чтобы навсегда прикрыть этот проект. Заодно экипаж получает с миротворцев интересующие их данные о своих планетах, теперь они могут вернуться. Бывшие миротворцы Айрин и Крайс вынуждены столкнуться со своим прошлым, а Д’Арго, Райджел, Чиана и Джул сталкиваются с неприкрытой враждебностью со стороны команды крейсера. В историю вовлечен и Талин, он доставлен на борт крейсера для обновления личности. В то время как Крайтон ищет пути для саботажа исследования червоточин, он находится под пристальным вниманием Скорпиуса, который готов пойти на крайние меры в случае отказа Крайтона от сотрудничества… | |||||
| 65 (3x21) | «В логове льва. Часть 2: Волк в овечьей шкуре» (англ. «Into The Lion's Den. Part 2: Wolf In Sheep's Clothing») |
Рокни О'Бэннон | Роуэн Вудс | 28 января 2002 | #10321 |
| На Командном крейсере Крайтон совершает необыкновенный прорыв в своих исследованиях червоточин, получив доступ к раннее закрытой для него информации. Однако у него появляются сомнения — не отдать ли и в самом деле технологию Скорпиусу (ведь она будет использована для борьбы с ещё более страшным противником — скаранами). Его товарищи не уверены в успехе его плана. Крайс идет к Скорпиусу и раскрывает ему истинные намерения Крайтона: устроить саботаж и уничтожить крейсер. План проваливается, экипаж Мойи немедленно арестовывают, и кажется, что все потеряно. Однако это был двойной ход со стороны Крайса. | |||||
| 66 (3x22) | «Собака с двумя костями» (англ. «Dog With Two Bones (Part 1)») |
Дэвид Кемпер | Эндрю Праус | 31 января 2002 | #10322 |
| Мойя переносит останки Талина в сакральное место погребения Левиафанов. Члены экипажа находятся на распутье, каждый желает идти своим путём. Крайтон мечтает о возвращении на Землю вместе с Айрин, но у Айрин другие планы. На подходе к месту погребения Мойю атакует огромная самка Левиафана. Чтобы спасти свой дом, команда должна снова объединиться, но похоже, что независимо от исхода этой битвы, их судьбы сплелись неразрывно… | |||||
Сезон 4 (2002—2003)
| № эпизода | Название | Сценарий | Режиссёр | Дата премьеры | Код |
|---|---|---|---|---|---|
| 67 (4x01) | «Удары Крайтона» (англ. «Crichton Kicks (Part 2)») |
Дэвид Кемпер | Эндрю Праус | 7 июня 2002 | #10401 |
| Оказавшись на борту умирающего старого Левиафана Элака, Крайтон продолжает работать над теорией червоточин. Его уединение нарушает появление инопланетянки Сикозу и команды наемников, намеревающихся забрать нервную ткань Элака. Крайтон сражается за спасение своего нового дома. | |||||
| 68 (4x02) | «Что было утрачено. Часть 1: Жертвоприношение» (англ. «What Was Lost. Part 1: Sacrifice») |
Джастин Монджо | Роуэн Вудс | 14 июня 2002 | #10402 |
| Крайтон, Чиана и Райджел вновь встречаются с Д’Арго и Джул на месте археологических раскопок, которые ведут соплеменники Джул (интерионы). Целью раскопок является поиск утерянных когда-то зондов дарназа, способных обратить вспять нынче непригодные к жизни условия атмосферы планеты. На планету прибывают Миротворцы, под командованием Грайзы, они захватывают экипаж, и Крайтон обнаруживает, что не может сопротивляться Грайзе и готов делать все, что она захочет. | |||||
| 69 (4x03) | «Что было утрачено. Часть 2: Возрождение» (англ. «What Was Lost. Part 2: Resurrection») |
Джастин Монджо | Роуэн Вудс | 21 июня 2002 | #10403 |
| Д’Арго и Сикозу предлагают умирающему левиафану — Элаку врезаться в корабль миротворцев, тем самым облегчить спасение экипажа Мойи. Чтобы убедить Грайзу в успехе её допросов, Крайтон вынужден довольно далеко зайти. Когда все пошло не так как планировалось, экипаж начинает искать зонды, которые смогут вновь сделать пригодной к жизни атмосферу планеты, но по их следам идет неожиданный враг… | |||||
| 70 (4x04) | «Что за чудная вещь — лава» (англ. «Lava's a Many Splendid Thing») |
Майкл Миллер | Майкл Паттинсон | 28 июня 2002 | #10404 |
| После вынужденной посадки, спустившись на, казалось бы, безжизненную планету, благодаря своей неуемной жадности Райджел попадает в ловушку. Вместе с ним запертыми в подземной пещере, оказываются Крайтон, Норанти и Д’Арго. В то время как Сикозу и Чиана пытаются помочь друзьям выбраться на поверхность планеты, Крайтон и компания вынуждены вступить в борьбу с кучкой воров, посягающих на спрятанные в пещере сокровища. | |||||
| 71 (4x05) | «Обещания» (англ. «Promises») |
Рики Мэннинг | Джефф Беннетт | 12 июля 2002 | #10405 |
| Крайтон и его друзья снова все вместе на Мойе. Здесь Крайтон находит, Айрин, страдающую от горячки, и ухаживающего за нею Скорпиуса. Последний ищет убежища и Айрин берет с Джона слово, что он не навредит Скорпиусу. Вскоре после этого, появляется гигантский корабль, лидер которого обвиняет Айрин в участии в убийствах на его родной планете. Он заразил Айрин биологическим вирусом, и только он способен её вылечить… | |||||
| 72 (4x06) | «Естественный выбор» (англ. «Natural Election») |
Софи Хопкинс | Йен Уотсон | 19 июля 2002 | #10406 |
| Крайтон точно предсказывает появление червоточины рядом с Мойей, но одновременно с её появлением гигантское космическое растение захватывает Левиафан. Попытка сжечь его с помощью корабля Д’Арго только способствует проникновению растения в кожу Мойи и делает только сильнее. Вещество, способное уничтожить растение, найдено, но оно присутствует лишь в охлаждающих стержнях Скорпиуса. Чтобы спасти Мойю, Крайтону придется довериться своему злейшему врагу. | |||||
| 73 (4x07) | «Джон Кихот» (англ. «John Quixote») |
Бен Браудер | Тони Тилс | 26 июля 2002 | #10407 |
| Чиана и Крайтон попадают виртуальную игру, в которой Старк, выступающий в роли гида игры, втягивает Крайтона в приключение «Поцелуй принцессу». Чтобы выйти из игры, Крайтон с Чианой вынуждены сражаться со своими старыми друзьями и врагами в фантастических обличьях. Тем временем, на борту Мойи Скорпиус берет экипаж под свой контроль. | |||||
| 74 (4x08) | «Я уменьшаю, следовательно, я существую» (англ. «I Shrink therefore I Am») |
Кристофер Уилер | Роуэн Вудс | 2 августа 2002 | #10408 |
| Вся команда Мойи, кроме Крайтона и Норанти, которые отправились за покупками, оказывается схваченной охотниками за наградой. Вооруженные захватчики уменьшают свои жертвы и помещают их внутрь футляров и прячут у себя на груди. Если Крайтон нанесет им вред, то подвергнет опасности и своих друзей. Обнаружив, что Скорпиус, как и он, на свободе и в бегах, Крайтон объединяется с ним в борьбе с угрозой, не зная, что у лидера охотников за наградой есть своя скрытая цель. | |||||
| 75 (4x09) | «Идеальное убийство» (англ. «A Prefect Murder»)[20] |
Марк Сарацени | Джефф Беннетт | 9 августа 2002 | #10409 |
| Команда приземляется на планете, разделенной в течение нескольких поколений войной между кланами. Айрин преследуют странные галлюцинации, после чего она убивает лидера одного из кланов. Когда галлюцинации начинаются и у Крайтона, они вынуждены вмешаться в политические игры на планете, чтобы предотвратить дальнейшие убийства. | |||||
| 76 (4x10) | «Устричный переворот» (англ. «Coup By Clam») |
Эмили Скопов | Йен Уотсон | 16 августа 2002 | #10410 |
| На патриархальной планете Куртанан команда под воздействием съеденных на обед инопланетных моллюсков начинает страдать от жестоких физических последствий этой трапезы. Каждый из членов команды оказывается функционально связанным с кем-то другим: Крайтон с Сикозу, Айрин с Райджелом и т. д. Вскоре становится очевидным, что они намеренно отравлены местным врачом, который шантажирует их в обмен на исцеление. | |||||
| 77 (4x11) | «Невоплощённые реальности» (англ. «Unrealized Reality (Part 1)») |
Дэвид Кемпер | Эндрю Праус | 23 августа 2002 | #10411 |
| Крайтона затягивает в червоточину, появление которой рядом с Мойей он предвидел. Находясь в «неопределенности» червоточины он сталкивается с высшим существом, которое намеревается понять, почему именно Крайтону было доверено знание о червоточинах. Существо заставляет Крайтона пройти через события произошедшие в различных реальностях, чтобы показать ему насколько опасным может быть неправильное использование технологии червоточин. | |||||
| 78 (4x12) | «Канзас» (англ. «Kansas (Part 2)») |
Джастин Монджо | Роуэн Вудс | 30 декабря 2002 | #10412 |
| Экипаж совершает путешествие через червоточину и попадет на Землю, но выясняется, что сейчас тут 1985 год. Крайтон обнаруживает, что каким-то образом драматически изменил ход времени: его отец Джек собирается лететь на обреченном Челенджере. Скрываясь в старом доме Крайтонов, «пришельцы» используют время Хэлловина, чтобы оставаться незамеченными, в то время, когда Крайтон старается повернуть ход событий вспять, подвергая своё молодое «я» смертельной опасности. | |||||
| 79 (4x13) | «Отчий дом» (англ. «Terra Firma (Part 3)») |
Ричард Мэннинг | Питер Андрикидис | 6 января 2003 | #10413 |
| Экипаж возвращается в наше время на Мойю, которая находится на орбите Земли, там они обнаруживают Джека Крайтона и группу чиновников с Земли, ожидающих их возвращения. Пришельцев представляют потрясенной и изумленной общественности. Побыв некоторое время на Земле, экипаж Мойи находят жизнь на виду у всех слишком утомительной. А тем временем, Крайтон пытается наладить свою жизнь, но его отношения с близкими, и особенно с Айрин, становятся все более напряженными. | |||||
| 80 (4x14) | «Оплачено дважды» (англ. «Twice Shy») |
Дэвид Пекинпа | Кейт Вудс | 13 января 2003 | #10414 |
| Чиана, пожалев Талику — рабыню с Торгового корабля, заставляет экипаж Мойи её выкупить. Однако через некоторое время все на борту левиафана начинают странно себя вести, а рабыня исчезает. Становится ясно, что она не так безобидна, как кажется на первый взгляд. Экипаж пускается вдогонку за торговым судном, но находит, что его обитатели умерли мучительной смертью — их нервная энергия была высосана инопланетной паучихой. Когда выясняется, что Талика и есть та самая паучиха, перед экипажем Мойи встает задача найти её до того, как их постигнет та же участь. | |||||
| 81 (4x15) | «Сила воли и сила духа» (англ. «Mental As Anything») |
Марк Сарацени | Джефф Беннетт | 20 января 2003 | #10415 |
| Скорпиус приводит Крайтона, Д’Арго и Райджела в тренировочный лагерь, в котором обучают умственным дисциплинам. Д’Арго вступает в противостояние с появившемся там Мактоном — миротворцем, убившим его жену Ло’Лан, а затем обвинившим в этом убийстве Д’Арго. Пока Скорпиус подвергает Крайтона мучительному анти-скарранскому тренингу, Д’Арго оказывается один на один с демонами из своего прошлого… | |||||
| 82 (4x16) | «Из двух зол выбираем третье» (англ. «Bringing Home the Beacon») |
Карлтон Истлейк | Роуэн Вудс | 27 января 2003 | #10416 |
| Во время покупки маскировочного устройства для Мойи, Айрин и Сикозу становятся свидетелями того, как на планету приземлилась команда миротворцев во главе с Грайзой и Бракой. Чиана и Норанти решаются подвергнуться генетической модификации, чтобы скрыться от миротворцев, а Айрин и Сикозу следят за Грайзой, которая, как выяснилось, прибыла для секретной встречи с эмиссарами скарран. Понимая, что такая встреча может иметь катастрофические последствия, Айрин решает убить Грайзу. | |||||
| 83 (4x17) | «Созвездие сомнений» (англ. «A Constellation of Doubt») |
Дэвид Кемпер | Эндрю Праус | 10 февраля 2003 | #10417 |
| Подслушав разговор Аккны, военного министра скарран, в котором она упоминает о секретной базе Катраци, Сикозу уверена, что именно там скарране держат захваченную ими Айрин Сун. Хотя в базе данных Мойи нет упоминаний о Катраци, Крайтон уверен, что раньше где-то уже слышал это слово, но не может вспомнить, где именно. Крайтон не может ни есть, ни спать, он вновь и вновь просматривает видиозапись программы в которой был показан экипаж Мойи, во время пребывания «пришельцев» на Земле. В конце концов, он обнаруживает, что в этих видеозаписях скрыт ключ к местоположению Катраци… и Айрин. | |||||
| 84 (4x18) | «Молитва» (англ. «Prayer») |
Джастин Монджо | Питер Андрикидис | 17 февраля 2003 | #10418 |
| Айрин держат в плену на скарранском фрейтере под командованием капитана Дженека, которому становится известно, что Айрин беременна ребёнком Крайтона. Чтобы обнаружить местоположение скарранской базы, на которой держат Айрин, Крайтон и Скорпиус отправляются по червоточине на Мойю в другую «невоплощенную реальность», где экипаж поменялся ролями. Пока остальные ждут возвращения Крайтона и Скорпиуса, преследующие их Миротворцы подбираются все ближе. | |||||
| 85 (4x19) | «Как же нас уделали. Часть 1: Отцовский инстинкт» (англ. «We're So Screwed. Part 1: Fetal Attraction») |
Дэвид Пекинпа | Джефф Беннетт | 24 февраля 2003 | #10419 |
| Экипаж Мойи обнаруживает следы Айрин на Пограничной станции скарран, с которой вот-вот готов стартовать на Катраци фрейтер с плененной Айрин на борту. Чтобы удержать корабль на планете и объявить карантин, Норанти заражает Райджела смертельной инфекцией. Хотя это и даёт экипажу возможность придумать план спасения Айрин, они не представляют всю хитрость и жестокость Дженека, скарранского тюремщика Айрин. | |||||
| 86 (4x20) | «Как же нас уделали. Часть 2: Горячее для Катраци» (англ. «We're So Screwed. Part 2: Hot to Katratzi») |
Карлтон Истлейк | Карл Звиски | 25 февраля 2003 | #10420 |
| Экипаж Мойи летит на Катраци — скарранскую базу, где ради знаний о технологии червоточин пытают и мучают Скорпиуса. На базе есть две силы, калиш и чарриды, прислуживающие скарранам. Экипаж Мойи разрабатывает план — внести раздор меж двумя и без того недолюбливающими друг друга расами, надеясь, что подобная диверсия поможет освободить Скорпиуса и не дать скарранам завладеть знаниями о технологии червоточин. | |||||
| 87 (4x21) | «Как же нас уделали. Часть 3: Ля бомба» (англ. «We're So Screwed. Part 3: La Bomba») |
Марк Сараценти | Роуэн Вудс | 3 марта 2003 | #10421 |
| После провала плана Крайтона, Скорпиус отрицает тот факт, что он является скарранским шпионом и требует помощи Крайтона, чтобы уничтожить пещеру, где растут жизненно необходимые скарранам растения, утверждая также, что это даст экипажу Мойи больше возможностей для спасения. Пока Райджел и Норанти сражаются со злобным клоном Старка, Сикозу придется раскрыть свой секрет, чтобы все могли спастись. | |||||
| 88 (4x22) | «Плохие времена» (англ. «Bad Timing») |
Дэвид Кемпер | Эндрю Праус | 10 марта 2003 | #10422 |
| Благополучно вернувшись на Мойю, Крайтон обнаруживает, что скарране готовят вторжение на Землю. Он судорожно анализирует известные ему данные о червоточинах и придумывает способ, как запечатать червоточину, ведущую к Земле, но сделать это он может только с помощью Пилота. Тем временем Брака требует от Скорпиуса, чтобы он покинул Мойю и вернулся на командный крейсер. Айрин тоже ждет несколько сюрпризов, в частности, она узнает, кто же отец её ребёнка… | |||||
На краю Вселенной: Битва за мир (2004)
| № эпизода | Название | Сценарий | Режиссёр | Дата премьеры | Код |
|---|---|---|---|---|---|
| 89 (x01) | «На краю Вселенной: Битва за мир. Часть 1» (англ. «The Peacekeeper Wars. Part 1») |
17 октября 2004 | #MPK01 | ||
| 90 (x02) | «На краю Вселенной: Битва за мир. Часть 2» (англ. «The Peacekeeper Wars. Part 2») |
18 октября 2004 | #MPK02 | ||
Напишите отзыв о статье "Список эпизодов телесериала «На краю Вселенной»"
Примечания
- ↑ Среднее число зрителей на эпизод.
- ↑ [www.scifi.com/farscape/faq/ FARSCAPE CANCELLATION FAQ](недоступная ссылка — история). Sci Fi (18 сентября 2002). Проверено 19 октября 2008. [web.archive.org/20080709012957/www.scifi.com/farscape/faq/ Архивировано из первоисточника 9 июля 2008].
- ↑ The Futon Critic (29 декабря 2004). [www.thefutoncritic.com/news.aspx?id=20041229scifi01 SCI FI'S YEAR-END RATINGS WIN!]. Пресс-релиз. Проверено 19 октября 2008.
- ↑ 1 2 3 Перевод названия по версии телеканала ТНТ.
- ↑ Во время премьерного показа первого сезона на телеканале Sci Fi некоторые серии выходили в эфир в нарушение последовательности, в которой были сняты. Последовательность была восстановлена на оригинальном DVD-издании. Серии первого сезона также были сокращены при премьерном показе примерно на 5 минут. В России серии транслировались без значительных сокращений в очередности согласно DVD-изданию.
- ↑ Отсылка к фильму «Иеремия Джонсон».
- ↑ Парафраз «Рождён быть диким» (англ. Born to Be Wild).
- ↑ Дословно: прислушайся к ребёнку.
- ↑ Дословно: смерть ради жизни.
- ↑ Первоначально, серия должна была открывать второй сезон, но по словам Дэвида Кэмпера, её заменили на «Дети есть дети», чтобы не оставлять в безвестности судьбу Крайтона и Д’Арго ещё на одну серию. Оригинальая версия вышла в эфир под названием «Союз» (англ. Re: Union) в промежутке между вторым и третьим сезоном.
- ↑ 1 2 3 Дословно: взгляни на принцессу.
- ↑ Первоначально сюжетная арка с принцессой Катралой должна была занять две серии. После того, так планы изменились, дополнительной серии был присвоен первый незанятый номер.
- ↑ Отсылка к роману «Мальтийский сокол».
- ↑ Отсылка к названию романа и фильма «Заводной апельсин» (англ. A Clockwork Orange).
- ↑ Отсылка к названию романа «Сыновья и любовники» (англ. Sons & Lovers).
- ↑ Словосочетание «зеленоглазый монстр» (англ. green-eyed monster) также часто используется для обозначения ревности (метафора, использованная Шекспиром в трагедии «Отелло»).
- ↑ Название серии также можно перевести как «Поцарапай и понюхай». Обычно такую фразу можно увидеть на страницах журналов, которые в качестве рекламы ароматизированы духами или какими-нибудь парфюмерными средствами.
- ↑ 1 2 Названия четырнадцатой и пятнадцатой серии связаны с легендой о Дедале и Икаре. Дословно их можно перевести как «Дедал требует, Икар выполняет» или «Дедал принимает решение, Икар отвечает за последствия».
- ↑ Дословно: трещины, разногласия.
- ↑ Дословно: убийство старосты деревни. Созвучно словосочетанию «идеальное убийство» (англ. A Perfect Murder).
Ссылки
Отрывок, характеризующий Список эпизодов телесериала «На краю Вселенной»
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.
В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.
Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.
Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.
31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.
Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
