Независимый кинематограф США

Независимое кино в США имеет давнюю историю. Такое кино, в значительной или полной мере, снимается вне системы основных киностудий и распространяется независимыми компаниями. Также, независимые фильмы могут производить и/или распространять дочерние структуры крупных киностудий. Обычно, но не всегда, бюджеты у независимых фильмов гораздо ниже, чем бюджеты фильмов крупных киностудий. Как правило, сбыт независимых фильмов характеризуется ограниченным тиражом, но при этом он может иметь серьёзные маркетинговые кампании и широкий прокат.

История

Кинотрест Эдисона

Компания кинопатентов (англ. Motion Picture Patents Company, M. P. P. C., более известная, как «трест Эдисона», Edison Trust) была основана в 1908 году. Трест Эдисона был создан, как соглашение между конкурирующими студиями, которые держали монополию на производство фильмов и их дистрибуцию. Туда входили все основные кинокомпании того времени (Edison, Biograph, Vitagraph, Essanay, Selig, Lubin, Kalem, American Star, American Pathé), ведущий дистрибьютор (George Kleine) и крупнейший поставщик неэкспонированной киноплёнки Eastman Kodak. Ряд кинематографистов отказались присоединиться к компании либо им было отказано в доверии и их назвали «независимыми».

Во время формирования MPPC, Томасу Эдисону принадлежало большинство ключевых патентов в области кинотехники. Джордж Истмен, поддержавший кинотрест, также был монополистом, производящим более 90% общемирового количества неэкспонированной киноплёнки. MPPC требовало неукоснительного соблюдения своих патентов, постоянно вынося предписания против независимых режиссёров. В связи с этим, ряд режиссёров перенесли свои съемки в Голливуд (Калифорния), где расстояние от основной базы Эдисона в Нью-Джерси сделало их более недоступными для MPPC и его патентов.

Edison Trust вскоре была закрыта благодаря двум решениям Верховного суда США: первый в 1912 году, который отменил патент на неэкспонированную киноплёнку, и второй в 1915 году, который отменил все патенты MPPC. Хотя этими решениями и удалось легализовать независимые фильмы и исправить де-факто запрет на небольшие кинопроизводства, независимые режиссёры, которые бежали в Южную Калифорнию уже успели заложить основу для классического кино в Голливуде.

Зарождение студийной системы

В начале 1910, режиссёр Д. У. Гриффит был послан компанией Biograph Company на западное побережье с его актёрской труппой, состоящей из актёров Суит Бланш, Лиллиан Гиш, Мэри Пикфорд, Лайонел Берримор и других. Они начали снимать на пустыре рядом с улицей Джорджия в центре Лос-Анджелеса. В это время компания решила исследовать новые территории, преодолев несколько миль к северу, в сторону Голливуда. Маленькая деревня была доброжелательно расположена к команде кинематографистов. Гриффит создал здесь самый первый фильм, когда-либо снятый в Голливуде, In Old California, мелодраму о Калифорнии в 1800-х годах, когда она принадлежала Мексике. Компания Биограф оставалась там в течение месяца, и успела сделать несколько фильмов, прежде чем вернуться в Нью-Йорк.

Во времена Edison Trust в начале 1900-х, многие еврейские иммигранты нашли работу в киноиндустрии США. Под Edison Trust, они смогли сделать карьеру в совершенно новом бизнесе. В течение нескольких лет, амбициозные люди, такие как Сэмюэл Голдвин (MGM), Гарри Кон (Columbia Pictures), Карл Леммле (Universal Pictures), Адольф Цукор (Paramount Pictures), Луис Майер и братья Уорнеры (Гарри, Альберт, Сэм и Джек) перешли на производственную сторону бизнеса. После слухов об успехе компании Биограф в Голливуде, в 1913 году многие потенциальные кинематографисты отправились на запад, чтобы избежать сборов, устанавливаемых Edison Trust. Вскоре они стали руководителями предприятий нового типа: киностудий.

Путём создания новой системы производства, распределения, и проката, которая не зависела от Edison Trust в Нью-Йорке, эти студии открыли новые горизонты для кино в Соединенных Штатах. Голливудская монополия заменила монополию Edison Trust. В рамках этой новой системы, была создана иерархия, которая оставила мало места для новичков. На вершине было пять крупных студий: 20th Century Fox, Metro-Goldwyn-Mayer, Paramount Pictures, RKO Pictures, и Warner Bros. Под ними были Columbia Pictures, United Artists, и Universal Studios. Чуть позже появился термин «Poverty Row», который используется для обозначения любых других меньших киностудий, которым удалась борьба за своё место в кинобизнесе. Стоит отметить, что, несмотря на небольшие студии «Poverty Row», которые можно охарактеризовать как существующие «независимо» от любых крупных студий, они использовали тот же самый вид вертикально и горизонтально интегрированных систем бизнеса, как крупные игроки на рынке. Однако возможен распад такой системы киностудий и ограничений что даст возможность независимым киностудиям заполнить рынок своими продуктами категории «Poverty Row», что приведет к исчезновению «Poverty Row», как явления Голливуда. В то время как фильмы, произведенные студиями «Poverty Row» только росли в популярности, в конечном итоге они стали все более доступными, нежели фильмы крупных производственных компаний и независимых производителей, которым больше не нужно было полагаться на способности студий в плане упаковки и проката их работ.

В следующей таблице приведены категории, которые обычно используется для характеристики системы Голливуда:

Большая пятёрка лидеров	Малая тройка лидеров	Poverty Row (топ четырёх компаний)
Metro-Goldwyn-Mayer	United Artists	Grand National
Paramount Pictures	Columbia Pictures	Republic Pictures
20th Century Fox	Universal Studios	Monogram Pictures
Warner Bros.		Producers Releasing Corporation (aka PRC)
RKO Pictures

Объединение творческих людей и противостояние системам киностудий

Студийные системы быстро стали настолько сильными, что некоторые кинематографисты вновь устремились к независимости. 5 февраля 1919 г. четыре из ведущих фигур в американском немом кино (Мэри Пикфорд, Чарльз Чаплин, Дуглас Фэрбэнкс, и Д. У. Гриффит) сформировали United Artists (UA), первую независимую студию в Америке. Каждый владел 20 % акций, а остальные 20 % принадлежали адвокату William Gibbs McAdoo. Идея столь рискового предприятия возникла у Фэрбенкса, Чаплина, Пикфорд, и ковбойской звезды William S. Hart годом ранее, когда они путешествовали по США, продавая облигации, чтобы своими усилиями помочь в первой мировой войне. Будучи ветеранами Голливуда, четыре звезды фильма заговорили создании фирмы, чтобы усилить свой собственный контроль за своими собственными работами. Их подтолкнули к действиям голливудские продюсеры и дистрибьютеры, которые делали шаги по ужесточению контроля над зарплатами своих звезд и творческими лицензиями. С присоединением Гриффита, началось планирование, но Харт ушёл от них перед тем, как все было оформлено. «Когда он услышал об их схеме», — рассказал Richard A. Rowland, глава Metro Pictures, — он заметил: «Заключенные захватывают сумасшедший дом».

Четыре партнера, по совету Макаду (бывший министр финансов и зять тогдашнего президента Вудро Вильсона), сформировали свою дистрибьюторскую компанию, с Х. Абрамсом (Hiram Abrams) в качестве первого управляющего директора. Первоначальные условия призвали Пикфорд, Фэрбенкса, Гриффита и Чаплина самостоятельно производить пять картин в год, но к тому времени, когда компания начала работу в 1920—1921 годах, художественные фильмы становятся все более дорогими и более изысканными, а хронометраж около девяноста минут (или восемь барабанов с плёнкой). Считалось, что никто, независимо от популярности, не мог и принимать участие в пяти качественных художественных фильмах в год. К 1924 году Гриффит бросил компанию и она столкнулась с кризисом: или бросить все ресурсы на поддержание дорогостоящей системы дистрибуции или потерпеть поражение. Ветеран продюсерства Joseph Schenck был нанят в качестве президента компании. Он не только производил картины в течение десяти лет, но и взял обязательство снимать в фильмах в главной роли свою жену, Norma Talmadge, сестру жены, Constance Talmadge, и брата жены, Бастера Китона. Были подписаны контракты с рядом независимых производителей, особенно с Samuel Goldwyn, Alexander Korda и Howard Hughes. Шенк так же сформировал партнерство с Пикфорд и Чаплином, чтобы купить и построить театры под названием United Artists.

Тем не менее, даже с расширением компании, United Artists боролись. С приходом звукового кино закончилась карьера Пикфорд и Фэрбенкса. Чаплин был достаточно богат, чтобы делать то, что ему нравится, он работал лишь изредка. Шенк ушёл в отставку в 1933 году и организовал новую компанию с Darryl F. Zanuck, Twentieth Century Pictures, которую вскоре обязали производить четыре картины в год по графику United Artists. Он сменил на посту президента, менеджера по продажам Al Lichtman, который сам подал в отставку после всего лишь нескольких месяцев. Пикфорд выпустила несколько фильмов, и в разное время Goldwyn, Korda, Walt Disney, Walter Wanger, и David O. Selznick создали «производственных партнеров» (то есть участвовали в прибылях), но право собственности все ещё принадлежало учредителям. Шли годы и динамика бизнеса изменилась, эти " производственные партнеры " ушли: Goldwyn и Дисней в RKO, Вагнер в Universal Pictures, а Селзник на пенсию. К концу 1940, United Artists практически перестал существовать как производитель и дистрибьютер.

Общество независимых кинопроизводителей Motion Picture

В 1941 году Мэри Пикфорд, Чаплин, Чарльз, Дисней, Уолт, Орсон Уэллс, Сэмюэл Голдвин, Дэвид Селзник, Александр Корда, и Walter Wanger — многие из тех же людей, которые были членами United Artists основали Общество независимых кинопроизводителей Motion Picture. Позже членами стали William Cagney, Sol Lesser, и Hal Roach. Общество было направлено на сохранение прав независимых кинопроизводителей в подавляющем большинстве контролируемых студийной системой. SIMPP сражались до конца с монополистической практикой пяти крупнейших студий Голливуда, которые контролировали производство, распределение, и показы фильмов.

В 1942 году SIMPP подала антимонопольный иск против United Detroit Theatres, принадлежавшей Paramount. Жалоба обвиняла Paramount в заговоре с целью оккупации кинотеатров в Детройте. Это был первый антимонопольный иск, поданный против крупных кинокомпаний.

В 1948 году Верховный суд США принял решение приказать голливудским киностудиям продать сети кинотеатров и устранить антиконкурентную практику. Это фактически положило конец системе студий золотого века Голливуда.

К 1958 году SIMPP выполнила свою миссию и закрыла офисы.

Малобюджетные фильмы

Усилиями SIMPP и с появлением недорогих портативных камер во время Второй мировой войны для любого человека в Америке, заинтересованного в создании фильмов, появилась возможность писать, производить кино напрямую без помощи крупной киностудии. Эти обстоятельства вскоре выявили, благодаря критикам, ряд выдающихся работ, в том числе «Полуденные тени» Майи Дерен 1943 года, «Фейерверки» Кеннета Энгера в 1947 и «Маленький беглец» Морриса Энгеля, Рут Оркин и Рэя Абрашкина в 1953 году. Кинематографисты: такие как Кен Джейкобс, без специального образования начали экспериментировать с новыми способами киносъемки.

«Маленький беглец» стал первым независимым фильмом, номинированным на Оскар за лучший оригинальный сценарий. Также он получил Серебряного Льва в Венеции. Оба фильма Энгеля и Ангера получили признание за границей от Новой Волны, а также «Фейерверки» получил похвалы и приглашения на учёбу в Европе с Жаном Кокто, и Франсуа Трюффо, который ссылался на «Маленького беглеца» в качестве важнейшего источника вдохновения для своей главной работы, «Четыреста ударов». В 1950-е годы прогрессировала новая парадигма малобюджетного кино, получившего широкое международное признание за такие фильмы, как фильм Сатьяджита Рая «Трилогия Апу», одобренный критиками (1955—1959).

В отличие от фильмов разрушенной студийной системы, эти новые низкобюджетные фильмы могли позволить себе рисковать и открывать новые художественные горизонты вне классических шаблонов Голливуда. К Майе Дерен вскоре присоединились толпы единомышленников — авангардных режиссёров из Нью-Йорка, которые были заинтересованы в создании фильмов как произведения искусства, а не средства развлечения. Основываясь на общем убеждении, что «официальному кино» «не хватает дыхания» и оно стало «безнравственными, эстетически устарело, стало тематически поверхностным, темпераментно скучным», [9] это новое поколение независимых кинематографистов, образуют Общество кинематографистов, перспективных художников и некоммерческих организаций, которое они будут использовать, чтобы распространять свои фильмы через централизованный архив. Основанное в 1962 году Йонасом Мекасом, Стэном Брэкиджем, Ширли Кларк, Грегори Дж. Маркопулосом и другими, Общество служило основным выходом для многих творческих светил кино в 1960-х, в том числе для Джека Смита и Энди Уорхола. Когда Кен Ангер вернулся в Америку, он дебютировал со многими важнейшими работами. Мекас и Брэкидж продолжали работу с Anthology Film Archives в 1970 году, который также оказался необходимым условием развития и сохранения независимых фильмов и по сей день.

Бум разработок и система рейтинга MPAA

Не все низкобюджетные фильмы существовали как некоммерческие художественные предприятия. Такие фильмы, как Little Fugitive, которые сделаны с низким (а иногда и вообще без) бюджетом пользуются огромной популярностью среди поклонников нестудийных фильмов. Низкий бюджет фильма обещает потенциально большую отдачу (в пересчете на проценты), если фильм будет иметь успешный прокат в кинотеатрах. В это время, независимый продюсер/режиссёр Roger Corman приступил к широкому объёму работ, которые станут легендарными образцами бережливости и изнурительности графика съемок. До своего так называемого «выхода на пенсию» в качестве менеджера в 1971 году (он продолжал производить фильмы, даже после этой даты) он мог производить до семи фильмов в год, что часто превышало график производства.

Как и в авангарде, фильмы Роджера Кормана используют то преимущество, что в отличие от студийной системы, независимые фильмы никогда не были связаны производственным форматом. Пример Кормана (а также других, подобных ему) помог создать бум на независимые B-movies в 1960-х, основной целью которых было осесть на молодёжном рынке, с которым крупные студии потеряли связь. Обещая секс, бессмысленное насилие, употребление наркотиков, и наготу, эти фильмы надеялись привлечь аудиторию в независимые кинотеатры, предлагая показать им то, что крупные студии не могли. Фильмы ужасов и научная фантастика переживали период огромного спроса в течение этого времени. Поскольку это были крошечные производители, кинотеатры, и дистрибьюторы продолжали попытки подорвать друг друга, B-классовые фильмы, в отношении производственных затрат, вскоре упали до уровня фильмов категории Z movie. Популярность этих картин вскоре сделала такие фильмы идеальными для полуночных кинопоказов.

В 1968 году молодой режиссёр по имени Джордж Ромеро шокировал публику фильмом «Ночь живых мертвецов» (Night of the Living Dead) с новым видом напряжённости и беспощадности в независимых фильмах ужасов. Этот фильм был выпущен сразу после отказа от производственного кода, но до принятия системы рейтинга MPAA. По существу, это был первый и последний фильм в своем роде, который прошёл полностью неограниченным прокатом, в котором маленькие дети смогли стать свидетелями реалистичных кровавых сцен. Этот фильм помог установить атмосферу независимых ужасов на десятилетия вперед, а такие фильмы, как «Техасская резня бензопилой» (1974)) и «Ад каннибалов» (1980) продолжали выходить за границы.

С производственным кодом страшные и жестокие фильмы стали набирать популярность, поэтому Голливуд решил успокоить взволнованную публику системой рейтингов MPAA, которая смогла наложить ограничения на продажу билетов для молодёжи. В отличие от производственного кода, эта рейтинговая система представляла угрозу для независимых фильмов тем, что она повлияла на количество билетов, которые они могли продать в кинотеатрах-грайндхаусах. Это изменение способствовало дальнейшему расширению пропасти между коммерческим и некоммерческим кино.

Новый Голливуд и независимое кинопроизводство

Следом за телевидением и Paramount Case, крупные студии пытались заманивать зрителей эффектным зрелищем. Экранные уловки, широкоформатные показы и технические усовершенствования, такие как CinemaScope, stereo звук, 3-D и другие, были изобретены для того, чтобы остановить сокращение аудитории, давая зрителям больше, чем их жизненный опыт.

В 1950-х и начале 1960-х в Голливуде доминируют мюзиклы, исторические эпосы, и другие подобные фильмы. Они оказались коммерчески жизнеспособными в течение большей части 1950-х годов. Тем не менее, к концу 1960-х годов, доля аудитории сокращается с угрожающей скоростью. Несколько дорогостоящих провалов, в том числе Клеопатра и Хэлло, Долли! вызвали серьёзное беспокойство в студии. Между тем, в 1951 году, юристы, ставшие продюсерами Arthur Krim и Robert Benjamin заключили сделку с остальными акционерами United Artists, которая позволила им сделать попытку возродить компанию и, если попытка была успешной, купить её после пяти лет. Попытка оказалась успешной, и в 1955 году United Artists стала первой студией без фактической студии. UA арендовало площади на Пикфорд/Фэрбенкс студии, но не владели студией как таковой. Из-за этого, многие из их фильмов будут тут же «завёрнуты». В первую очередь выступая в качестве банкиров, они предложили денег независимым производителям. Таким образом UA не имеют накладных расходов, технического обслуживания или дорогого производственного персонала, затраты на которых начислялись в других студиях. UA стала публичной в 1956 году, и, в отличие от других крупных киностудий пришедших в упадок, UA процветала, укрепив отношения с Mirisch brothers, Billy Wilder, Joseph E. Levine и другими.

К середине 1960-х годов, RKO рухнула полностью, а остальные четыре из большой пятерки признали, что они не знают, как достучаться до молодёжной аудитории. Иностранные фильмы, особенно европейское и японское кино, переживали бум популярности у молодых людей, которые были заинтересованы в фильмах с нетрадиционными вещами и новыми повествовательными структурами. Они, как и американские независимые фильмы, были обременены кодом продукции. В попытке захватить эту аудиторию, студии наняли множество молодых кинематографистов (многие из которых были наставником Роджера Кормана) и позволили им сделать свои фильмы с относительно небольшим вмешательством студий в процесс.

В 1967 году Warner Brothers предложила начинающему продюсеру Уоррену Битти 40% прибыли с его фильма Бонни и Клайд, а не минимальную плату. Фильм собрал более 70 миллионов долларов по всему миру к 1973 году. Этот изначальный успех проложил путь студии к тому, чтобы практически отказаться от полного контроля поколения киношколы и начал то, что СМИ окрестили «Новый Голливуд».

16 мая, 1969, Деннис Хоппер, молодой американский актёр, сделал сценарный и режиссёрский дебют с фильма «Проходимец». Вместе со своим продюсером / со-актёром / соавтором Питером Фонда, Хоппер был ответственен за один из первых полностью независимым фильмом Нового Голливуда. «Easy Rider» дебютировал в Каннах и получил «First Film Award» ("Prix de la premiere oeuvre "), после чего он получил две номинации на Оскар, одна за лучший оригинальный сценарий, а другая Джеку Николсону в роли адвоката-алкоголика из American Civil Liberties Union.

Следуя по стопам «Easy Rider» чуть более недели спустя, был возрожден фильм Полуночный ковбой компании United Artists, которая, как и Easy Rider, множество отзывов от Кена Ангера. Он стал первым и единственным фильмом X-рейтинга, который выиграл премию Американской киноакадемии за лучший фильм. В «Полуночном ковбое» приняли участие в эпизодических ролях многие из суперзвезд Энди Уорхола, которые уже стали символами анти-Голливудских настроений среди независимого киносообщества Нью-Йорка.

В течение месяца, другой молодой стажер Кормана, Фрэ́нсис Форд Ко́ппола, дебютировал в Испании в Donostia-San Sebastian International Film Festival с лентой The Rain People и, фильм, который он снял с помощью собственной компании, American Zoetrope. Хотя «Люди дождя» в значительной степени игнорируются американской аудиторией, American Zoetrope стала мощной силой в Новом Голливуде. Через Zoetrope, Коппола сформировал дистрибьюторское соглашение с гигантской студией Уорнер Бразерс, которое он использовал для широких релизов своих фильмов, работая без контроля студии.

Это дало пример для подражания крупным голливудским студиям и возможность извлечь из нового поколения новые таланты. В 1971 году соучредитель Zoetrope Джордж Лукас совершил свой дебют с художественным фильмом «Галактика THX 1138», релизом которого занимался Zoetrope. Тем самым Лукас заявил о себе, как об ещё одном серьёзном таланте Нового Голливуда. К следующему году, лидеры новой голливудской революции сделали себе имена, и Копполе был предложен парамаунтский трёхсерийный гангстерский эпос «Крестный отец». Тем временем Лукас получил финансирование для студии American Graffiti от Universal. В середине 1970-х годов крупные голливудские студии продолжают использовать этих новых режиссёров, производя своеобразные, поразительные и оригинальные фильмы, такие как Paper Moon, Dog Day Afternoon и Taxi Driver, каждый из которых встречался с огромным коммерческим успехом и положительными отзывами критиков. Успехи членов нового Голливуда привели в итоге к возрастанию непомерных требований, как от студий, так и от аудитории.

Часто кажется, что все члены нового поколения Голливуда были независимыми режиссёрами. Хотя все вышеупомянутые начинали со значительными претензиями на высокий титул, почти все основные их фильмы, обычно были проектами студий. Новое поколение Голливуда вскоре прочно вошло в возрожденное воплощение системы студий, которые финансировали разработку, производство и распространение своих фильмов. Очень немногие из этих режиссёров когда-либо финансировались независимо или выпускали фильм самостоятельно, или когда-либо работали с независимым финансированием производства. Вероятно независимые фильмы, такие как Taxi Driver, The Last Picture Show и другие были студийными фильмами: сценарии были заказаны и впоследствии оплачены студиями, производство финансирование было из студий, а также маркетинг и распространение фильма были разработаны и управлялись студиями. Хотя Коппола приложил значительные усилия, чтобы противостоять влиянию студии, предпочитая финансировать сам свой рискованный фильм 1979-года Апокалипсис сегодня, не пойдя на компромисс со скептически настроенными руководителями студий, он и фильмейкеры спасли старые студии от финансового краха, предоставив им новую формулу успеха.

Действительно, именно в этот период, само определение независимого кино стало размытым. Хотя Полуночный ковбой был профинансирован United Artists, компания была, конечно, студией. Кроме того, Zoetrope был ещё одной «независимой студией», которая работала в системе, чтобы создать пространство для независимых режиссёров, которым необходимо финансирование. Джордж Лукас оставил Zoetrope в 1971 году создав свою собственную независимую студию, Lucasfilm, которая впоследствии будет производить блокбастеры Звёздные войны и франшизу Индиана Джонс. По сути, есть только два фильма, которые могут быть описаны как бескомпромиссно независимое кино это «Easy Rider» и They All Laughed Peter Bogdanovich. Peter Bogdanovich выкупил права у студии на свой фильм в 1980 и заплатил за его распространение из своего кармана, убежденный, что картина была гораздо лучше, чем посчитала студия — в итоге он обанкротился из-за этого.

Оглядываясь назад, можно сказать, что Челюсти (1975) Стивена Спилберга и Звёздные войны (1977) Джорджа Лукаса положили начало конца для Нового Голливуда. С их беспрецедентными кассовыми успехами, эти фильмы стали толчком для Голливудских блокбастеров, давая студиям новый образец того, как делать деньги в этом меняющемся коммерческом пространстве. Акцент на высоко концептуальные торговые помещения, с большей концентрацией товаров (например, игрушек), побочные товары, например, саундтреки, а также использование сиквелов (которые стали более востребованными после The Godfather Part II Копполы), всё это показало студиям, как заработать деньги в новых условиях.

Поняв, сколько денег потенциально может быть заработано на фильмах, крупные корпорации начали скупать оставшиеся голливудские киностудии, спасая их от забвения, постигшее RKO в 50-х. В итоге, даже RKO был возрожден. Корпоративный менталитет этих компаний заставил кинопроизводственный бизнес медленно выжимать все соки из молодых уникальных кинематографистов, работая с более гибкими и коммерчески успешными из них. Как и ранние независимые кинематографисты, бежавшие от Edison Trust чтобы сформировать старый Голливуд, молодые выпускники киношкол, которые бежали от студий, чтобы изучить съёмки на локациях, неореалистические стили и структуры закончилось заменой тиранов, которых они стремились вытеснить с более стабильной и всепроникающей базы власти.

За пределами Голливуда

С 1970-х годов американское кино довольно реалистично изображало секс и насилие. Режиссёры, которые хотели достичь массовой аудитории старого Голливуда, быстро научились стилизовать эти темы, чтобы сделать свои фильмы привлекательными и заманчивыми, а не отталкивающими или непристойными. Тем не менее, в то же время либеральные студенты Американской новой волны развивали новые навыки, которые они впоследствии использовали для того, чтобы взять Голливуд на себя; многие из их одноклассников начали развиваться в другом направлении. Под влиянием иностранных артхаусных режиссёров (таких, как Ingmar Bergman и Federico Fellini), которые эксплуатировали шокирующие сцены в своих фильмах (в том числе Joseph P. Mawra, Michael Findlay и Henri Pachard) и тех, кто ходил по грани (Kenneth Anger, и др.), многие молодые кинематографисты начали экспериментировать с нарушениями не для кассовости, а для художественного акта. Такие режиссёры как John Waters и Дэвид Линч сделали себе имя в начале 70-х годов на странных и часто тревожных образах, которые характерны для их фильмов.

Когда первый фильм Линча «Голова-ластик» 1977 года привлёк внимание продюсера Мела Брукса, Линч вскоре смог приступить к фильму «Человек-слон» для Paramount за 5 миллионов долларов. Фильм имел огромный коммерческий успех и получил восемь номинаций киноакадемии, включая лучшую режиссуру и лучший адаптированный сценарий. Фильм также показал себя коммерчески жизнеспособным. Видя Линча в качестве нового сотрудника студии, Джордж Лукас, фанат фильма «Голова-ластик», предложил Линчу возможность снять свои следующие «Звёздные войны. Эпизод VI: Возвращение джедая». Тем не менее, Линч видел, что случилось с Лукасом и его товарищами по оружию после неудачной попытки покончить со студийной системой. Он отказался от этой возможности, заявив, что предпочел бы работать над своими собственными проектами.

Вместо этого Линч выбрал работу над адаптацией фантастического романа Фрэнка Герберта «Дюна» для De Laurentiis Entertainment Group, при условии, что компания выпустит второй проект Линча, над которым режиссёр будет иметь полный творческий контроль. Хотя Dino De Laurentiis надеялся, что новым проектом будут следующие «Звездные войны», «Дюна» (1984) Линча провалилась в прокате при стоимости 45 млн долл., собрав лишь 27,4 млн долл. на внутреннем рынке. Производитель был в ярости оттого, что теперь он будет вынужден позволить Линчу сделать любой фильм, который он только захочет. Он предложил Линчу всего 6 млн долл., полагая, что так сможет избавиться от режиссёра. Однако, фильм «Синий бархат» имел ошеломляющий успех. Линч впоследствии вернулся к своим независимым корням, и не работал с другими крупными студиями уже более десяти лет.

Другими ключевыми игроками в этом движении были Kembra Pfahler, Casandra Stark, Beth B, Tommy Turner, Richard Kern и Lydia Lunch. Сплотившись вокруг таких институтов как Общество кинематографистов и Anthology Film Archives, это новое поколение независимых кинематографистов посвятили себя созданию нового Голливуда, сообщив, что "все киношколы будут взорваны, а все скучные фильмы никогда не будут сделаны снова".

Движение «инди-фильмы»

С 1990-х годов наблюдался подъём и успех независимого кино не только на кинофестивалях, но и в кассовых сборах, а при появлении таких актёров, как Брюс Уиллис, Джон Траволта и Тим Роббинс независимые фильмы стали популярны и у голливудских студий. Черепашки-ниндзя в 1990 году кинокомпании New Line Cinema собрали более 100 млн долл. в США, что делает его наиболее кассово-успешным инди-фильмом в истории. У Miramax Films были такие хиты, как «Секс, ложь и видео», «Моя левая нога» и «Клерки», что причисляет Miramax и New Line Cinema к большим компаниям, желающим нажиться на успехе независимых студий. В 1993 году Disney купил Miramax за 60 миллионов долл. Turner Broadcasting в 1994 году приобрела, в миллиардной сделке, New Line Cinema, Fine Line Features и Castle Rock Entertainment. Приобретение оказалось хорошим шагом для Turner Broadcasting. Когда New Line в 1994 году выпустила «Маску» и «Тупой и ещё тупее», Castle Rock выпустил «Побег из Шоушенка», а Miramax «Криминальное чтиво».

Приобретения небольших студий конгломератом Голливуда был планом частично взять на себя независимую киноиндустрию и в то же время основать свои собственные независимые студии. Ниже приведены все инди-студии принадлежащие конгломерату Голливуда:

• Sony Pictures Classics 1992
• Fox Searchlight Pictures 1995
• Paramount Vantage 1998
• Focus Features 2002
• Warner Independent Pictures 2003

К началу 2000-х, Голливуд производил три различные категории фильмов и создавал три разных класса художественных фильмов с помощью трех различных типов производителей.

1) Крупнобюджетные блокбастеры.

Высококачественные продукты (крупнобюджетные блокбастеры с дорогостоящими звездами и автомобилями) производили шесть основных кинокомпаний. Бюджеты крупных студий на съёмки составляли примерно $ 100 млн, при этом около одной трети студии потратили на маркетинг из-за большого релиза.

2) Малобюджетные художественные фильмы, созданные независимыми кинематографистами.

Другой класс голливудских фильмов включает в себя художественные фильмы, произведенные независимыми кинематографистами. Бюджеты на эти инди-фильмы в среднем составляют $ 40 млн в начале 2000-х, плюс с $ 10 млн до $ 15 млн на маркетинговые расходы.

3) Жанровые и специальные фильмы, снятые истинными инди-студиями и производителями.

Эта категория состоит из жанровых фильмов созданных независимыми производителями-дистрибьюторами лишь для нескольких десятков или, возможно, несколько сотен релизов на некоторых городских рынках. Такие фильмы обычно стоят меньше $ 10 млн, но часто менее $ 5 млн, с небольшим бюджетом на маркетинг.

Современность

Сегодня, в связи с большим объёмом недорогого цифрового кинооборудования, доступного на потребительском уровне, независимые режиссёры уже не зависят от крупных студий, чтобы те предоставили им инструменты, необходимые для создания фильма. Благодаря снижению затрат на технологии, тысячи малых производственных компаний могут получить ресурсы, необходимые для создания развлекательных фильмов. Постпродакшн также был упрощен с помощью программ для нелинейного монтажа, доступного для домашних компьютеров.

В настоящее время основными студиями Голливуда являются так называемые пять «Студий золотого века». Их продукция по-прежнему характеризуется знакомыми историями и консервативностью в кастинге и съемках. Такие компании, как Lucasfilm продолжают существовать, софинансировать свои производства и партнерские отношения с большой шестеркой студий для дистрибуции. На самом деле, софинансирование стало растущей тенденцией в современном Голливуде. Более чем две трети фильмов выпущенных Warner Bros. в 2000 году финансируется как совместные предприятия (по сравнению с 10 % в 1987 году).

В попытке нажиться на буме независимых фильмов, большая шестерка сегодняшних крупных студий создала ряд независимых дочерних компаний, направленных на создание менее коммерческих, но более управляемых по характеру и содержанию фильмов, которые привлекают растущее внимание рынка к артхаусу. К таким компаниям относятся MGM, UA (under MGM), New Line Cinema, HBO Films, Castle Rock Entertainment, Disneynature, DreamWorks, Sony Pictures Classics, Fox Searchlight Pictures, Miramax Films, Warner Independent Pictures, Picturehouse, Paramount Classics/Paramount Vantage, Go Fish Pictures (under DreamWorks), Focus Features, Screen Gems, TriStar Pictures, Destination Films, Fox Faith, Fox Atomic, Gener8Xion Entertainment, Hollywood Pictures, Rogue Pictures, Five & Two Pictures, New Name Pictures и Sherwood Pictures.

Растущая популярность и возможности малобюджетных фильмов за последние 15 лет привели к огромному увеличению числа кинематографистов и устремленных людей, которые написали сценарии и синопсисы и которые надеются найти несколько миллионов долларов на то, чтобы превратить свой сценарий в успешный независимый фильм, как Reservoir Dogs, Little Miss Sunshine, или Juno. Такие кинематографисты, часто работают на дневных работах, пока они продвигают свои сценарии независимого фильма в производственные компании, агентам по поиску талантов и богатым инвесторам. Их мечты гораздо более достижимым, чем они были до революции независимого фильма, потому что больше нет необходимости заручаться поддержкой крупных студий для того, чтобы получить доступ к миллионам долларов и сделать свой фильм.

Независимое кинопроизводство привело к снижению спроса на короткометражные фильмы и кинофестивали короткого метра. Полнометражные фильмы часто представлены на кинофестивалях, таких как HANDMOVIE, фестиваль Slamdance Film Festival, South By Southwest, Raindance Film Festival, ACE Film Festival, или Cannes Film Festival. Лауреаты премий этих фестивалей, наиболее вероятно, будут замечены крупными киностудиями.

Следующие студии считаются наиболее распространенными в сфере современных независимых студий (они используются для производства/съёмок независимых фильмов и иноязычных фильмов в Америке):

• Film4 Productions
• Lions Gate Films
• Summit Entertainment
• Overture Films (out of business)
• Hannover House
• IFC Films
• Samuel Goldwyn Films
• The Weinstein Company/Dimension Films
• Magnolia Pictures
• Palm Pictures
• Tartan Films
• Newmarket Films
• ThinkFilm
• Troma Entertainment
• Maverick Entertainment Group
• First Look Studios (вышли из бизенса)
• Image Entertainment
• Maya Entertainment
• Entertainment One
• Phase 4 Films
• Yari Film Group
• Screen Media Films
• LD Entertainment
• Millennium Entertainment

В дополнение к этим более высокого профиля независимым студиям существуют тысячи небольших компаний, которые производят независимые фильмы каждый год. Эти мелкие компании стремятся регионально выпустить свои фильмы в кинотеатрах или для дополнительного финансирования и ресурсов для дистрибуции, рекламы и выставляют свои проекты в масштабах всей страны. На видеорынке не часто можно увидеть качественные художественные работы, но среди многочисленных лент можно заметить амбициозные независимые фильмы, которые не смогли достичь кинопроката. Сейчас идет чёткое распределение между фильмами, которые будут продаваться только на DVD и полнометражными видео, основной канал сбыта которых является полностью электронным.

Одна треть всех американских независимых фильмов производится в Нью-Йорке.

Технологии производства

С появлением потребительских видеокамер в 1985 году, и что более важно, с появлением цифрового видео в начале 1990-х снизился барьер для технологии производства кино. Независимое кино развивалось в 1990-х и 2000-х годов и стимулировалось целым рядом факторов, в том числе разработкой доступных цифровых кинокамер, которые могли посоперничать с 35-мм плёнкой высокого качества, плюс простым в использовании компьютерным программным обеспечением для монтажа. До того, как цифровые альтернативы стали доступными, стоимость профессионального оборудования и инвентаря для создания фильмов была серьёзным препятствием для независимых режиссёров, которые хотели делать своё собственное кино (в 2002 году стоимость 35-мм кинопленки поднялась на 23 %, в зависимости от её типа). Персональные компьютеры и нелинейный монтаж резко сократили расходы на постпродакшн, в то время как технологии, такие как DVD, Blu-Ray диски и онлайн-видеосервисы упростили дистрибуцию. Даже 3-D технология сейчас доступна для малобюджетных независимых режиссёров.

Благодаря новым технологиям, таким как Arri Alexa, RED Epic, и множества новых зеркальных фотокамер, независимые фильммейкеры могут создать кадры, которые выглядят как 35-мм пленка, но без той высокой стоимости. Эти камеры также хорошо работают в условиях низкой освещенности. В 2008 году Canon выпустила первую цифровую зеркальную фотокамеру, Canon EOS 5D Mark II, которая могла снимать видео высокого разрешения. С созданием 5D Mark II, и последующих «зеркалок», снимающих видео, у независимых режиссёров появилась возможность снимать видео с разрешением 1920x1080 пикселей в прогрессивной развёртке (1080p) и 24-мя кадрами в секунду (данная частота кадров считается стандартом в кино). Кроме того, эти фотокинокамеры позволяют осуществлять больший контроль над глубиной резкости, большие возможности при низком освещении и большее разнообразие сменных объективов — вещи, которые независимые режиссёры ждали в течение многих лет.

В дополнение к новым цифровым камерам, независимые кинематографисты выигрывают от нового программного обеспечения для монтажа. Вместо необходимости использовать студии постпродакшена для монтажа, независимые кинематографисты теперь могут использовать персональный компьютер и программное обеспечение для дешевого монтажа своих фильмов. Программное обеспечение для монтажа, в которое входят Avid Media Composer, Adobe Premiere Pro, Final Cut Pro, (Color Grading Software) DaVinci Resolve и многое другое. Эти новые технологии позволяют независимым кинематографистам создавать фильмы, которые сопоставимы с высокобюджетными фильмами.

Режиссёр Фрэнсис Форд Коппола является давним сторонником новых технологий, таких как нелинейный монтаж и цифровые камеры. В 2007 году он сказал, что «побег кино из под контроля финансистов — это замечательная вещь. Вам не нужно скитаться с протянутой рукой по дистрибьюторам и говорить: „Пожалуйста, позвольте мне сделать фильм“».

См. также

• Голливудский кинематограф
• Студийная система (классическое кино Голливуда)

Литература

• Lyons Donald. Independent Visions: A Critical Introduction to Recent Independent American Film. — Ballantine Books, 1994. — ISBN 0-345-38249-8.
• Vachon Christine. A Killer Life: How an Independent Film Producer Survives Deals and Disasters in Hollywood and Beyond. — Simon & Schuster, 1996. — ISBN 0-7432-5630-1.
• Redding Judith. Film Fatales: Independent Women Directors. — Seal Press, 1997. — ISBN 1-878067-97-4.
• Levy Emanuel. Cinema of Outsiders: The Rise of American Independent Film. — New York University Press, 1999. — ISBN 0-8147-5123-7.
• Merritt Greg. Celluloid Mavericks: The History of American Independent Film. — Thunder's Mouth Press, 2000. — ISBN 1-56025-232-4.
• Biskind Peter. Down and Dirty Pictures: Miramax, Sundance, and the Rise of Independent Film. — Simon & Schuster, 2004. — ISBN 0-684-86259-X.
• Pierson John. Spike Mike Reloaded. — Miramax Books, 2004. — ISBN 1-4013-5950-7.
• Levy Emanuel. Cinema of Outsiders: The Rise of American Independent Film. — NYU Press, 2001. — ISBN 978-0-8147-5124-4.
• Hall Phil. The History of Independent Cinema. — BearManor Media, 2009. — ISBN 1-59393-335-5.
• Richard Dyer Maccann (Summer, 1962). «Independence, with a Vengeance». Film Quarterly (University of California Press) 15 (4): 14–21. DOI:10.1525/fq.1962.15.4.04a00060.

Ссылки

• [indie.imdb.com/index.indie Раздел независимого кино] в IMDb
• [www.cineticle.com/special/670-the-hitchhikers-guide-to-american-independent-cinema-1.html История американского независимого кино (1948—1978)]

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Независимый кинематограф США

Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.