Невядомский, Элигиуш

Элигиуш Невядомский
польск. Eligiusz Niewiadomski
Жанр:	портрет, пейзаж
Учёба:	Императорская Академия художеств
Влияние:	Войцех Герсон

Элигиуш Невядомский (польск. Eligiusz Niewiadomski; 1 декабря 1869, Варшава — 31 января 1923, там же) — польский художник, преподаватель и художественный критик, борец за независимость Польши, убийца первого президента Польши Габриэля Нарутовича.

Жизнь и творчество

Э. Невядомский родился в старинной дворянской семье, происходившей из Подляшья. Когда Элигиушу было 2 года, умерла его мать. Среднее образование он получил в варшавском реальном училище. Далее учился в петербургской Императорской Академии художеств, которую закончил в 1894 году с золотой медалью (за картину Кентавры в лесу). За время учёбы завоевал 2 малые серебряные медали и 2 годичных поощрительных 300-рублёвых стипендии. В 1894—1896 годах продолжает обучение в Париже. Во время пребывания в Париже тяжело болел. Был также учеником художника Войцеха Герсона.

После возвращения в Варшаву выступает в первую очередь как публицист и художественный критик; его статьи высоко ценились. С 1897 года преподаёт рисование в варшавской Политехнической школе. Много занимается устройством в Варшаве Школы изящных искусств европейского уровня. В этот период совершает также несколько поездок в горный Татранский край, составляет одну из первых научных карт Татр. Много занимается преподаванием в различных варшавских художественных школах, читает лекции в провинции, пишет несколько научных работ по истории искусства и иконографии.

С началом Первой мировой войны преподаёт историю живописи, рисует портреты и художественные композиции, работает как иллюстратор. 1 марта 1918 года назначается заведующим отделением живописи и скульптуры во временном правительстве оккупированного немцами королевства Польского.

Автор сочинения «Польская живопись XIX—XX столетий».

Политическая деятельность

Э. Невядомский всегда тяготел к политической, патриотической общественной работе. Во время своей учёбы в Петербурге он был избран президентом Землячества польских студентов в столице России. Вернувшись в Варшаву, художник поддерживал отношения с правыми, националистическими польскими организациями. В ноябре 1918 года он принимает участие в разоружении немецких войск в Варшаве.

В 1920 году, во время Советско-польской войны пытался вступить добровольцем в польскую армию, но по возрасту был отклонён. С разрешения генерала Казимира Соснковского был направлен в управление контрразведки при Главном штабе. В 1921 году Э. Невядомский демобилизуется и возвращается в Варшаву на старую работу в Министерстве культуры. 16 декабря 1922 года, во время открытия художественной выставки в варшавской галерее «Захента» Невядомский трижды стреляет из револьвера в первого президента Польши Г. Нарутовича, который скончался на месте. На суде художник сам потребовал для себя смертной казни. При этом заявил, что первоначально собирался стрелять в Ю. Пилсудского, как главного проводника демократической и левой идеи, разрушающих Польское государство, но когда Пилсудский отказался от поста президента Польши, Невядомский решил совершить покушение на Нарутовича.

Э. Невядомский был расстрелян по приговору суда в Варшавской цитадели 31 января 1923 года в 7:19 утра.

Похоронен на варшавском кладбище «Повонзки». В церемонии похорон принимали участие около десяти тысяч человек.

Литература

• Wapiński, Roman (1980). Narodowa Demokracja 1893—1939. Wrocław: Zakład Narodowy Imienia Ossolińskich. ISBN 83-04-00008-3.

Отрывок, характеризующий Невядомский, Элигиуш

– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.