Неаполитанские Бурбоны

Неаполитанские и Сицилийские Бурбоны
Страна:	Неаполитанское королевство, Королевство Сицилия, Королевство Обеих Сицилий
Родоначальный дом:	Бурбоны
Титулы:	Король Неаполитанский, король Сицилийский, король Обеих Сицилий
Основатель:	Карл VII Неаполитанский (IV Сицилийский)
Последний правитель:	Франциск II (король Обеих Сицилий)
Нынешний глава:	Педро Бурбон-Сицилийский, герцог Калабрия
Год основания:	1735
Смещение:	1860

Неаполитанские Бурбоны (итал. Borbone di Napoli или Сицилийские Бурбоны итал. Borbone delle Due Sicilie) — младшая ветвь Испанских Бурбонов (с 1735 года).

Неаполитанское королевство

По прелиминарному миру 3 октября 1735 года, завершившему Войну за польское наследство 1733—1735 (подтвержден Венским австро-французским договором 18 ноября 1738 года), Австрия отказалась от королевства Неаполя и Сицилии в пользу дона Карлоса Пармского, пятого сына Филиппа V Испанского, с условием, что оно не будет объединено с Испанией.

В 1759 году дон Карлос стал испанским королём, передав Неаполь и Сицилию своему третьему сыну дону Фернандо (1751—1825), который основал линию неаполитанских Бурбонов под именем Фердинанда IV. В 1806 он был изгнан из Неаполя наполеоновскими войсками, но с помощью английского флота сохранил власть над Сицилией; Наполеон I передал неаполитанскую корону сначала своему брату Жозефу (1806—1808), а затем маршалу Иоахиму Мюрату (1808—1815).

Королевство Обеих Сицилий

После отречения Мюрата от неаполитанского престола 20 мая 1815 года его вновь занял Фердинанд IV, провозгласивший себя в 1816 году королём Обеих Сицилий. Ему наследовали его сын Франциск I (1825—1830), внук Фердинанд II (1830—1859) и правнук Франциск II (1859—1860). В результате восстания на Сицилии в апреле—мае 1860 и вторжения в королевство отрядов Джузеппе Гарибальди в мае—октябре Франциск II лишился престола; референдум 21 октября 1860 года узаконил низложение неаполитанских Бурбонов и одобрил вхождение Неаполя и Сицилии в состав объединенной Италии.

Сицилийские Бурбоны сегодня

После смерти в 1894 году бездетного Франциска II права на корону Обеих Сицилий перешли к его младшему брату Альфонсо, графу Казерта (1841—1934), и его потомкам Бурбонам Калабрийским.

Династический спор о главенстве в королевском доме

Предыстория конфликта

Принц Альфонсо Мария, граф де Казерта возглавлял дом до 1934 года. Ему наследовал его старший сын принц Фердинанд Пий, герцог Калабрийский, возглавлявший королевский дом 26 лет (1934—1960). Его единственный сын умер в 1914 году, и права главы дома должны были перейти к одному из младших сыновей графа де Казерта. Первым, по старшинству, был принц Карлос Танкред (1870—1949). Он служил в испанской армии, в 1901 году вступил в брак с инфантой Марией де Лас Мерседес, дочерью Короля Испании Альфонса XII. До рождения инфанта Альфонсо Испанского (1907), сына короля Альфонсо XIII был одним из главных претендентов на трон Испании. По правилам испанских и неаполитанских Бурбонов не допускалось объединение двух королевств. 14 декабря 1900 года Карлос Танкред, с согласия своего отца, отрёкся от прав на престол Королевства Обеих Сицилий. Вторым, по сташинству в королевском доме, стоял его младший брат Раньери Мария, герцог де Кастро, он и возглавлял королевский дом с 1960 года по 1973 год. Раньери был признан главой Бурбон-Сицилийского дома всеми родственниками, кроме племянника принца Альфонсо Марии и его сына инфанта Карлоса. Сын Карлоса Танкреда, инфант Альфонс Мария (1901—1964), отказался признать отречение своего отца и в 1960 году заявил о своих претензиях на главенство в королевском доме .

Династический спор

Таким образом, с 1960 года существуют два параллельных королевских дома Обеих Сицилий. На главенство в доме претендовали:

1. Его Королевское Высочество инфант Карлос (1938-2015), герцог Калабрийский (Испания), сын Альфонса Марии
2. Его Королевское Высочество принц Карло, герцог де Кастро (Франция), внук Раньери Марии

Оба королевских дома пользуются поддержкой аристократических кругов и действуют на территории Италии. Награды обоих домов признаны Италией. Большинство королевских домов Европы признали главой Бурбон-Сицилийского Дома принца Раньери и его потомков, но испанский королевский дом признает претензии потомков инфанта Карлоса Танкреда. Римская церковь не высказала своего предпочтения ни одному из претендентов, сохраняя нейтралитет в этом вопросе и поддерживая отношения с обоими домами .

24 января 2014 года в Неаполе состоялось примирение между двумя ветвями Королевского Дома Обеих Сицилий. Две семьи взаимно признали титулы друг друга, а дочери герцога Кастро получили новые титулы: принцесса Мария Каролина стала герцогиней Палермской, а принцесса Мария Чиара герцогиней Капри.

В соответствии с Актом о примирении инфант Карлос и принц Карло признавались Главами Королевского Дома Обеих Сицилий и получали равные права по представлению всей семьи. Общее главенство в династии будет сохраняться до смерти принцев Карло, герцога де Кастро, и Педро, герцога Калабрийского, сына инфанта Карлоса, после чего объединенную династию возглавит старший сын принца Педро принц Хайме, герцог де Ното.

В настоящее время претендентами на главенство в Доме являются принц Карло Бурбон-Сицилийский, герцог Кастро (род. 1963) (глава неаполитанской ветви Дома с 2008 года), и принц Педро Бурбон-Сицилийский, герцог Калабрийский (род. 1968) (глава испанской ветви с 2015 года).

15 мая 2016 года принц Карло, герцог де Кастро обнародовал свое решение изменить правила наследования, которые до сих пор были в силе у этой ветви Бурбонов, чтобы сделать их "совместимыми с международными и европейскими нормами, которые запрещают любую дискриминацию между мужчинами и женщинами". Таким образом салическая система заменяется на абсолютную примогенитуру.

Принц Педро, герцог Калабрийский выступил с заявлением, в котором утверждает, что герцог Кастро не имеет полномочий изменять законы наследования в Доме Неаполитанских Бурбонов. Он также утверждает, что одностороннее решение герцога Кастро противоречит соглашению 2014 года и делает невозможным сохранить мир и гармонию в семье.

Литература

• Бурбоны // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Неаполитанские Бурбоны

Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.