Герцогство Неаполь
Герцогство Неаполь — фактически независимое государство в Южной Италии в VII — XII веках, формальный вассал Византийской империи. В течение пяти веков своего существования принимало активное участие в политической борьбе в Италии.
Содержание
Неаполь в VI—VII веках
Византийские императоры после падения Западной Римской империи не перестали рассматривать её земли как часть своей, тоже Римской, империи. При императоре Юстиниане I (527—565), наконец, сложились благоприятные условия для подчинения Константинополю независимых варварских королевств. В результате двадцатилетних византийско-готских войн Византийская империя ликвидировала Королевство остготов и установила свой полный контроль над Италией. Однако прошло тринадцать лет, и в 568—572 году, после смерти императора Юстиниана I, лангобарды завоевали всю Северную и большую часть остальной Италии и создали здесь собственное Лангобардское королевство.
В это время Неаполь был значительным городом с населением 30-35 тысяч человек, и он сумел остаться не завоеванным лангобардами.
Для эффективной борьбы с новыми противниками земли Центральной и Южной Италии, оставшиеся под контролем Византии, были объединены в так называемый Равеннский экзархат, правитель которого пользовался почти императорской властью.
В 615 году Неаполь восстал против экзарха. После подавления восстания экзарх Элевферий учредил в Неаполе в 638 году новую административную единицу — герцогство во главе с дукой (греческий титул «дука» эквивалентен западному «герцог»). Неаполитанский дука назначался на свой пост экзархом и подчинялся византийскому стратигу Сицилии. Учреждённое таким образом герцогство охватывало территорию, примерно соответствующую современной провинции Неаполь, и включало в себя, помимо собственно города, окрестности Везувия, полуостров Сорренто, Джулиано, Аверсу, Афраголу, Нолу, а также острова Искья и Прочида.
В 661 году император Констант II, единственный из византийских императоров переселившийся в Италию, даровал Неаполю право самоуправления. Неаполитанский герцог Василий, получивший титулы патриция и консула, обладал значительной властью, а под контроль герцогства перешли Гаэта и Амальфи. В эту эпоху Неаполитанское герцогство продолжало оставаться греческим по населению и языку, а на местных монетах чеканились профили императоров и греческие надписи.
Неаполь под сюзеренитетом папы
В VIII веке Неаполь постепенно выходит из под контроля Византии и принимает покровительство римских пап. Назначенный Византией герцог Иоанн I (711-719) в своей борьбе против лангобардов не дождался помощи от императора, но зато получил поддержку из Рима. Начало иконоборческой смуты в Византии привело к разрыву пап с Византией, и примеру понтификов последовали неаполитанские герцоги. В 763 году герцог Стефан II признал сюзеренитет пап над Неаполем. Правление Стефана II означало для Неаполя поворот от иконоборческой Византии к папскому Риму. В начале IX века латинский язык вытесняет греческий из официальных документов, неаполитанские монеты начинают чеканиться с латинскими надписями, а место императора на монетах занимает святой Януарий — покровитель города. Документы по-прежнему датировались годами правления византийских императоров, но фактически византийцы не имели никакого контроля над герцогством. Так, в 812 году император призвал своих итальянских вассалов поддержать византийский флот на Сицилии в борьбе против арабских пиратов, но неаполитанский герцог Анфим проигнорировал императорский приказ. В то же время города Гаэта и Амальфи, входившие в состав герцогства, направили свой флот на Сицилию. Таким образом, неаполитанцы продемонстрировали свою независимость от Константинополя, а их вассалы, напротив, исполнили свой долг перед императором.
В VIII-IX веках достоинство герцога не было наследственным. В 818 году стратиг Сицилии назначил герцогом Неаполя Феоктиста, не дождавшись согласия императора. Константинополь не признал это назначение и направил в Неаполь своего герцога — Феодора II. В 821 году последний, в свою очередь, был изгнан из Неаполя, а пост перешёл к избранному местным населением Стефану III.
Образование и развитие наследственного герцогства
В 840 году на неаполитанский престол вступил герцог Сергий I, не дожидаясь утверждения в Константинополе. В 850 году Сергий I назначил своего сына соправителем, положив начало передачи власти в герцогстве по наследству. В течение IX века Неаполь стал сильной региональной державой, принимая участие в многочисленных местных конфликтах. В отличие от торговых центров Гаэты и Амальфи, добившихся фактической независимости от герцогов, Неаполь обладал значительным военным флотом, принявшим участие в битве при Остии против сарацин в 849 году. В определённые моменты Неаполь объединял свои силы с мусульманами против сильных лангобардских соседей — княжеств Беневенто и Капуи. Долгое противостояние с последними в итоге привело к уменьшению территории герцогства.
Расцвет Неаполитанского герцогства приходится на правление герцога-епископа Афанасия и его ближайших преемников (двое из них, Григорий IV и Иоанн II, приняли участие в 915 году в битве при Гарильяно). Затем герцогство постепенно приходит в упадок, а на короткое время (1028—1029) покоряется своему соседу Пандульфу IV, князю Капуи, прозванному «Волк из Абруцци».
Потеря независимости
В борьбе против Капуи герцог Сергий IV призвал на помощь норманнов и первым из южноитальнских правителей даровал им лен — графство Аверсу (1030 год). Для укрепления своих связей с новым графом Аверсы Райнульфом Дренго Сергий IV отдал ему в жёны свою сестру. После её смерти (1034) Райнульф перешёл на сторону князя Капуи, а разочарованный Сергий IV оставил власть и ушёл в монастырь. Сын Сергия IV Иоанн V вступил в союз с князем Салерно Гвемаром IV и сумел сохранить независимость Неаполя.
В результате умелого лавирования неаполитанские герцоги дольше всех своих соседей сохраняли свою независимость от норманнов. Лишь в 1137 году Сергий VII признал своим сюзереном Рожера II и в качестве его вассала принял участие в битве при Риньяно против Райнульфа Алифанского, в которой и погиб 30 октября 1137 года. После гибели герцога в Неаполе было установлено республиканское правление, но уже в 1139 году неаполитанцы признали власть Рожера II. Титул герцога Неаполя Рожер II пожаловал своему сыну Альфонсо, но последний правил Неаполем лишь как королевский вассал. После смерти Альфонсо в 1144 году Неаполь окончательно перешёл под прямое управление короны.
Список герцогов Неаполя
Назначенные герцоги
- 661—666 Василий
- 666—670 Феофилакт I
- 670—673 Косьма
- 673—677 Андрей I
- 677—684 Кесарь I
- 684—687 Стефан I
- 687—696 Бонелл
- 696—706 Феодосий I
- 706—711 Кесарь II
- 711—719 Иоанн I
- 719—729 Феодор I
- 729—739 Георгий
- 739—755 Григорий I
- 755—766 Стефан II
- 767—794 Григорий II
- 794—801 Феофилакт II
- 801—818 Анфим
- 818—821 Феоктист
- 821 Феодор II
- 821—832 Стефан III
- 832—834 Бонус
- 834 Лев
- 834—840 Андрей II
- 840 Контард
Наследственные герцоги
- 840—864 Сергий I
- 864—870 Григорий III
- 870—877/878 Сергий II
- 877/878—898 Афанасий
- 898—915 Григорий IV
- 915—919 Иоанн II
- 919—928 Марин I
- 928—968 Иоанн III
- 968—992 Марин II
- 992—997/999 Сергий III
- 997/999—1002 Иоанн IV
- 1002—1034/1036 Сергий IV
- 1027—1029/1030 под контролем Пандульфа IV
- 1034/1036—1042 Иоанн V
- 1042—1077/1082 Сергий V
- 1077/1082—1107 Сергий VI
- 1107—1120/1123 Иоанн VI
- 1120/1123—1137 Сергий VII
Источники
- Skinner, Patricia. Family Power in Southern Italy: The Duchy of Gaeta and its Neighbours, 850—1139. Cambridge University Press: 1995.
- [faculty.ed.umuc.edu/~jmatthew/naples/darkages.html Naples in the Dark Ages] by David Taylor and Jeff Matthews
- Норвич, Джон Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание: 1016—1130 гг. — М, 2005. ISBN 5-9524-1751-5
Напишите отзыв о статье "Герцогство Неаполь"
Отрывок, характеризующий Герцогство Неаполь
Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.
В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».