Невероятные приключения по ту сторону Туле

«Невероя́тные приключе́ния по ту сто́рону Ту́ле» (др.-греч. Τὰ ὑπὲρ Θoύλην ἄπιστα, букв. «невероятное по ту сторону Туле») — фантастический роман Антония Диогена (II в.н. э.), сохранившийся в пересказе и немногих фрагментах.

Сюжет

Содержание «Невероятных приключений по ту сторону Туле» представлено в основном в виде записей аркадянина Диния, обращенных к земляку Кимбу. В его рассказ о своих приключениях и странствиях включены рассказы и других персонажей: Деркиллиды, Астрея, Асулида. Обрамлением основного содержания служат письма самого автора романа: одно, посвятительное, обращено к сестре Исидоре, другое — к какому-то Фаустину, в котором Диоген и сообщает, «что он сочиняет книгу о невероятных приключениях по ту сторону Туле и что сочинение это он посвящает любознательной сестре своей Исидоре». В письме же к Исидоре Диоген выводит фигуру некоего Балагра, приближенного Александра Македонского, который якобы в письме к своей жене Филе, дочери Антипатра, рассказывает о найденных в захваченном македонскими войсками городе Тире саркофагах с начертанными на них странными надписями, обозначающими срок прожитой жизни умерших в летах и ночах. Он сообщает также о найденном близ надгробной насыпи кипарисовом ларце, внутри которого и хранились записи Диния, повествующие об удивительных приключениях по ту сторону Туле, легендарного острова на крайнем севере Европы. Письмо Балагра, таким образом, представляет своеобразный пролог к основному содержанию романа.

Диний, «пройдя через Понт, дошел до Каспийского и Гирканского морей и гор, называемых Рипейскими, и до устья реки Танаис. Затем, из-за сильных холодов, повернули они к Скифскому океану и, наконец, направились на Восток и пришли к месту восхода солнца. Потом, скитаясь в течение долгого времени и пережив множество разнообразных приключений, они прошли по берегу наружного моря, окружающего землю».

После долгих скитаний Диний прибывает на остров Туле, где встречается с Деркиллидой, бежавшей с братом Мантинием из родного города Тира в поисках спасения от злого египетского жреца Паапида. Жрец проник к ним в дом и обманом, с помощью волшебных средств принудил брата с сестрой привести своих родителей в состояние, подобное смерти. Деркиллида с братом попадают на Родос, затем на Крит, к этрускам и киммерийцам, у которых Деркиллида видела жителей царства Аида, а давно умершая служанка Мирто была её проводницей и наставницей. По возвращении оттуда Деркиллида, уже без брата, оказалась на могиле Керила и Астрея. Из рассказа последнего она многое узнала о Пифагоре и отце его, Мнесархе. Астрей рассказал ей и о себе и ещё о том, что услышал от Филотида. Далее Деркиллида рассказывает о жителях Иберии, видевших ночью и слепых днем, о кельтах, артабрах, астурийцах, о своих скитаниях по Италии и Скифии, о том, как она снова попала в руки Паапида. После встречи с братом, поведавшем Деркиллиде о своих необычайных и чудесных странствиях, следует ряд совместных приключений брата и сестры. Они пытаются бежать от Паапида, захватив его волшебную книгу и травы. Оракул предсказывает об ожидавшем их возмездии за нечестие по отношению к родителям — отныне их жизнь будет чередоваться со смертью. Паапид преследует беглецов и насылает на них беду. Предсказание исполняется. Влюбленный в Деркиллиду юноша Фрускан убивает Паапида, но думая, что Деркиллида действительно мертва, пронзает мечом и себя. «Обо всем этом и многом другом, что он узнал от Деркиллиды на острове Туле, Диний рассказывает аркадянину Кимбу, искусно сплетая повествование в одно целое. Он говорит о похоронах Деркиллиды и Мантиния, об их тайном возвращении из могил, о любовных делах Мантиния и о том, что из-за них случилось». На этом кончается 23 книга Диогена.

В последней, 24-й, книге Диний продолжает рассказ о своих необычайных скитаниях по странам, о возвращении в Тир, где он встретился с Деркиллидой, её братом и их пробудившимися родителями. Этот рассказ искусно соединен с рассказом спутника Диния Асулида о том, как ему удалось избавить Деркиллиду и Мантиния от злых чар Паапида и пробудить их родителей.

Интересно, что Деркиллида, которая живёт лишь ночью, рассказывает Динию о своих приключениях, по-видимому, во время их ночных свиданий. Возможно, что в соответствии с этими «любовными ночами» роман и делился на 24 книги, и этот композиционный прием мог послужить одним из источников «1001 ночи».

Пристрастие к чудесному и необыкновенному выступает у Диогена па первый план, а любовные отношения остаются на втором, и это существенно отличает его произведение от всех прочих греческих романов. Исходя из комментариев Фотия и замечаний самого Диогена, можно предположить, что содержание для своего романа Диоген заимствовал из сочинений предшествующих писателей, прежде всего историографов и географов. Фотий сообщает, что «Диоген упоминает о некоем Антифане, более древнем, чем он, писателе, который рассказывал о подобных же чудесах». Не исключено, что Диоген мог позаимствовать отдельные рассказы о чудесном у Ктесия, Онесикрита и других писателей романической историографии и парадоксографов.

Диний сообщает Кимбу о необычных вещах, увиденных им по ту сторону Туле, например, что «есть люди, которые могут жить в самых далеких арктических пределах, где ночь иногда продолжается целый месяц; бывает она и короче и длиннее месяца, и шесть месяцев, но не больше года». Далее он говорит о таких чудесах и таких людях, «каких никто не только не видел и не слышал, но даже и вообразить не мог», а сам он на Луне увидел «такие чудеса, которые превзошли все прежние фантастические истории». (Кстати, на Луну Диний попадает пешком, просто странствуя на север от Туле — и это первое известное в литературе путешествие на Луну).

Издания и переводы

• [www.tertullian.org/fathers/photius_copyright/photius_04bibliotheca.htm Английский перевод]
• Невероятные приключения по ту сторону Фулы / Пер. Н. Мильштейн. // Поздняя греческая проза. / Сост. С. Поляковой. М.: ГИХЛ, 1961. С. 171—178.

Отрывок, характеризующий Невероятные приключения по ту сторону Туле

Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.