Недвойственность

Недво́йственность — уровень видения мира и соответствующие ему теории, в которых физически (внешне, поверхностно) разделённые друг от друга объекты воспринимаются как метафизически единые и неделимые. Термин может относиться к уровню психофизиологии человека, где недвойственность восприятия предстаёт как уровень развития его сознания, либо к ментальному уровню, где использование недвойственного понимания мира является сугубо теоретическим и не подкреплено соответствующим ему уровнем развития сознания. Таким образом в одном случае недвойственность предстаёт как прямое ви́дение мира, практика, в другом — как чистая теория, концепция или модель.

Употребление понятия недвойственности

Терминологически, английское слово non-duality происходит от латинского duo, что означает «два», и используется как перевод санскритского термина «адвайта». Однако, недвойственное восприятие или понимание прослеживается в разных традициях, поэтому является более широким, универсальным понятием, нежели термин «адвайта», указывающий на индо-ведическую традицию. Поэтому, их можно использовать в локальных случаях как синонимы, в более широком же плане следует понимать что адвайта является одним из недвойственных учений. Недвойственность при этом рассматривается как понимание того, что дуализм, как и множественность являются иллюзорными явлениями и соответствующее этому пониманию состояние сознания. Дуалистическое мировидение связано с разделением чего-либо на субъекты и объекты и их противопоставлением друг другу, их якобы несовместимостью. Такое мышление ещё называется субъект-объектным. Пример дуалистических пар: я/другой, свой/чужой, разум/тело, мужчина/женщина, добро/зло, активность/пассивность, дуализм/недвойственность и многое другое. Недвойственность же, проявленная в философской, религиозной или научной точках зрения или теориях утверждает, что не существует фундаментального различия между субъектом и объектом, например — между сознанием (духом) и материей, или что весь феноменологический мир является иллюзией (при этом реальность описывается различными терминами: как Пустота, То, Что Есть, сознание Бога, Атман или Брахман). Не-теизм содержит схожую концептуальную и философскую информацию.

Многие традиции (как сейчас считается, зародившиеся в Азии, но возможно присутствующие в корне всех учений) утверждают, что истинное состояние или природа реальности недвойственна, и что все встречающиеся дихотомии либо нереальны, либо (в лучшем случае) являются неточными описаниями, используемыми для удобства или локальных случаев. Хотя позиции по отношению к переживанию дуальности могут различаться, традиции недвойственности сходятся в том, что эго, или ощущение личной, отдельной сущности, её авторства действий и контроля, в своей основе считается иллюзией.

Недвойственность можно также рассматривать как практику, а именно практику обращения вопросов к «собственной» «сущности», как её описал Рамана Махарши, направленную на то, чтобы привести человека к осознанию недвойственной природы всего существующего.

Недвойственность может также относиться к одному из двух видов качеств. Одно из них — качество единства с реальностью, Богом, Абсолютом. Это качество познаваемо и может быть приобретено спонтанно и через практику обращения вопросов. Второе качество абсолютно по своей природе, или, если попытаться выразить это словами, "концептуальное отсутствие и «да» и «нет», как писал Вей У Вей. Последнее качество находится за пределами качества единства. Его можно рассматривать как непознаваемое.

Досягаемость не имеет значения в отношении второго качества, упомянутого в предыдущем абзаце, поскольку, согласно этому качеству, основная часть его приобретения включает в себя осознание того, что в целом существование отдельного индивидуума, который мог бы достичь понимания недвойственности на самом деле просто иллюзорно. Достижение второго из этих качеств подразумевает угасание ощущения своего «я», которое было в этом поиске:

"В чём значение утверждения «никто не может достичь просветления?» …Просветление — это уничтожение «кого-то», кто «хочет» просветления. Если просветление присутствует, …это означает, что «кто-то» [то есть эго индивидуума], кто ранее хотел просветления, уничтожен. Поэтому ни"кто" не может достичь просветления, и ни"кто" не может им обладать. […] если вы получите миллион долларов, будет кто-то [то есть эго], кто будет обладать этим миллионом долларов. Но если вы ищете просветления, и оно происходит, не будет «кого-то» [то есть отдельного эго], чтобы обладать этим просветлением".

Недвойственность и монизм

Философская концепция монизма схожа с недвойственностью. Некоторые формы монизма утверждают, что все явления в действительности имеют одну и ту же суть. Другие формы монизма, в том числе атрибутивный монизм и идеализм являются концепциями, схожими с недвойственностью. Сама концепция недвойственности утверждает, что различные явления неразделимы, или что между ними нет чёткой границы, но они не являются одним и тем же. Различие между этими двумя точками зрения считается очень важным в учениях Дзэн, Мадхъямака и Дзогчен, которые являются собственно учениями недвойственности. Некоторые более поздние философские подходы также совершали попытки расшатывания традиционных дихотомий, считая их фундаментально безосновательными или неточными. Например, одна из типичных форм, деконструкция, заключается в критике бинарных оппозиций в тексте, в то время как проблематизация задаёт вопросы о контексте или ситуации, в которой возникают такие концепции как дуализм.

Недвойственность и солипсизм

Недвойственность поверхностно напоминает солипсизм, но с точки зрения недвойственности солипсизм совершает ошибку в том, что не подвергает исследованию саму субъективность. В результате тщательного исследования референта «я», то есть статуса человека как отдельного наблюдателя поля восприятия, оказывается, что это точно так же подлежит сомнению, как солипсисты подвергают сомнению существование других разумов и остальной «внешний мир». (Один из способов увидеть это — обратить внимание на то, что вследствие проблемы, возникающей, когда субъективность становится объектом восприятия самой себя, невозможно получить подтверждение собственного существования от других, независимое существование которых уже является сомнительным с точки зрения солипсизма!) Недвойственность в конечном счёте предполагает, что референт «я» на самом деле является искусственной конструкцией (просто границей, отделяющей «внутреннее» от «внешнего», в определённом смысле), преодоление или выход за пределы которой является просветлением.

Осознание недвойственности

Для последователя Недвойственности реальность в конечном счёте не является ни физической, ни умственной, это невыразимое состояние или осознание. Эту первичную реальность можно назвать «Дух» (Шри Ауробиндо), «Брахман» (Шанкара), «Бог», «Шуньята» (Пустота), «Одно» (Плотин), «Сущность» (истинное «я», Self) (Рамана Махарши), «Дао» (Лао Цзы), «Абсолют» (Шеллинг) или просто «Недвойственное» (Ф. Г. Брэдли). Рам Дасс называет её «третьим уровнем»; он утверждает, что никакая фраза не может этого описать, поэтому любая фраза подойдёт. Теорию Шри Ауробиндо называют Интегральная адвайта.

Необходимо указать, что, в принципе, ничего такого как недвойственная точка зрения, или теория, или переживание, на самом деле не может быть, возможно только осознание Единства или недвойственности. Никто не может утверждать, что переживает недвойственность, потому что сама концепция переживания зависит от различия между объектом и субъектом, что уже является дуальностью. Субъект переживает восприятие объекта, то есть чего-то отдельного от субъекта. Таким образом, точно передать словами это единство в принципе невозможно, слова могут быть только недостаточным указателем на осознание.

Кен Уилбер комментирует, что традиции недвойственности

«…более заинтересованы указывать на Недвойственное состояние Таковости, которое является не обособленным состоянием сознания, а просто основанием или пустотой, включающей в себя все состояния. [В них] есть огромное количество различных „указателей“, которые просто указывают на то, что уже происходит в вашем сознании в любом случае. Каждое ваше переживание уже является недвойственным, осознаёте вы это или нет. Поэтому вам не нужно изменять своё состояние сознания, чтобы обнаружить эту недвойственность. Любое состояние сознания, которое у вас есть, прекрасно подходит, потому что недвойственность в полной мере присутствует в каждом состоянии… речь о её распознавании. Распознавании того, что уже всегда присутствует. Изменение состояния бесполезно, даже отвлекает… субъект и объект на самом деле являются одним, и вам нужно просто осознать это… в вашем сознании уже есть всё, что для этого необходимо. Прямо сейчас вы смотрите непосредственно на ответ… но вы не узнаёте [его]. Кто-то приходит и указывает [на него], и тогда вы хлопаете себя по лбу и говорите: „Да, я же смотрел прямо на это…“

Нисаргадатта Махарадж, когда его спросили о том, как узнать, что кто-то приближается к этому пониманию, ответил так:

„Даже это опять является концепцией. Но я дам вам критерий, с помощью которого можно отчасти что-то оценить. Когда наступает этот этап, человек глубоко ощущает, что то, что делается, просто происходит, и он не имеет к этому никакого отношения, тогда что бы ни происходило, на самом деле этого не происходит — это становится глубоким убеждением. А то, что казалось бы, происходит, на самом деле тоже иллюзия. Это может быть решающим критерием. Другими словами, совершенно независимо от того, что происходит, человек больше не думает, что он живёт, но что жизнь живёт через него, и что бы он ни делал, он не делает это, но оно делается через него, вот это в некотором роде критерий“.

Недвойственность в духовных традициях, религиях и науке

Адвайта-веданта

Адвайта (санскрит: а — не; двайта — дуальный) — индийская традиция недвойственности, философским подразделением которой является адвайта-веданта, одна из ветвей индуизма.

Принято считать что адвайта как система взглядов впервые была сформулирована Шри Ади Шанкарачарьей в VIII в. н. э. Большинство последователей Смарты придерживаются этой теории природы души (Брахмана).

Согласно Рамане Махарши, джняни (тот, кто осознал истинное „я“) не видит индивидуальное эго, и не воспринимает себя (или кого-то другого) как „делателя“. Это состояние осознания называется джняна, что означает „знание“ или „мудрость“, со ссылкой на концепцию о состоянии бытия, в котором человек пребывает в осознании Сущего. Боб Адамсон (Мельбурн, Австралия), который когда-то был студентом Нисаргадатты Махараджа, последователя традиции Наванат Сампрадайя, говорит, что „джняни“ — это „знающее присутствие“, пребывающее в каждом (из нас), но нам кажется, что отождествление с „содержанием разума“ скрывает это знание. Рамеш Балсекар замечает, что иллюзия личного существования и авторства действий (эго) обеспечивает возможность возникновения объектов восприятия:

„Сознание в покое“ не осознаёт себя. Оно начинает осознавать себя только когда возникает это внезапное переживание „я есть“, безличное ощущение осознания. И тогда „Сознание в покое“ превращается в „Сознание в движении“, Потенциальная энергия становится текущей энергией. Нет двух сознаний или энергий. Из Потенциальной энергии не возникает ничего отдельного… Этот момент наука называет Большим взрывом, а мистик называет его внезапным рождением осознания….»

Тем не менее, такие учителя как Адамсон указывают на тот факт, что содержание разума известно, оно распознаётся присутствием или сознанием, которое не зависит от содержания разума. Адамсон учит, что мы формируем свою личность на основании содержания разума (чувств, ощущений, надежд, мечтаний, мыслей), однако наша истинная сущность или природа — то, что наблюдает всё это — видящий, свидетель Самого Себя.

Адвайтические школы принято делить на классическую адвайта-веданту, вишишта-адвайту и неоадвайту. Представителями классической (древней) адвайта-веданты являются Шри Ади Шанкарачарья (788—820), Гаудапада (пр.5-8 века н. э.) и их последователи. Несколькими веками позже получила распространение вишишта-адвайта, признающая реальность существования материального мира и частичную обособленность индивидуального «я» от всеобъемлющего Я (Брахмана). Таким образом, вишишта-адвайта занимает промежуточное положение между ортодоксальной адвайта-ведантой и двайтой. Основоположником и основным представителем вишишта-адвайты принято считать Рамануджу (ок. 1117—1137). В конце XIX — начале XX века зародилась новая волна адвайты, именуемая как неоадвайта и являющаяся наиболее вольным толкованием постулатов классической адвайта-веданты. Её представители — Шри Рамана Махарши (1879—1950), Шри Нисаргадатта Махарадж(1897—1981), Пападжи (Харилал Шри Пунджа) (1910—1997), Рамеш Балсекар (1917—2009), Рам Цзы (Уэйн Ликерман, 1951), Мадукар (1957), Цезарь Теруэль (1969), Карл Ренц (1953) и многие другие. Из российских Мастеров адвайты можно выделить Нго Ма (Дракон) ,Свами Йога Камала, Свами Дхарма Сумирана, Свами Вишнудевананда Гири Джи Махараджа (Свами Вишну Дэва). Недвойственность присуща также мировосприятию Ильи Беляева, Евгения Багаева и некоторым другим российским авторам.

Буддизм

Все школы буддизма учат об «отсутствии я» (No-Self) (анатта на языке пали, анатман на санскрите). «Отсутствие я» в буддизме — это не недвойственность, но характеристика отсутствия постоянного, неделимого целого будь то душа, ум, эго или Атман. Понятие недвойственности свойственно только школам Махаяны и ни в каком виде не встречается в Палийском Каноне. Недвойственность в буддизме подразумевает не слияние с высшим Брахманом, а осознание того, что двойственность себя/субъекта/личности/наблюдателя/деятеля и объекта/мира является иллюзией.

В буддийском каноне Махаяны Алмазная Сутра доступно излагает концепцию недвойственности «себя» и «существ», а Сутра Сердца говорит о шуньяте — «пустоте» всех «форм», которая в то же время является «формой» всей «пустоты». Притча о Горящем Доме в Сутре Лотоса подразумевает, что все разговоры о Двойственности и Недвойственности, которые ведут Будды и Бодхисаттвы всего лишь искусные средства (санскр. Упайя), предназначенные для того, чтобы привести заблуждающихся к более высокой истине. Мадхъямака является наиболее полным философским описанием; и напротив, многие лаконические утверждения приводятся в форме коанов. В Махамудре и Маха Ати можно найти глубокие идеи и практики, которые подчёркивают яркость и обширность недвойственного сознания.

Буддизм Махаяны, в частности, сочетает идеи недвойственности с уважением к двойственности (сострадание) — повседневному переживанию дуальности, которое населяют личности и остальные (разумные существа), уделяется внимание, всегда «сейчас». Этот подход сам по себе рассматривается как средство рассеяния иллюзии двойственности (то есть как путь). В Тхераваде это уважение осторожно выражается принципом «не навреди», в то время как в Ваджраяне оно смело описывается как наслаждение (особенно в тантре).

Дзогчен является (на сегодняшний день) относительно эзотерической традицией, изучающей «естественное состояние», и подчёркивающей важность непосредственного переживания. Эта традиция является частью традиции Ньингма Тибетского буддизма, где она рассматривается как высшая из её девяти ян, или средств практики. Схожие учения также можно обнаружить в небуддийской традиции Бон. В философии Дзогчен изначальное состояние недвойственного сознания называется ригпа.

Последователь традиции Дзогчен осознаёт, что кажущийся образ вещей и пустота неразделимы. Человек должен выйти за пределы двойственного мышления, чтобы воспринимать подлинную природу своего чистого разума. Эта первичная природа является чистым светом, непроизводным и неизменяющимся, свободным от всякой скверны. Обычный человеческий разум поглощён концепциями дуальности, но чистый разум не подвержен заблуждению. С помощью медитации последователь Дзогчен на собственном опыте узнаёт, что мысли не реальны. Умственные явления возникают в разуме и исчезают, но с фундаментальной точки зрения они пусты. Разум не может существовать в постоянно изменяющихся внешних явлениях, и в результате тщательного наблюдения можно осознать, что разум — это пустота. Все концепции дуальности растворяются в этом понимании.

Дзэн является традицией недвойственности. Дзэн можно считать религией, философией или просто практикой в зависимости от точки зрения. Его также можно назвать стилем жизни, работы, формой искусства. Последователи дзэн не считают такие ярлыки полезными, называя их «пальцем, указывающим на луну». Тозан, один из основателей направления дзэн Сото в Китае, создал учение, известное как «Пять порядков реального и идеального», которое указывает на необходимость избегать поглощения разделением на Абсолютное и Относительное / Сансару и Нирвану и описывает шаги дальнейшего перехода к полному осознанию Абсолюта в любой деятельности.

Кашмирский шиваизм

Кашмирский шиваизм — недвойственная линия шиваизма. Для кашмирских шиваитов единственной реальностью является сознание, в котором восприятие человеком дуальности является иллюзией. Поэтому многими учёными кашмирский шиваизм характеризуется как идеалистический или фундаменталистский монизм. Основные положения кашмирского шиваизма изложены в Шива-сутре, Спанда-карике и Виджняна Бхайрава Тантре.

Даосизм

Понятие у-вэй (кит. у — не, вэй — делание) даосизма переводится по-разному (напр. недействие, недеяние, отсутствие суеты) и имеет разные интерпретации для разграничения этого понятия и пассивности. С точки зрения недвойственности, оно относится к деятельности, которая не подразумевает наличия «я». Концепция инь и ян, которую часто ошибочно принимают за символ дуализма, на самом деле выражает понятие о том, что все кажущееся противоположности на самом деле являются взаимодополняющими частями единого целого.

Христианство

Бог традиционного христианства является абсолютным и безграничным. Дьявол или враг является противоположным персонажем, но подчинённым Богу. Таким образом, христианство считает Бога и дьявола двумя различными, противостоящими личностями, хоть и неравными. Традиционное христианство, подчёркивающее борьбу добра и зла, определённо несовместимо с недвойственным мышлением. Некоторые современные, мистические формы христианства могут быть совершенно недвойственными, например, помимо прочего, учение Мейстера Экхарта.

«Курс чудес» является современным христианским учением о недвойственности. Эта традиция утверждает: «Реальному ничто не может угрожать. Нереальное не существует. В этом суть покоя Божьего».

«Христианская наука» также может рассматриваться как учение о недвойственности. В словаре терминов, написанном её основателем Мэри Бейкер Эдди, материя определена как иллюзия, а в определении отдельной личности она пишет: «Есть только одно Я, или Мы, только один божественный Закон, или Разум, который правит всем существующим».

Гностицизм

С самого начала гностицизм характеризовали многие случаи двойственности и дуализма, в том числе доктрина отдельного Бога и дуализм манихейства. В результате обнаружения библиотеки апокрифических текстов Наг-Хаммади в 1945 г. некоторые стали полагать, что учение Иисуса могло соответствовать концепции недвойственности. Однако везде, где такие исследователи видели признаки недвойственности, Иисус описывал лишь ситуацию в материальном и относительном бытии — нашем мире. В частности, Евангелие от Филиппа говорит:

Свет и тьма, жизнь и смерть, правое и левое — братья друг другу. Их нельзя отделить друг от друга. Поэтому и хорошие — не хороши, и плохие — не плохи, и жизнь — не жизнь, и смерть не смерть. Поэтому каждый распадётся до своей первоначальной основы. Но те, кто выше мира, — не подвержены распаду, вечные.

Таким образом, Иисус ещё раз выражает своё именно дуальное мировоззрение и подчеркивает несовершенную, смешанную суть нашего мира. Предрекает его распад и уничтожение. И напротив, «тем, кто выше» смешанного мира, обещает вечность.

Сикхизм

Сикхизм — монотеистическая религия с мировоззрением недвойственности. Первичной причиной страдания в сикхизме считается эго (пендж. аханкар), иллюзия отождествления себя с индивидуумом, отдельным от окружающего. От эго берут начало желания, гордость, эмоциональные привязанности, гнев, похоть и т. д., что ставит человека на путь разрушения. Согласно сикхизму истинная природа человека — Божья природа, и все происходит от Бога. Целью сикха является победа над эго и осознание истинной природы своего я, единого с Богом.

Суфизм

Суфизм (араб. تصوف‎‎‎ тасаввуф, что значит «мистицизм») часто считается мистической традицией ислама. Существует несколько суфийских орденов, которые следуют учениям определённых духовных наставников, но всех суфиев связывает концепция уничтожения эго (устранение дихотомии субъект/объект между человечеством и божеством) посредством различных религиозных упражнений и упорным, постоянно растущим стремлением к единству с божественным. Реза Аслан пишет: «Цель — создать неразделимый союз между индивидуумом и Божеством».

Центральная доктрина суфизма, которую иногда называют вахдат ал-вуджуд или Единство бытия, является суфийским пониманием таухида (единства Бога; абсолютного монотеизма). В очень простом изложении, для суфиев Таухид подразумевает, что все явления выражают единую реальность, или Вуждуд (бытие), которое в действительности является Аль-Хак (Истиной, Богом). Сущность Бытия/Истины/Бога лишена какой-либо формы или качества, и следовательно, непроявлена, но всё же неотделима от каждой формы и каждого явления, материального или духовного. Часто это понимается таким образом, что каждое явление есть аспект истины, но в то же время было бы неверно считать его действительно существующим. Главная цель всех суфиев — отпустить все понятия дуализма (в том числе и о своём отдельном я) и осознать божественное единство, которое и считается истиной.

Джалаледдин Мухаммед Руми (1207—1273), один из наиболее знаменитых суфийских наставников и поэтов, писал, что то, что люди воспринимают как дуальность, на самом деле является вуалью, скрывающей реальность Единства бытия. «Все желания, предпочтения, привязанности и нежные чувства, которые люди питают к самым разным вещам», пишет он, являются вуалью. Он продолжает: «Когда человек выходит за пределы этого мира и видит Господа (Бога) без этой „вуали“, тогда он понимает, что все эти вещи были „вуалями“ и „покровами“, и что на самом деле он искал Единого». Вуали, или дуализм, тем не менее существуют для определённой цели, утверждает Руми. Если бы Бог, как божественная единая сущность всего бытия, явственно предстал бы перед нами, мы не смогли бы этого выдержать и тотчас перестали бы существовать как индивидуумы.

Курс чудес

«Курс чудес» является выражением недвойственности, независимым от какой-либо религиозной деноминации. Например, на тренинге двух из наиболее выдающихся учителей этого направления, Кеннета Уопника и Глории Уопник, который называется «Подлинный мир», Глория объясняет, насколько «Курс чудес» расходится с учениями христианства:

«В курсе ясно сказано, что Бог не создавал физический мир или вселенную — и вообще ничто физическое. Если вы начнёте с теологии курса, вы не сможете эти направления согласовать с самого начала, потому что в первой же книге, книге Бытия, говорится о том, что Бог создал мир, потом животных и людей и так далее. Курс расходится с Библией с первой же страницы».

«Курс чудес» представляет интерпретацию недвойственности, которая признаёт только «Бога» (то есть, абсолютную реальность) существующим в каком-либо смысле, и кроме него не существует ничего. Во второй главе книги «Исчезновение вселенной» (The Disappearance of the Universe), объясняющей и дополняющей «Курс чудес», говорится, что мы "даже не существуем индивидуально — ни на каком уровне. Не существует отдельной или индивидуальной души. Не существует никакого Атмана, как называют его индуисты, за исключением ошибочной мысли в разуме. Есть только Бог. В самом Курсе стих, который раскрывает его интерпретацию недвойственности, находится в главе 14:

«Быть первым во времени не значит ничего, но Первый в Вечности — Бог-Отец, Первый и Единственный. Помимо Первого нет иного, ибо нет порядка, нет ни второго, ни третьего, и ничего, кроме Первого».

Недвойственность в научных теориях современности

Некоторые направления в современной науке вплотную подошли к теоретическому объяснению единства «духа» и «материи», что является одним из форм проявления недвойственного мировосприятия. Среди таких научных направлений — современная физика, математика и психология. Среди физиков, подошедших к недвойственности восприятия Мироздания и миропроявления следует отметить Вернера Гейзенберга, Ричарда Фейнмана, Фритьофа Капру, Амита Госвами (автор бестселлера «Самосознающая вселенная») и некоторых других, среди математиков — Бенуа Мандельброта и др., среди психологов — Кена Уилбера, Стивена Волински (ученика Шри Нисаргадатта Махараджа, основателя квантовой психологии). Некоторые из математическо-геометрических теорий, работающие с многомерными пространствами также привели их авторов к пониманию их аттракторного единства, то есть проистекания из некоего порождающего и объединяющего (вплоть до тождественности) принципа. Также, элементы недвойственного восприятия мира можно встретить в отдельных областях синергетики.

Литература

• Балсекар, Рамеш. Покой и гармония в повседневной жизни
• Балсекар, Рамеш. Сознание пишет
• Балсекар, Рамеш. Сеть драгоценных камней
• Балсекар, Рамеш. Рябь на воде. Бхагават-Гита
• Балсекар, Рамеш. От Сознания Сознанию
• Балсекар, Рамеш. Указатели от Нисаргадатты Махараджа
• Годмен Д. Ничто никогда не случалось. Жизнь и учение Пападжи. Т.1, 2. Издательства: Ганга, Открытый Мир, 2006 г. 496 стр. ISBN 5-9743-0044-0, 5-98882-021-2
• Далай-лама XIV (Тензин Гьяцо)"Далай Лама о дзогчене: Учения о Пути Великого Совершенства" (2000)
• [lib.ru/KASTANEDA/kast8.txt Кастанеда, Карлос «Сила безмолвия»] (1987)
• Байрон Кейти «Любить то, что есть: 4 вопроса, которые могут изменить вашу жизнь» (2002)
• Керс, Дэвид. Совершенное сияние недвижимости. Издательство: Ганга, 2008 г. 384 стр. ISBN 978-5-98882-047-5
• Мадукар. Самый простой способ. 2008, «Ганга». 288 стр.
• Мадукар. Единство. Ясность и радость жизни через Адвайту.
• Madhukar, The Simplest Way, Editions India, USA & India 2006, ISBN 81-89658-04-2
• Madhukar, Erwachen in Freiheit, Lüchow Verlag, German, 2.Edition, Stuttgart 2004, ISBN 3-363-03054-1
• Шри Нисаргадатта Махарадж «Я есть то»
• Норбу, Намхай «Кристалл и путь света: Сутра, Тантра и Дзогчен» (1993)
• Нго Ма."Дневник Дурака 1 или Игра Света На Чешуйках Дракона". Издательство «Ганга» 2008
• Нго Ма."Дневник Дурака 2 или суп из Ничего". Издательство «Ганга» 2010
• Нго Ма."Дневник Дурака 3 или Возвращение Лоскутного Одеяла". Издательство «Ганга» 2012
• Нго Ма."Дневник Дурака 4 или в Школу ни Ногой". Издательство «Ганга» 2013
• Пападжи. Истина есть
• Пападжи. Интервью
• Пападжи. Зов свободы
• Пападжи. Объятия истины
• Рам Цзы. Нет пути для духовно продвинутых
• Рам Цзы. Приятие того, что есть
• Рам Цзы. К черту ум!
• Шри Рамана Махарши. Будь тем, кто ты есть!
• Шри Рамана Махарши. Собрание произведений
• Шри Рамана Махарши. Беседы с Шри Раманой Махарши
• Ренц, Карл. Просветление и другие заблуждения
• Ренц, Карл. Просто голоток кофе, или Беспощадная милость
• Ренц, Карл. Дао дэ неглиже
• Свами Дхарма Сумиран. Адвайта. Издательство Весь, 2010.
• Свами Дхарма Сумиран. Диалоги Дзен. Издательство Амрита-Русь, 2012.
• Экхарт Толле «Сила настоящего: путь к духовному просветлению» (2004)
• Трунгпа, Чогъям «Преодоление духовного материализма» (1987)
• Хардинг, Дуглас. Жизнь без головы. Дзэн, или переоткрытие очевидного. «Ганга», 2006
• Хардинг, Дуглас. Быть и не быть — вот в чём ответ. «Ганга», 2007
• Хардинг, Дуглас. Маленькая книга жизни и смерти. «Ганга», 2007
• Хардинг, Дуглас. Откройся Источнику. «Ганга», 2007
• Хардинг, Дуглас. Религии мира". «Ганга», 2012
• [psylib.org.ua/books/chuan01/index.htm «Чжуан-цзы» Перевод В. В. Малявина] (1995)
• Шакман, Хелен «Курс чудес» (1992)

Отрывок, характеризующий Недвойственность

Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.