Далай-лама V

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Нгаванг Лобсанг Гьяцо»)
Перейти к: навигация, поиск
Нгаванг Лобсанг Гьяцо<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Далай-лама V
1638 — 1682
Избрание: 1619 признание тулку
Интронизация: 1638 Правитель Тибета
Церковь: школа Гелуг
Предшественник: Далай-лама IV
Преемник: духовный - Далай-лама VI
светский - Сангье Гьяцо
 
Рождение: 23-е 9-го лун. мес. 1617
Тибет, Таргьей
Смерть: 25-е 7-го лун. мес. 1682
Тибет, Лхаса
Дети: предпол. Сангье Гьяцо[1]
Принятие монашества: 1625

Нгава́нг Лобса́нг Гьяцо́ (16171682) — пятый Далай-лама («Великий Пятый»), тибетский религиозный и политический деятель.





Биография

Детство

Будущий Далай-лама родился в Тибете в местности Чинвар Тагце округа Таргьей (Центральный Тибет) 23-го числа 9-го лунного месяца 1617 года. Семья новорождённого принадлежала к школе ньингма.[2] Из-за острого религиозно-политического конфликта между школами гелуг и карма-кагью поиски и опознание нового Далай-ламы, проходившие в 1619 году, велись в строгом секрете. После успешного окончания поисков его переправили в Нанкарце. После смерти правителя Цанга, кармапинца Пунцог Намгьяла, сведения о нём были наконец обнародованы, и в 1622 году он был перевезён в лхасский монастырь Дрепунг. В 1625 году Панчен-лама IV посвятил его в гецулы и стал его учителем.[3]

Однажды дядя молодого Далай-ламы, принадлежавший к школе карма-кагью, повёл его на благословение к главе школы джонанг Таранатхе. Существовало предание, что из-за неприязни к новому тулку Таранатха во время посвящения поранил ему угол глаза, и Далай-лама на всю жизни остался косым.[4]

Война с антигелугпинской коалицией

Разгром Цохор-Цогто

В 1635 году Цохор-Цогто выслал в Тибет десятитысятный корпус во главе со своим сыном, чтобы помочь цзанскому Карма Тенкьонгу окончательно разгромить школу Гелуг. Однако хошоутский хан Гуши, с которым ранее была достигнута договорённость о защите Гелуг, сумел обезвредить войско. Цохор-Цогто, узнав о провале экспедиции, собрался в Тибет самостоятельно. Гуши-хан же в 1637 году напал на ставку Цохор-Цогто на Кукуноре и разгромил его. В следующем году Гуши прибыл с паломничеством в Тибет и лично представился Далай-ламе, после чего произошёл обмен почётными титулами. Далай-лама отказался от предложения посетить Джунгарию, однако в 1639 году вместе с Панчен-ламой IV и настоятелем Гадена оправил туда своего представителя — учившегося в Тибете хошоутского Зая-пандиту Намхая Гьяцо.[5]

Подчинение западного Кама

Так же, как и Цогто-тайджи, противником школы Гелуг был царь области Бэри в Каме, последователь бонпо Доньод Дордже. Его письмо к дэси Цанга с договором о совместных военных действиях в Центральном Тибете было перехвачено и отослано Гуши-хану. К 1639 году хошоуты были готовы вторгнуться в Тибет, чтобы уничтожить правителей Бэри и Цанга. Сам Далай-лама обсудил эту перспективу со своим дэси Сонам Чойпэлом, и последний настоял на том, что школа Гелуг должна использовать шанс покончить со своими давними врагами, имея такого сильного покровителя. В конечном итоге было принято решение уничтожить только бонца-антибуддиста Доньод Дордже, но не дэси Цанга. Гуши-хан вошёл в Кам, и после года войны Доньод Дордже был схвачен, а в 1640 году казнён. Западные области царства Бэри были возвращены в подчинение Центральному Тибету.

Разгром Цанга

После победы над Додьод Дордже Далай-лама узнал, что корпус Гуши-хана не возвращается на Кукунор, а идёт в Центральный Тибет, на Цанг. Дэси Сонам Чойпэл открыл ему, что это была его инициатива, и что теперь разворачивать хошоутов слишком поздно. Однако впоследствии, когда Гуши-хан осадил столицу Цанга Шигадзе, и Сонам Чойпэл начал сомневаться в успехе операции, так как рассчитывал на быструю сдачу, уже сам Далай-лама V убедил своего дэси продолжить осаду до победного конца. В результате жестокого штурма в 1642 году Шигадзе был взят, а Карма Тенкьонг Вангпо пленён.

Далай-лама на троне Тибета

Внутренняя политика

В 1642 г. Далай-лама был посажен на трон Шигадзе. Правитель ойратского племени хошоутов Гуши-хан объявил, что дарует ему верховную власть над Тибетом, что знаменовало основание новой (после школы Сакья) тибетской теократии. Столицей, а также резиденцией правительства, была объявлена Лхаса, где в 1645 г. было начато строительство дворца Потала. После подавления про-кармапинских восстаний на северо-западе страны и в Гьянцзе пленный Карма Тенкьонг был казнён, и оппозиция окончательно потеряла опору.

В 1643 и 1648 гг. в ряде районов проведена перепись населения, а некоторые кагьюпинские монастыри реорганизованы в гелугпинские. Монастырь школы Джонанг Тактен-Пхунцоглинг, основанный Таранатхой, был передан в ведение Гелуг.

Внешняя политика

  • Южная граница. В 1643 году Далай-лама V получил дипломатическое признание со стороны Непала и Сиккима в качестве политического главы тибетского государства.[6][7] В 1646 году было заключено тибето-бутанское соглашение, по которому дань, ранее уплачиваемая Бутаном Шигадзе, перенаправлялась в Лхасу; однако на следующий год Бутан в ходе краткосрочной войны аннулировал его.

После смерти Шуньчжи новый император Канси обращался к Далай-ламе с просьбой о введении тибетских и монгольских войск в Китай для помощи в подавлении восстания, но Далай-лама отказал ему под предлогом непереносимости китайского климата для тибето-монгольского войска,[10] хотя и выступал посредником для урегулирования пограничных китайско-монгольских конфликтов.

Смерть

Далай-лама V скончался в Лхасе 25-го числа 7-го лунного месяца. Смерть Далай-ламы скрывалась на протяжении 15 лет его дэсипремьер-министром»)), доверенным лицом и, возможно, сыном[11] Сангье Гьяцо ради окончания строительства Поталы, а также для того, чтобы соседи Тибета не воспользовались перерывом в правлении страной. Для исполнения роли Далай-ламы дэси выбрал одного из лхасских монахов.

Личность Далай-ламы V

С детства Пятый Далай-лама, Лобсанг Гьяцо, был спокойным и серьёзным, а затем проявил себя смелым и решительным. Немногословный, он всегда был убедительным. Будучи гелугпинцем, он поддерживал выдающихся лам других традиций, за что подвергался изрядной критике. Он игнорировал её, поскольку предпочитал быть знакомым с верованиями и учениями соперников, чем оставаться невежественным в их отношении... Он был сострадательным по отношению к подданным и мог быть безжалостным при подавлении восстаний. В своей работе, посвященной вопросам светской и духовной жизни,[12] он замечает, что не нужно сочувствовать человеку, который должен быть казнён за свои преступления[13]

Интересные факты

См. также

Напишите отзыв о статье "Далай-лама V"

Примечания

  1. См. Шакабпа В.Д. Тибет. Политическая история. СПб., Нартанг, 2003. ISBN 5-901941-10-1 - с. 138
  2. Кычанов Е. И., Мельниченко Б. Н. История Тибета с древнейших времён до наших дней. — М.: Вост. лит., 2005. С. 112
  3. Шакабпа В. Д. Тибет. Политическая история. СПб., Нартанг, 2003. ISBN 5-901941-10-1 — сс. 114—115)
  4. Эрдэнипэл Г. Конечная причина религий в Монголии. // История в трудах учёных лам. М.: КМК, 2004. — сс. 243—244
  5. Шакабпа В. Д. Тибет. Политическая история. СПб., Нартанг, 2003. ISBN 5-901941-10-1 — с. 118)
  6. 1 2 Кычанов Е. И., Мельниченко Б. Н. История Тибета с древнейших времён до наших дней. — М.: Вост. лит., 2005. С. 117, 221.
  7. Островская-мл. Е. А. Тибетский буддизм. — СПб.: Азбука-классика; Петербургское Востоковедение, 2008. С. 316.
  8. Шакабпа В. Д. Тибет. Политическая история. СПб., Нартанг, 2003. ISBN 5-901941-10-1 — с. 126—127)
  9. Джамбадорджи. Хрустальное зерцало // История в трудах учёных лам. М.: КМК, 2005. — с. 116
  10. Шакабпа В. Д. Тибет. Политическая история. СПб., Нартанг, 2003. ISBN 5-901941-10-1 — с. 133
  11. Шакабпа В. Д. Тибет. Политическая история. СПб., Нартанг, 2003. ISBN 5-901941-10-1 — с. 138
  12. Bslab-bya mu-thi-la'i 'phreng-ba
  13. Шакабпа В.Д. Тибет. Политическая история. СПб., Нартанг, 2003. ISBN 5-901941-10-1 - сс. 135-136

Отрывок, характеризующий Далай-лама V

– Вчера брат обедал у меня – мы помирали со смеху – ничего не ест и вздыхает по вас, моя прелесть. Il est fou, mais fou amoureux de vous, ma chere. [Он сходит с ума, но сходит с ума от любви к вам, моя милая.]
Наташа багрово покраснела услыхав эти слова.
– Как краснеет, как краснеет, ma delicieuse! [моя прелесть!] – проговорила Элен. – Непременно приезжайте. Si vous aimez quelqu'un, ma delicieuse, ce n'est pas une raison pour se cloitrer. Si meme vous etes promise, je suis sure que votre рromis aurait desire que vous alliez dans le monde en son absence plutot que de deperir d'ennui. [Из того, что вы любите кого нибудь, моя прелестная, никак не следует жить монашенкой. Даже если вы невеста, я уверена, что ваш жених предпочел бы, чтобы вы в его отсутствии выезжали в свет, чем погибали со скуки.]
«Стало быть она знает, что я невеста, стало быть и oни с мужем, с Пьером, с этим справедливым Пьером, думала Наташа, говорили и смеялись про это. Стало быть это ничего». И опять под влиянием Элен то, что прежде представлялось страшным, показалось простым и естественным. «И она такая grande dame, [важная барыня,] такая милая и так видно всей душой любит меня, думала Наташа. И отчего не веселиться?» думала Наташа, удивленными, широко раскрытыми глазами глядя на Элен.
К обеду вернулась Марья Дмитриевна, молчаливая и серьезная, очевидно понесшая поражение у старого князя. Она была еще слишком взволнована от происшедшего столкновения, чтобы быть в силах спокойно рассказать дело. На вопрос графа она отвечала, что всё хорошо и что она завтра расскажет. Узнав о посещении графини Безуховой и приглашении на вечер, Марья Дмитриевна сказала:
– С Безуховой водиться я не люблю и не посоветую; ну, да уж если обещала, поезжай, рассеешься, – прибавила она, обращаясь к Наташе.


Граф Илья Андреич повез своих девиц к графине Безуховой. На вечере было довольно много народу. Но всё общество было почти незнакомо Наташе. Граф Илья Андреич с неудовольствием заметил, что всё это общество состояло преимущественно из мужчин и дам, известных вольностью обращения. M lle Georges, окруженная молодежью, стояла в углу гостиной. Было несколько французов и между ними Метивье, бывший, со времени приезда Элен, домашним человеком у нее. Граф Илья Андреич решился не садиться за карты, не отходить от дочерей и уехать как только кончится представление Georges.
Анатоль очевидно у двери ожидал входа Ростовых. Он, тотчас же поздоровавшись с графом, подошел к Наташе и пошел за ней. Как только Наташа его увидала, тоже как и в театре, чувство тщеславного удовольствия, что она нравится ему и страха от отсутствия нравственных преград между ею и им, охватило ее. Элен радостно приняла Наташу и громко восхищалась ее красотой и туалетом. Вскоре после их приезда, m lle Georges вышла из комнаты, чтобы одеться. В гостиной стали расстанавливать стулья и усаживаться. Анатоль подвинул Наташе стул и хотел сесть подле, но граф, не спускавший глаз с Наташи, сел подле нее. Анатоль сел сзади.
M lle Georges с оголенными, с ямочками, толстыми руками, в красной шали, надетой на одно плечо, вышла в оставленное для нее пустое пространство между кресел и остановилась в ненатуральной позе. Послышался восторженный шопот. M lle Georges строго и мрачно оглянула публику и начала говорить по французски какие то стихи, где речь шла о ее преступной любви к своему сыну. Она местами возвышала голос, местами шептала, торжественно поднимая голову, местами останавливалась и хрипела, выкатывая глаза.
– Adorable, divin, delicieux! [Восхитительно, божественно, чудесно!] – слышалось со всех сторон. Наташа смотрела на толстую Georges, но ничего не слышала, не видела и не понимала ничего из того, что делалось перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далеком от прежнего, в том мире, в котором нельзя было знать, что хорошо, что дурно, что разумно и что безумно. Позади ее сидел Анатоль, и она, чувствуя его близость, испуганно ждала чего то.
После первого монолога всё общество встало и окружило m lle Georges, выражая ей свой восторг.
– Как она хороша! – сказала Наташа отцу, который вместе с другими встал и сквозь толпу подвигался к актрисе.
– Я не нахожу, глядя на вас, – сказал Анатоль, следуя за Наташей. Он сказал это в такое время, когда она одна могла его слышать. – Вы прелестны… с той минуты, как я увидал вас, я не переставал….
– Пойдем, пойдем, Наташа, – сказал граф, возвращаясь за дочерью. – Как хороша!
Наташа ничего не говоря подошла к отцу и вопросительно удивленными глазами смотрела на него.
После нескольких приемов декламации m lle Georges уехала и графиня Безухая попросила общество в залу.
Граф хотел уехать, но Элен умоляла не испортить ее импровизированный бал. Ростовы остались. Анатоль пригласил Наташу на вальс и во время вальса он, пожимая ее стан и руку, сказал ей, что она ravissante [обворожительна] и что он любит ее. Во время экосеза, который она опять танцовала с Курагиным, когда они остались одни, Анатоль ничего не говорил ей и только смотрел на нее. Наташа была в сомнении, не во сне ли она видела то, что он сказал ей во время вальса. В конце первой фигуры он опять пожал ей руку. Наташа подняла на него испуганные глаза, но такое самоуверенно нежное выражение было в его ласковом взгляде и улыбке, что она не могла глядя на него сказать того, что она имела сказать ему. Она опустила глаза.
– Не говорите мне таких вещей, я обручена и люблю другого, – проговорила она быстро… – Она взглянула на него. Анатоль не смутился и не огорчился тем, что она сказала.
– Не говорите мне про это. Что мне зa дело? – сказал он. – Я говорю, что безумно, безумно влюблен в вас. Разве я виноват, что вы восхитительны? Нам начинать.
Наташа, оживленная и тревожная, широко раскрытыми, испуганными глазами смотрела вокруг себя и казалась веселее чем обыкновенно. Она почти ничего не помнила из того, что было в этот вечер. Танцовали экосез и грос фатер, отец приглашал ее уехать, она просила остаться. Где бы она ни была, с кем бы ни говорила, она чувствовала на себе его взгляд. Потом она помнила, что попросила у отца позволения выйти в уборную оправить платье, что Элен вышла за ней, говорила ей смеясь о любви ее брата и что в маленькой диванной ей опять встретился Анатоль, что Элен куда то исчезла, они остались вдвоем и Анатоль, взяв ее за руку, нежным голосом сказал:
– Я не могу к вам ездить, но неужели я никогда не увижу вас? Я безумно люблю вас. Неужели никогда?… – и он, заслоняя ей дорогу, приближал свое лицо к ее лицу.
Блестящие, большие, мужские глаза его так близки были от ее глаз, что она не видела ничего кроме этих глаз.
– Натали?! – прошептал вопросительно его голос, и кто то больно сжимал ее руки.
– Натали?!
«Я ничего не понимаю, мне нечего говорить», сказал ее взгляд.
Горячие губы прижались к ее губам и в ту же минуту она почувствовала себя опять свободною, и в комнате послышался шум шагов и платья Элен. Наташа оглянулась на Элен, потом, красная и дрожащая, взглянула на него испуганно вопросительно и пошла к двери.
– Un mot, un seul, au nom de Dieu, [Одно слово, только одно, ради Бога,] – говорил Анатоль.
Она остановилась. Ей так нужно было, чтобы он сказал это слово, которое бы объяснило ей то, что случилось и на которое она бы ему ответила.
– Nathalie, un mot, un seul, – всё повторял он, видимо не зная, что сказать и повторял его до тех пор, пока к ним подошла Элен.
Элен вместе с Наташей опять вышла в гостиную. Не оставшись ужинать, Ростовы уехали.
Вернувшись домой, Наташа не спала всю ночь: ее мучил неразрешимый вопрос, кого она любила, Анатоля или князя Андрея. Князя Андрея она любила – она помнила ясно, как сильно она любила его. Но Анатоля она любила тоже, это было несомненно. «Иначе, разве бы всё это могло быть?» думала она. «Ежели я могла после этого, прощаясь с ним, улыбкой ответить на его улыбку, ежели я могла допустить до этого, то значит, что я с первой минуты полюбила его. Значит, он добр, благороден и прекрасен, и нельзя было не полюбить его. Что же мне делать, когда я люблю его и люблю другого?» говорила она себе, не находя ответов на эти страшные вопросы.


Пришло утро с его заботами и суетой. Все встали, задвигались, заговорили, опять пришли модистки, опять вышла Марья Дмитриевна и позвали к чаю. Наташа широко раскрытыми глазами, как будто она хотела перехватить всякий устремленный на нее взгляд, беспокойно оглядывалась на всех и старалась казаться такою же, какою она была всегда.
После завтрака Марья Дмитриевна (это было лучшее время ее), сев на свое кресло, подозвала к себе Наташу и старого графа.
– Ну с, друзья мои, теперь я всё дело обдумала и вот вам мой совет, – начала она. – Вчера, как вы знаете, была я у князя Николая; ну с и поговорила с ним…. Он кричать вздумал. Да меня не перекричишь! Я всё ему выпела!
– Да что же он? – спросил граф.
– Он то что? сумасброд… слышать не хочет; ну, да что говорить, и так мы бедную девочку измучили, – сказала Марья Дмитриевна. – А совет мой вам, чтобы дела покончить и ехать домой, в Отрадное… и там ждать…
– Ах, нет! – вскрикнула Наташа.
– Нет, ехать, – сказала Марья Дмитриевна. – И там ждать. – Если жених теперь сюда приедет – без ссоры не обойдется, а он тут один на один с стариком всё переговорит и потом к вам приедет.