Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера
| Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера | |
| The Short Happy Life of Francis Macomber | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата первой публикации: | |
«Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера» (англ. The Short Happy Life of Francis Macomber) — рассказ Эрнеста Хемингуэя, вышедший в 1936 году.
История публикации
Рассказ впервые был напечатан в 1936 году в сентябрьском номере журнала Cosmopolitan и в 1938 году вошёл в сборник «Пятая колона и первые 49 рассказов» [1].
Персонажи
- Фрэнсис Макомбер (англ. Francis Macomber) — состоятельный американец, приехавший со своей женой на сафари. «Его считали красивым. […] Ему было тридцать пять лет, он был очень подтянутый, отличный теннисист, несколько раз занимал первое место в рыболовных состязаниях».
- Маргарет Макомбер (англ. Margaret Macomber) — жена Фрэнсиса Макомбера. «Это была очень красивая и очень холёная женщина; пять лет назад её красота и положение в обществе принесли ей пять тысяч долларов, плата за отзыв (с приложением фотографии) о косметическом средстве, которого она никогда не употребляла. За Фрэнсиса Макомбера она вышла замуж одиннадцать лет назад».
- Роберт Вилсон (англ. Robert Wilson) — профессиональный охотник. «Он был среднего роста, рыжеватый, с жёсткими усами, красным лицом и очень холодными голубыми глазами, от которых, когда он улыбался, разбегались весёлые белые морщинки».
Сюжет
Состоятельная американская супружеская пара приехала в Африку на сафари. Однако, во время охоты на льва, Фрэнсис Макомбер сплоховал, — на глазах своей супруги он струсил, и, вместо того, чтобы добить раненого зверя, вне себя от страха, сбежал. Сопровождавший их охотник Вилсон застрелил льва. После этой охоты все трое чувствуют себя очень неловко. Им предстоит ещё охота на буйволов, а Фрэнсису и Маргарет придётся по-прежнему жить вместе после этого случая.
Ситуация очень неприятная и напряжённая, Маргарет не выражает сочувствия своему мужу, и начинает оказывать нарочитые знаки внимания Вилсону.
В рассказе эпизод неудачной охоты на льва описывается более подробно. Фрэнсис сделал по льву четыре выстрела, но из-за волнения попал только два раза, серьёзно ранив зверя, но при этом не попав, как полагается, в кость. Раненый лев залёг в очень неудачном для продолжения охоты месте. Теперь Фрэнсису нужно добить животное. Однако, он уже не хочет продолжать охоту — ему страшно. Тем не менее, Вилсон уговаривает его довести до конца начатое дело. Раненый лев кидается из высокой травы на преследователей и Фрэнсис вне себя от страха сбегает. Вилсон хладнокровно, тремя выстрелами, добивает зверя. Маргарет Макомбер всё видит и вместо выражения сопереживания крайне расстроенному мужу, неожиданно целует в губы Роберта Вилсона.
Следующей ночью Марго приходит на два часа в палатку Вилсона. Во время её возвращения Фрэнсис просыпается и понимает, что жена, практически не скрываясь, переспала с Вилсоном. Сам же Вилсон не чувствует за собой вины: «Ну и следил бы за женой получше. Что он воображает, что я святой? Следил бы за ней получше. Сам виноват», и особо не опасается ревности Макомбера, видя, что у пары отношения разваливаются на глазах.
Взаимоотношения этих троих становятся ещё более напряжёнными, — после всего произошедшего им предстоит охотиться на буйволов. Вилсон хочет оставить Марго в лагере, однако она настаивает на своём присутствии на охоте.
Охота на буйволов неожиданно удалась. Фрэнсис Макомбер в полной мере ощутил охотничий азарт, пьянящий прилив адреналина, желание продолжать охоту. Фрэнсис самостоятельно застрелил самого большого буйвола, и ещё двух — с помощью Вилсона.
|
— Знаете, я бы с удовольствием ещё раз поохотился на льва, — сказал Макомбер. — Я их теперь совсем не боюсь. В конце концов, что они могут сделать? — Правильно, — сказал Уилсон. — В худшем случае убьют вас. Как это у Шекспира? Очень хорошее место. Сейчас вспомню. Ах, очень хорошее место. Одно время я постоянно его повторял. Ну-ка, попробую: «Мне, честное слово, всё равно; смерти не миновать, нужно же заплатить дань смерти. И, во всяком случае, тот, кто умер в этом году, избавлен от смерти в следующем» Хорошо, а? |
|
В это время один из боев сообщает, что самый крупный буйвол сумел подняться и спрятаться в укрытие. Таким образом, вчерашняя ситуация со львом неожиданным образом повторяется, и Макомберу опять необходимо добить крайне опасного раненого зверя. Но Фрэнсис, к своему удивлению, теперь не чувствует никакого страха. Он сам замечает в своём характере изменения, и, кажется, эти изменения совсем не радуют его жену, которая привыкла помыкать слабовольным богатым супругом.
Кроме этого, после вполне объяснимых неприязненных отношений, между Макомбером и Вилсоном вдруг возникает какая-то симпатия и общность, вызванная совместными переживаниями от удачной охоты, от вида испуганной Марго и понимания всех тонких психологических нюансов отношений между тремя героями рассказа.
Марго остаётся наблюдать из машины, а Вилсон, Макомбер и один из боев отправляются добивать буйвола. Зверь бросается в атаку и Макомбер бесстрашно, не отступая ни на шаг, продолжает стрелять в несущегося на него разъярённого буйвола. В момент, когда уже несколько раз раненое, но по-прежнему очень опасное животное, практически достигает Фрэнсиса, Марго из автомобиля тоже стреляет и попадает… точно в затылок мужу.
Рассказ заканчивается такими строками:
|
|
— Ну и натворили вы дел, — сказал он совершенно безучастно. — А он бы вас непременно бросил. — Перестаньте, — сказала она. |
|
Экранизации
- 1947 — Дело Макомбера — фильм режиссёра Золтана Корда.
Напишите отзыв о статье "Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера"
Примечания
- ↑ Hart James D. [www.encyclopedia.com/doc/1O123-ShortHappyLffFrncsMcmbrTh.html The Oxford Companion to American Literature]. — Encyclopedia.com: Oxford University Press.
Отрывок, характеризующий Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
