Ндо́нга, или нду́нга (ндонга: oshindonga) — язык группы банту, распространённый на севере Намибии и юге Анголы среди народа овамбо (уамбо). Язык ндонга является по сути стандартизованным диалектом языка овамбо (ошивамбо), достаточно близким языку кваньяма (Ethnologue говорит о «частичной взаимопонятности»)[1]. По классификации Гасри принадлежит к зоне R и кодируется как R22 (коды от R20 до R29 соответствуют ошивамбо в целом[2]).
Ошивамбо — наиболее распространённый домашний язык в Намибии (согласно переписи 2001 года, на нём говорит дома 49 % населения страны[3]), а ндонга, согласно Ethnologue, самый большой диалект этого языка по числу говорящих.
Ндонга обладает типичным для языков банту агглютинативным строем, развитой системой именных классов. Как и во многих других языках банту западной зоны, префиксы именных классов ндонга имеют аугмент в виде дополнительного гласного: в ндонга это почти всегда o (в V классе — e), как и в других близкородственных языках, включая гереро.
См. также
Напишите отзыв о статье "Ндонга (язык)"
Примечания
- ↑ [www.ethnologue.com/show_language.asp?code=ndo Ошивамбо] в Ethnologue. Languages of the World, 2015.
- ↑ [goto.glocalnet.net/maho/downloads/NUGL2.pdf Maho, J. F. A referential classification of the Bantu languages: keeping Guthrie’s system updated. Ms., 2007]
- ↑ [www.npc.gov.na/census/index.htm Данные переписи]
Литература
- Baucom, Kenneth L. The phonology of proto-Wambo // African Studies, vol. 34, № 3 (1975)
- Fivaz, Derek, & S. Shikomba A reference grammar of Oshindonga (Wambo). Windhoek: Academy, 1986
- Viljoen, J. J., Amakali, P. & Namuandi M. Oshindonga-English, English-Oshindonga Embwiitya / Dictionary. Windhoek: Gamsberg Macmillan, (1984) 2001.
Ссылки
- [wingolog.org/writings/ Te ti! A beginner’s guide to Oshindonga] (англ.) Небольшой учебник для начинающих, составленный добровольцами Корпуса мира
Отрывок, характеризующий Ндонга (язык)
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
