Нежинский 137-й пехотный полк

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
137-й Нежинский пехотный Её Императорского Высочества Великой Княгини Марии Павловны полк

Полковой нагрудный знак
Годы существования

13 октября 1863 - 1918

Страна

Россия Россия

Входит в

35-я пехотная дивизия (17 АК, Московский ВО)

Тип

пехота

Дислокация

Рязань

Участие в

Русско-турецкая война 1877—1878, Русско-японская война

Командиры
Известные командиры

Н. М. Истомин

137-й пехотный Нежинский Её Императорского Высочества Великой Княгини Марии Павловны полк





Формирование полка

Нежинский полк ведёт своё начало от Екатеринбургского мушкетёрского полка, сформированного 29 ноября 1796 г. из 5-го и 6-го Сибирских полевых батальонов. В 1857 г. полк был назван Екатеринбургским Его Императорского Высочества Великого Князя Алексея Александровича. 13 октября 1863 г. из 4-го резервного батальона его сформирован новый полк, названный 137-м Нежинским пехотным полком, в составе трёх батальонов. Полк получил Георгиевское знамя 4-го резервного батальона Екатеринбургского пехотного полка с надписью: «За Севастополь вь 1854 и 1855 гг.». 19 августа 1875 г. шефом полка был назначен Великий Князь Александр Владимирович, скончавшийся 10 марта 1877 г., и новым шефом была назначена Её Императорское Высочество Великая Княгиня Мария Павловна. В апреле 1879 г. в полку был сформирован 4-й батальон. 29 ноября 1896 г. полк отпраздновал свой 100-летний юбилей.

Полковой праздник — 30 августа.

Кампании полка

С началом русско-турецкой войны 1877—1878 гг. полк, в составе XIII армейского корпуса, вошёл в Рущукский отряд и принимал участие в ряде дел. За отличие в эту войну 2-му и 3-му батальонам были даны Георгиевские знамёна, а 1-му, как ранее уже имевшему это знамя, — знаки отличия на головные уборы с надписью «За отличие в Турецкую войну 1877 и 1878 гг.».

Во время русско-японской войны Нежинский полк был мобилизован и в составе 1-й бригады 35-й пехотной дивизии (XVII армейского корпуса) прибыл к Хайчену 4 июля 1904 г. и принял участие в Ляоянском сражении.

Войдя в состав резерва III Сибирского корпуса, удерживавшего Ляньдясаньские позиции, Нежинский полк при отступлении этого корпуса на Ляоянские позиции, находился в арьергарде и на позиции между дд. Чинертунь и Сяолинцзы, прикрывавшей переправу через Ванбатайский перевал всех обозов и артиллерии, выдержал 15 августа жаркий бой с наступавшей в подавяяющих силах японской гвардией и отошёл в полном порядке с песнями, унеся с собой всех своих убитых и ран. В бою 15 августа Нежинцы потеряли: убитыми — 1 офицера и 31 нижних чинов и ранеными — 6 офицеров и 115 нижних чинов.

К началу Ляоянского сражения (17 августа) Нежинский полк вошёл опять в состав XVII армейского корпуса. При этом 2 батальона Нежинцев входили в состав отряда генерал-майора Орбелиани, назначенного для охраны левого фланга. XVII корпуса и для наблюдения долины р. Тайцзыхэ вверх от д. Сыквантунь, а 2 батальона находились в общем резерве корпуса между дд. Тудаогоу и Эрдагоу (под общей командой генерал-лейтенанта Добржинского). Когда утром 17 августа были получены донесения о переправе на правом берегу Тайцзыхэ одной японской дивизии с артиллерией и конницей, то генерал-лейтенант Добржинский занял позицию одной бригадой с 16 орудиям у д. Сыквантунь, при чем 2 батальона Нежинцев заняли высоту к северо-востоку от указанной деревни. 2 батальона их, бывшие у князя Орбелиани, расположились у д. Хоухэйтай, составляя обеспечение левого фланга войск генерала Добржинского. Конница князя Орбелиани вскоре отошла назад, и японцы совершенно свободно могли наступать на позиции XVII корпуса.

На них и обрушились 3 бригады армии Куроки. 18 августа дело ограничилось артиллерийской перестрелкой. К утру 2 батальона Нежинцев из отряда князя Орбелиани были оттянуты в общий резерв корпуса у д. Сахутунь, а 2 других батальона остались на крайнем левом фланге корпуса. Высота, занятая ими, получила название «Нежинской сопки». Утром 19 августа на неё повела наступление 15-я японская бригада и вскоре охватяла её левый фланг. Ввиду сего, между 3 и 4 часами дня, к сопке были притянуты и остальные 2 батальона Нежинцев, а вслед за тем сюда же подошли 2 батальона 139-го пехотного Моршанского полка и 2 роты 138-го пехотного Болховского полка. Общее начальствование обороной Нежинской сопки было возложено на командира Нежинского полка полковника Истомина. Для японцев прорыв у Нежинской сопки являлся необходимостью, дабы завладеть железной дорогой в тылу Ляояна; для русских же удержание её составляло вопрос первостепенной важности.

19 августа японцы обрушили на эту сопку сильнейший артиллерийский огонь (7 батарей) и ряд отчаянных атак, которые Нежинцы неоднократно отбивали штыками, но в ночь на 20 августа в виду недостатка патронов и отсутствия артиллерийской поддержки очистили сопку, а 20 августа приняли участие в общей атаке потерянной нами накануне Сыквантунской позиции, имея задачей вновь овладеть своей сопкой, и к 8 1/2 часам вечера захватили её и оставались на ней до 2 часов ночи, когда вновь по приказанию отошли к д. Сахутунь.

В боях 19 и 20 августа полк потерял убитыми 3 офицеров и 69 нижних чинов, а ранеными — 29 офицеров и 749 нижних чинов (около 39% всего состава).

В сражении на реке Шахе Нежинский полк принимал участие в составе западной группы генерала Бильдерлинга и за время с 25 сентября по 5 октября потерял: убитыми — 3 офицеров и 91 нижних чинов и ранеными — 20 офицеров и около 400 нижних чинов. Все эти потери сильно ослабили полк, и к концу боёв на Шахе в нем оставалось лишь 1082 штыков.

После Мукденского сражения, в котором на долю Нежинского полка выпала, между прочим, упорная оборона д. Ханьченпу (22 февраля) и прикрыте отступления войск 3-й Манчжурской армии (бои у дд. Эртайцзы и Юлинпу), Нежинский полк был переформирован в 3-батальонный состав, имея в строю всего около 1200 штыков.

Знаки отличия полка

  1. Полковое Георгиевское знамя с надписью: «За Севастополь въ 1854 и 1855 годахъ и за Турецкую войну 1877 и 1878 годовъ» и «1796—1896», с Александровской юбилейной лентой. Высочайшая грамота 29 ноября 1897 года.
  2. Знаки отличия (нагрудные у офицеров, на головные уборы у нижних чинов) с надписями:
в 1-м батальоне «За отличiе въ Турецкую войну 1877 и 1878 годовъ» (Высочайший приказ 17 апреля 1878 года);
в 1-м батальоне «За отличiе въ Турецкую войну 1877 и 1878 гг. и въ войну съ Японiей въ 1904—1905 гг.» (Высочайший приказ 18 апреля 1914 года);
во 2-м, 3-м и 4-м батальонах «За отличiе въ войну съ Японiей въ 1904—1905 гг.» (Высочайший приказ 18 апреля 1914 года).

Командиры полка

Шефы полка

Источники

  • Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
  • Скворцов Н. П. История 137-го пехотного Нежинского полка. СПб., 1896

Напишите отзыв о статье "Нежинский 137-й пехотный полк"

Отрывок, характеризующий Нежинский 137-й пехотный полк

– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.