Невежин, Тимофей Онисимович

Тимофей Онисимович Невежин рус. дореф. Тимошка Онисимовъ сынъ Невежинъ<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Памятник Тимофею Невежину работы А. И. Козырева, существовал в 1964—1990 годах</td></tr>
Слободчик Царёва городища
1679 год — 1686 год
Предшественник:	основание слободы
Преемник:	приказчик Григорий Шарыгин
Вероисповедание:	Православие
Рождение:	Невьянская слобода, Верхотурский уезд, Тобольский разряд, Русское царство (ныне Алапаевское муниципальное образование Свердловская область)
Имя при рождении:	Тимофей Онисимов (сын) Невежин
Супруга:	Настасья Родионова (дочь)
Дети:	Оска, Овдокимко

Тимофей Онисимович Невежин — слободчик Царёва городища, основатель города Кургана.

Биография

Об основателе города Кургана Тимофее Онисимовиче Невежине сохранилось немного сведений. В исторической литературе существует упоминание лишь о том, что он был выходцем из тюменских крестьян.

Согласно переписи стольника Льва Мироновича Поскочина 1683 года: «Тимошка Онисимов сказал: родился в Верхотурском уезде в Невьянской слободе и жил в Далматовом монастыре за вклад. И во 187 году велено ему на Цареве Городище стороить слободу.». Ныне с. Невьянское находится в Муниципальном образовании Алапаевское Свердловской области.

С 1649 года он выполнял всякую монастырскую работу в Далматовском Свято-Успенском мужском монастыре, без денежного и хлебного жалования.

7 сентября 1651 года к монастырю неожиданно подошли 100 воинов царевичей Девлет-Гиреея и Кучука, разграбили и пожгли монастырь, убили трёх старцев и 17 человек монастырских служек и увели с собой 20 человек. Весть обо всем происшедшем принесли один старец и мальчик, бежавший из плена. Позднее нашли ещё четырёх спрятавшихся монастырских служек. Основатель и строитель монастыря старец Далмат отсутствовал в это время в монастыре.

В августе 1662 года Сары Мерген с отрядом около двух тысяч человек разгромил слободы по р. Исети (Барневскую, Мехонскую), разрушили Катайский острог, первые поселения Далатова монастыря — слободу Служнюю, Нижне Ярскую деревню. Как отмечено в «Древней рукописи из архивных актов» «…не осталось целым и Далматова монастыря зданий, между тем, как стянулись сюда полки ратных людей из Тобольска, монастырь в крайности покинутый иноками Уже без защиты, варварами не оставлен даже в развалинах, но по сожжению сравнен с землею».

В переписных книгах стрелецкого головы Кирилла Дохтурова 1662 года Тимофей Анисимов упоминается в числе монастырских детёнышей.

В 1671 году Тимофею Анисимову и его жене Настасье Родионовой по указу преосвященнейшего Корнилия, митрополита Сибирского и Тобольского была дана вкладная, о чём была сделана соответствующая запись во вкладной книге: «им быть впредь в обители. И поить, и кормить, и одевать, и обувать монастырским казенным платьем, а захотят и постришись, и их, Тимофея и с женою его постриши безденежно, за те их прежние труды».

В 1674 году в монастырь был назначен строитель Никон. По его распоряжению вкладные, выданные в 1671 г., были объявлены подложными и их владельцы были изгнаны из монастыря. Пострадавший от этого Тимофей Анисимов в числе поверенных вкладчиков был отправлен в Тобольск в поисках правды. В 1674 году к строителю Никону от митрополита Корнилия приходит грамота с указанием не обижать вкладчиков. В 1675 году игумен Афанасий получает память от митрополита Корнилия из Тобольска: выслать старца Никона на очную ставку с Тимошкой Анисимовым, представлявшем интересы обманутых вкладчиков. Однако последующие события свидетельствуют о том, что отношения Никона с вкладчиками не наладились. Через несколько лет на него было совершено нападение пашенных крестьян Митки и Спирки Никитиных. В 1676 году суд встал на сторону челобитчиков и постановил в наказной памяти: «Никону впредь строителем быть не велят, потому, будучи он в строителях, в монастырской казне учинил хитрость большую и всякие дела делал без братского ведома и вкладчикам и крестьянам и бобылям налога и обиды чинил». Спирке Никитину который ножом резал старца Никона, в Тобольске учинено градское наказание: бит кнутом. Суд учел, что братья содержались в тюремном заключении до очной ставки со старцем Никоном, и отпустил их из Тобольска, оставив их по-прежнему за монастырем. При этом особо оговаривалось: «и чтобы наветом их здесь не изгонять и натуги и обиды не чинить и зла им никакого места прежней грубости не помнить».

Существуют разные точки зрения о дате основания города Кургана. Существует мнение, что Слобода Царево Городище поселена жителями в 1635 году. Но все сходятся на том, что его основателем был Тимофей Невежин. Осенью 1662 года Тобольский воевода князь Иван Андреевич Хилков направил в Верхотурье грамоту, которая предписывала в слободах Царево Городище, Мехонской и Барневской «с громленных крестьян оброчного хлеба не брать… а пожженные велеть застроить». Много лет датой основания Кургана считался 1662 год. В соответствии с решением Курганской городской Думы от 16 сентября 2009 года № 255 «О дате основания города Кургана» датой основания Кургана считается 1679 год.

После подачи челобитной тобольскому воеводе, в которой испрашивалось разрешение на строительство слободы, Невежин был наделен правом привлекать «охочих людей», желающих здесь поселиться. Подробные сведения о первопоселенцах слободы Царево Городище содержатся в переписи Л. Поскочина 1683 года. Устроителями нового поселения были слободчик Тимошка Онисимов, кузнец-бронник Ивашко Леонтьев сын Половников и семь беломестных казаков: Онтонка Федоров сын (Кропивин), Ондрюшка Терентьев сын Баскаков, Мишка Родионов сын Хромой, Ганка Микитин сын Кайгародов, Микишка Леонтьев сын Седов, Гришка Васильев сын Байбарин, Васька Варламов сын Черепанов.

Первое упоминание о слободчике Тимофее Онисимове как о Невежине содержится в Наказной памяти, выданной в 1680—1681 гг. слободчику Белоярской-Иковской слободе Кондрату Кондратьеву сыну Замятину. В ней сказано, что строить слободу следует «промеж слободы Белозерской слободчика Стенки Нестерова, да промеж слободы Царева Городища Тимошки Невежина».

Слободчик Тимофей Невежин упоминается в указе царя Фёдора III Алексеевича от 21 августа 1680 года.

Борьбу со старообрядцами Тимофей Невежин, вероятно, считал своей обязанностью. В Отписке тобольского воеводы князя Алексея Андреевича Голицына тюменскому воеводе Тимофею Григорьевичу Ртищеву о появившейся в Утятской слободе Тобольского уезда раскольниках, датируемую 1681—1682 гг., сообщается, что «Написал мне Тобольской слободы Царева городища слободчик Тимошка Невежин: в нынешнем де году Утяцкие слободы от Фетки Иноземцева обвели объезжие дороги мимо Царева городища и объезжают всякие люди. А сбираются к нему старцы и белцы с женами и с детми с Тюмени, с Кецкого остогу, из Мехонской слободы раскольщики и раздорщики, и ко святой божьей церкви и ко отцам духовным не ходят, и всякие богохульные речи испущают и в дома свои духовных отцов не пущают…». В декабре 1682 года отряд «тюменских служивых людей, литвы и конных казаков» во главе с Петром Титовым сыном Текутьевым окружил Утяцкую слободу. Во время штурма старообрядцы подвергли себя массовому самосожжению. Семь старцев были схвачены живыми, увезены в Тобольск.

В июле 1686 года вместо Тимофея Невежина в документах уже фигурирует приказчик слободы Царево Городище Григорий Шарыгин. В этом же 1686 году новым приказчикрм слободы Царево Городище стал сын боярский Петр Спиридонов. В сохранившихся документах Невежин больше не упомянут.

В конце XVII столетия в слободе Царево Городище излучистый берег Тобола, или «Арбинский (в некоторых документах Алгинский) Яр», состоящий из песка и глины, начал обваливаться, что представляло опасность строениям. В связи с этим в 1695 году большая часть жителей переселилась на место нынешнего города. Часть жителей отнесли свои дома от берега, ближе к Цареву Кургану, и переименовали селение в деревню Курганскую. В ведомости администрации Ялуторовского дистрикта, составленной 11 января 1749 года говорится: «… Деревня Курганская расстоянием от оного Царева Кургана пять верст. При оной Курганской деревне не иметца городового строения, надолбов, рогаток и рву, токма иметца примерно расстоянием около полуверсты пустой город, лежащий в столбах от Тобола-реки до Чёрного Займища…». Старая крепость имела очень большие по тому времени размеры: около восьмисот метров вдлину, при ширине полкилометра, то есть она занимала площадь примерно около 50 гектаров.

Мельница Т. Невежина

Согласно переписи Льва Поскочина 1683 года у Тимошки Онисимова пашни и сенных покосов нет. Советский краевед из деревни Старый Просвет Евгений Семенович Селетков, после изучения в госархиве Курганской области описания земель почётного гражданина и купца 1-й гильдии Н. Ф. Мясникова в «Полевом межевом журнале» 1840 года, писал: «…слободчиком Тимофеем Невежиным была поставлена мельница на речке Чёрный Ик в Илецком бору, в 15-16 верстах от слободы Царево Городище не позднее 1670 года». Этот же документ точно указывает местонахождение плотины и мельницы. Ныне близ этой плотины стоит кордон «Шух» Курганского лесхоза. Одна из дорог, идущих к остаткам мельницы, вымощена довольно большими гранитными глыбами.

Семья

В 1660-е гг. Т. Невежин женился на Настасье Родионовой дочери, выполнявшей в монастыре дворцовую и всякую работу.

Согласно переписи Льва Поскочина 1683 года у Тимошки Онисимова есть дети: Оска четырёх лет, Овдокимко году.

Возможные родственники

В сохранившихся документах не прослеживаются потомки слободчика Тимофея Невежина. Его дети могли быть записаны как Онисимовы, Слободчиковы, Тимофеевы. Так, в 1710 г. Осип Слободчиков 30 лет с семьей отмечен в д. Арбинской, которая в административном подчинении относилась к Царекурганской слободе.

Идентифицировать основателя города Кургана с кем-либо из жителей Верхотурского уезда пока не удалось. Прозвания с корнем «Невеж-» не относится к числу широко распространенных в XVII в.

Известные случаи применения слова «Невеж-» в именах и фамилиях:

• В 1641 году стрельцом тюменских конных казаков был Невежка Сергеев.
• В 1708 году в деревне Кондиной, относящейся к Мехонской слободе, проживал крестьянин Иван Тимофеев сын Невежин с сыном Герасимом.
• В 1719 году в деревне Боровлянской Красноярской слободы (ныне Пышминский район Свердловской области) жил крестьянин Василий Клементьев сын Невежин, 50 лет.

Память

• В 1962 году в честь 300-летия Кургана 1-я Межевая улица в посёлке завода колесных тягачей имени Д. М. Карбышева была переименована в улицу Тимофея Невежина.
• В июне 1964 года в сквере на привокзальной площади был воздвигнут памятник основателям Кургана, выполненный в бетоне скульптором А. И. Козыревым. На памятнике значилась дата основания города: 1662 год. В 1990 году Советским райисполкомом г. Кургана было принято решение реставрировать памятник, поскольку он пришел в негодность. Памятник был демонтирован, но из-за повышения цен реставрация отложена на неопределенный срок. Памятник был вывезен на 3-ю дистанцию гражданских сооружений (НГЧ-3) Курганского отделения железной дороги, впоследствии утилизирован. Существуют планы поставить новый памятник.
• 27 декабря 1990 года выпущен почтовый художественный маркированный конверт с Памятником основателям города Кургана работы А. И. Козырева.

Отрывок, характеризующий Невежин, Тимофей Онисимович

– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.