Невский альманах

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Невский альманах

Титульный лист альманаха на 1828 год.
Специализация:

литературный альманах

Периодичность:

ежегодник

Язык:

русский

Адрес редакции:

Санкт-Петербург

Главный редактор:

Е. В. Аладьин

Издатель:

Е. В. Аладьин

Страна:

Российская империя Российская империя

История издания:

18251833, 18461847

Комплектация:

книжки с листами нот и гравюр

«Не́вский альмана́х» — литературный альманах, издававшийся Е. В. Аладьиным в Санкт-Петербурге в 18251833 и 18461847 гг. Один из самых популярных и самый долговечный альманах «альманачной эпохи», выходил девять лет подряд.





История

После очевидного коммерческого успеха двух первых выпусков литературного альманаха А. А. Бестужева-Марлинского и К. Ф. Рылеева «Полярная звезда» многие издатели захотели попытать счастья с полюбившимся публике форматом. Одним из самых успешных издателей альманахов стал Егор Васильевич Аладьин.

Выпуская «Невский альманах», Аладьин не придерживался какой-либо явной эстетической или идеологической линии, как это было в издании декабристов. «Невский альманах» являлся чисто коммерческим проектом. У публики он пользовался значительно большим успехом, чем у критиков и литераторов. Чтобы добиться расположения читателей, издатель постарался привлечь к участию в сборнике самых известных авторов. Анонсируя выход первого альманаха на 1825 год, Аладьин обещал поместить в нём произведения Пушкина, Жуковского, Крылова. 4 декабря 1824 года цензор А. С. Бируков выдал разрешение на печать, и к масленице альманах увидел свет. Однако ни Крылова, ни Пушкина в нём не оказалось, что было отмечено прессой.

Пушкин был раздражён использованием своего имени: «Он <Аладьин>, каналья, лжет на меня в афишках да мне присылает своё вранье»[1]. Поэт переслал экземпляр альманаха одной из своих знакомых (предположительно — Анне Николаевне Вульф[2]), сопроводив его саркастическим стихотворным комментарием:

Примите Невский Альманах.
Он мил и в прозе, и в стихах:
Вы тут найдете Полевова,
Василья Пушкина, <Мар>кова;
К<няжевич> дальный ваш родня
Украсил также книжку эту;
Но не найдете вы меня:
Мои стихи скользнули в Лету —
Что слава мира?… дым и прах!
Ах, сердце ваше мне дороже!..
Но кажется мне трудно тоже
Попасть и в этот Альманах.

Аладьин продолжал выпрашивать у Пушкина стихи для следующего сборника на 1826 год. В ответ Пушкин отправил ему лишь эту ехидную миниатюру. Тогда Егор Аладьин поместил её на «наиболее почетное»[3], открывающее стихотворный отдел, место, и заплатил за неё столько, что «вся годовая сумма Полевого <издателя „Московского телеграфа“> равняется с платой, которую предлагает Аладьин за одну пьесу»[4]. Так Александр Сергеевич оказался одним из участников «Невского альманаха».

В последующие несколько лет Пушкин сотрудничал с «Невским альманахом» весьма активно. В 1827—1829 годах в сборниках Аладьина появилось много небольших стихотворений, перепечатаны отрывки из «Бориса Годунова», «Бахчисарайского фонтана». В книжке на 1829 год были напечатаны фрагменты «Евгения Онегина» с первыми иллюстрациями к роману, нарисованными художником А. В. Нотбеком. Однако иллюстрации оказались крайне неудачны. Пётр Вяземский писал о них Пушкину: «Какова твоя Татьяна пьяная в „Невском альманахе“ с титькою навыкате и с пупком, который сквозит из-под рубашки? Если видаешь Аладьина (хотя на блинной неделе), скажи ему, чтобы он мне прислал свой „Невский альманах“ в Пензу: мне хочется вводить им в краску наших пензенских барышень. В Москве твоя Татьяна всех пугала»[5]. Сам Пушкин отреагировал на выход иллюстраций очередными эпиграммами, из которых уцелели две. Выпуск «Невского альманаха» на 1829 год стал последним, в котором Пушкин публиковался, и рецензируя в «Литературной газете» альманах следующего года, поэт счёл, что «„Невский альманах“ <…> видимо улучшается»[6].

Аладьину удалось привлечь к изданию много известных имён. Авторами альманаха были Н. Языков, П. Вязеский, Ф. Глинка, А. Измайлов, Ф. Булгарин, О. Сомов, А. Бестужев-Марлинский, И. Козлов, А. Крюков, Е. Зайцевский, Д. Ознобишин, А. Шаховской, А. Илличевский, М. Дмитриев, Н. Иванчин-Писарев и др. Активным сочинителем собственного издания был и сам Егор Аладьин.

Стоимость альманаха составляла 10 рублей. К книжкам иногда прилагались листы с нотами или гравюрами.

Выпуск альманаха на 1833 год стал последним. Однако в середине 1840-хх годов Аладьин решил возобновить издание «Невского альманаха». Он выпустил сборник на 1846 год, который не снискал успеха. Через год Егор Васильевич издал ещё одну книжку альманаха сразу на 1847 и 1848 годы. Эта попытка также оказалась неудачной. Больше «Невский альманах» Аладьина не выходил. Авторами альманаха сороковых стали либо старые писатели, либо молодые и ещё неизвестные широкой публике, популярных имён среди них почти не было. В двух выпусках были опубликованы произведения В. Карлгофа, Н. Полевого, Н. Хмельницкого, А. А. Григорьева, С. Дурова, Ф. Глинки, В. Бенедиктова, А. Пальма, Н. Жандра, А. Г. Ротчева, Д. П. Суткова, П. Кулиша и др.

Репутация альманаха

Ежегодник долго пользовался успехом у публики. Члены императорской фамилии неоднократно выражали издателю Аладьину своё расположение, а за выпуск альманаха Егор Васильевич был удостоен Высочайших подарков. Но, наряду с выдающимися произведениями, опубликованными в альманахе, появлялись в нём творения и таких персонажей, как граф Хвостов. Впоследствии в своей известной «классификации» В. Г. Белинский отнёс «Невский альманах» к альманахам-мещанам:

Одни из альманахов были аристократами, как, например, «Северные цветы», «Альбом северных муз», «Денница»; другие — мещанами, как, например, «Невский альманах», «Урания», «Радуга», «Северная лира», «Альциона», «Царское село» и проч.; третьи — простым черным народом, как, например, «Зимцерла», «Цефей», «Букет», «Комета» и т.п… Аристократические альманахи украшались стихами Пушкина, Жуковского и щеголяли стихами гг. Баратынского, Языкова, Дельвига, Козлова, Подолинского, Туманского, Ознобишина, Ф. Глинки, Хомякова и других модных тогда поэтов… Альманахи-мещане преимущественно наполнялись изделиями сочинителей средней руки и только для обеспечения успеха щеголяли несколькими пьесками, вымоленными у Пушкина и других знаменитостей. Альманахи-мужики наполнялись стряпнёю сочинителей пятнадцатого класса…

В наши дни на преемственность с «Невским альманахом» Аладьина претендует основанный в 2003 году поэтом Владимиром Скворцовым одноимённый литературный журнал, указывая датой своего появления 1825 год[7].

Типографии

В разные годы альманах печатался в разных типографиях:

  • типография Департамента народного просвещения (на 1825—1829 годы)
  • типография вдовы Плюшар (на 1830 год)
  • типография Х. Гинце (на 1831 год)
  • печ. при Императорской академии наук (на 1832 год)
  • типография К. Вингебера (на 1833 год)
  • типография К. Жернакова (на 1846 год)
  • типография К. Края (на 1847 и 1948 годы)

Напишите отзыв о статье "Невский альманах"

Примечания

  1. [feb-web.ru/feb/pushkin/texts/push17/vol13/y132146-.htm А. С. Пушкин — Л. С. Пушкину. Конец февраля 1825 г.]
  2. [feb-web.ru/feb/pushkin/serial/v81/v81-116-.htm В. П. Старк. Несколько пояснений к стихотворению Пушкина «Н. Н. (Примите „Невский альманах“)».]
  3. Дельвиг А. И. Из моих воспоминаний. — В кн.: Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1974, т. 2, с. 115.
  4. Письмо Л. С. Пушкина С. А. Соболевскому от 17 января 1826 г., Литературное наследство. М., 1934, т. 16—18, с. 730.
  5. [feb-web.ru/febupd/pushkin/texts/selected/per/per-271-.htm Письмо П. А. Вяземского А. С. Пушкину от 23 февраля и 10 марта 1829 г.]
  6. [feb-web.ru/feb/pushkin/texts/push17/vol11/y11-117-.htm Невский альманах на 1830 год. / «Литературная газета» 1830, № 12,]
  7. [www.nev-almanah.spb.ru/2004/red.shtml О редакторе журнала «Невский Альманах» В. Скворцове.]

Ссылки

  • [www.spsl.nsc.ru/Fulltexts/Pushkin/12/Jpeg/index_Jpeg.html Произведения А. С. Пушкина в Невском альманахе" на 1828 год.]

Литература

  • Смирнов-Сокольский Н. П. Русские литературные альманахи и сборники XVIII—XIX веков. М., 1965. С. 125.
  • Смирнов-Сокольский Н. П. Невский альманах // [feb-web.ru/feb/pushkin/biblio/smi/smi-001-.htm Рассказы о прижизненных изданиях Пушкина]. — М.: Издательство Всесоюзной книжной палаты, 1962. — С. 537-546. — 632 с. — 25 000 экз.
  • Старк В. П. [feb-web.ru/feb/pushkin/serial/v81/v81-116-.htm Несколько пояснений к стихотворению Пушкина «Н. Н. (Примите „Невский альманах“)»] // Временник Пушкинской комиссии, 1978. — Л., 1981. — С. 116—125.

См. также

Отрывок, характеризующий Невский альманах

– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий: