На службе зла

«На службе зла» (англ. Career of Evil) — это третий роман в серии книг о частном детективе Корморане Страйке, написанный Джоан Роулинг и опубликованный под псевдонимом Роберт Гэлбрейт. Является продолжением романов Зов кукушки и Шелкопряд. Книга была выпущена 20 октября 2015 года в США и 22 октября 2015 года в Соединенном Королевстве.

Название

24 апреля 2015 года, издательский дом Little, Brown and Company объявил, что третий криминальный триллер о Корморане Страйке будет выпущен осенью 2015 года и под названием "На службе зла". Позднее в тот же день, Роберт Гэлбрейт в своем Твиттер подтвердил, что название книги было навеяно песней Blue Oyster Cult. с одноименным названием. Ссылки на песни и отрывки из других песен Blue Öyster Cult появляются на протяжении всей книги (особенно "Mistress of the Salmon Salt (Quicklime Girl)").

Сюжет

В 2011 году, спустя год после того, как Робин Эллакотт начала работать в его конторе, бизнес Корморана Страйка процветает, и Робин, завершив следовательские курсы, на которые Страйк отправил ее в предыдущей книге, помогает как штатный следователь, а также секретарь (хотя формально ее должностные обязанности остались прежними). Хорошие отношений между Робин и Кормораном вызвают напряженность между Робин и ее бойфрендом Мэтью, который не только не одобряет ее работу, но и ревнует ее к Страйку. Однажды Робин получает посылку от курьера, в которой она обнаруживает женскую ногу. В пакете она также находит записку, в которой цитируются слова песни Blue Öyster Cult  "Mistress of the Salmon Salt (Quicklime Girl)", которые были вытатуированы на торсе матери Страйка, известной поклонницы и фанатки Blue Öyster Cult . Именно поэтому Страйк говорит полиции, что считает, что пакет послал кто-то из его прошлого. Он сообщает полиции имена четырех подозреваемых, троих из которых он знал со времен работы в разведке: 1) известного гангстера, "Диггера" Малли, дело которого Корморан расследовал анонимно  и показания против которого Страйк конфиденциально предоставил (однако, Корморан считал, что Диггер не знает о его роли в деле); 2) педофила, Ноэла Брокбэнка, дело которого он расследовал, из-за чего Брокбэнк был уволен из армии; 3) бывшего рядового Дональда Лэинга, которого он победил в боксерском поединке, а позже расследовал его дело, по которому Лэинг был осужден за насилие над женой и ребенком. Четвертый подозреваемый - вдовец матери Страйка, Джефф Уитакер, который, как был уверен Страйк, и убил его мать.

Как только полиция начинает проверять версии, связанные с гангстером Малли, Страйк и Робин проверяют имена "психов", которые присылали ему  свои письма. Одним из таких "психов" была молодая девушка, которая уже однажды писала Корморану, прося помочь ей ампутировать ее собственные ноги. В это время, под влиянием алкоголя после временного расставания с Мэтью, Робин рассказывает Страйку об изнасиловании и покушении на убийство, из-за которых она бросила университет, и об измене Мэтью после ее отчисления, о которой она недавно узнала. Полиция скоро узнает, что нога, отправленная Робин, принадлежит недавно обнаруженному трупу. Вскоре после того, как тело было официально опознано, Робин получает следующую посылку (палец левой ноги того же трупа) вместе со словами из песни Blue Öyster Cult. Страйк и Робин начинают искать  Брокбэнка, Лэинга и Уиттакера. Негативное освещение прессы в сочетании с усилиями Страйка защитить Робин от опасности, создаваемой убийцей, ставят под удар как его бизнес, так и их рабочие отношения. Страйк и Робин ездят по Англии, в поисках троих подозреваемых. Напряженность между двумя увеличиваться, несмотря на приближающуюся свадьбу Робин и новую девушку Корморана, красивую и богатую ведущую BBC.

Страйк и Робин в конце концов устанавливают местонахождение каждого из их троих подозреваемых, все из которых в настоящее время живут в окрестностях Лондона. Во время следствия серийный убийца совершает еще два преступления. Первой жертве он отрезает два пальца (девушка выживает), однако ему удается убить вторую жертву. Убийца становится известен как Шеклвэльский Потрошитель. Через некоторое время убийца нападает на Робин, когда она возвращается домой, после слежки за Уиттакером, но ей удается сбежать.После этого нападения, Страйк понимает, кто убийца, однако сотрудником полиции, отвечающим за расследование, оказывается тот же офицер, который возглавлял расследование дела Лулы Лэндри, и тот злобно игнорирует все, что говорит ему Страйк. Страйк теряет последних оставшихся клиентов. Между тем, Робин принимает меры против Брокбэнка, который, как они определили, не был убийцей, но насиловал дочь своей подружки, которая выгоняет его из своего дома после встречи с Робин. Под предлогом неправомерного поведения Страйк увольняет Робин, что бы избавится от полицейских, которые приказали ему оставить в покое всех подозреваемых, и поймать серийного убийцу в ловушку.

В конце концов, прежде чем его бизнес окончательно рухнет, Страйку приходится находить доказательства без какой-либо помощи полиции (и без уволенной Робин, которая уехала из Лондона, чтобы выйти замуж за Мэтью в Йоркшире). Страйк устраивает ловушку убийце, попросив девушку сыграть его новую секретаршу, которую маньяк решает убить.  Убийцей оказывается Дональд Лэинг, построивший отдельную жизнь по поддельным документам в своей квартире, в которой он не проживает, но вместо этого использует, чтобы хранить сувениры, которые он снял со своих жертв. Лэинг, под вымышленным именем, сожительствовал со старшей сестрой первой жертвы. После того, как Страйк ловит Лэинга, он узнает о том, что полиция задержала и Брокбэнка. Покинув полицейский участок, Страйк бросается в Йоркшир на свадьбу Робин и прибывает как раз во время обмена клятвами.

Отрывок, характеризующий На службе зла

Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.