Нгуен Тхе-то
| Нгуен Тхе-то вьетн. Nguyễn Thế Tổ | ||
| ||
|---|---|---|
| 1802 — 3 февраля 1820 | ||
| Предшественник: | титул учрежден | |
| Преемник: | Нгуен Тхань-то | |
Нгуен Тхе-то (вьетн. Nguyễn Thế Tổ, тьы-ном 阮世祖) — последний из Князей Нгуен и он же первый император Вьетнама из династии Нгуен[1][2]. Правил под девизом правления Зя-лонг (вьетн. Gia-long, тьы-ном 嘉隆)[1][2].
Имена — Тюонг (вьетн. Chuổng, тьы-ном 種), Фук Ань (вьетн. Phúc Anh, тьы-ном 福 映)[1][2].
Биография
Нгуен Тхе-то (1762—1820) — последний из Князей Нгуен, которые пошли на контакт с европейцами.
В начале XIX века Нгуен Тхе-то положил начало последней императорской династии Дайвьета. Завоевал власть с помощью французского подданного епископа Пиньо, упросившего короля Людовика XVI послать военный контингент. В это время состоялись первые контакты Франции с Дайвьетом, который французы называли «Аннамской Империей».
Тхе-то объединил враждовавшие дайвьетские территории Аннам и Тонкин в единую империю. Затем отношения с Францией были испорчены из-за преследования французских миссионеров на территории «Аннамской Империи».
Император Тхе-то первым начал употреблять в официальных документах новое название империи — «Вьетнам». По китайской модели, Тхе-то выстроил на «Ароматной реке» новую столицу Вьетнама — город Хюэ. Тринадцать императоров основанной им династии Нгуен восседали в Хюэ в течение 143 лет (1802—1945).
Напишите отзыв о статье "Нгуен Тхе-то"
Примечания
| ||||||
|
Это заготовка статьи о монархе, династии или её представителе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
|
Это заготовка статьи о Вьетнаме. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Нгуен Тхе-то
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
