Незнайка в Солнечном городе

Незнайка в Солнечном городе
Автор:	Николай Носов
Жанр:	сказка
Язык оригинала:	русский
Выпуск:	1958
Носитель:	книга
Предыдущая:	Приключения Незнайки и его друзей
Следующая:	Незнайка на Луне

«Незнайка в Солнечном городе» — книга Николая Носова, впервые опубликованная в 1958 году в журнале «Юность», а потом была издана книжкой (М.: Детгиз, 1958). Написана через четыре года после «Приключений Незнайки и его друзей». Вспоминают, что писатель даже сам печатал машинописный текст на машинке, ему доставляло удовольствие перепечатывать Незнайку.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Сюжет

Незнайка, увлёкшись сказками, пытается совершать добрые поступки, в надежде на то, что добрый волшебник вознаградит его за это волшебным предметом. Но Незнайка никак не может сделать хоть один добрый поступок бескорыстно (он помнит, почему он начал их совершать), и тут же портит дело каким-нибудь плохим поступком. Но наконец волшебник появился и вручил Незнайке волшебную палочку. Тут же Незнайка вместе с подругой Кнопочкой принимают решение совершить путешествие. Получив при помощи волшебства автомобиль (точную копию автомобиля местных изобретателей Винтика и Шпунтика) и взяв с собой Пачкулю Пёстренького, они отправляются в путешествие — посещают Солнечный город, весьма развитый и цивилизованный город.

Там Незнайка, в силу своей вспыльчивости, сначала превращает коротышку Листика в осла, а затем, когда об исчезновении Листика напечатали в газете, пытаясь исправить положение и не разобравшись, вместо этого превращает в коротышек трёх ослов из зоопарка. Затем Незнайка сам попадает под арест за хулиганское поведение, но благодаря волшебной палочке ему удаётся безнаказанно бежать, милиционер Свистулькин же получает при этом сотрясение мозга и временную недееспособность, лежит в больнице.

В Солнечном городе путешественники знакомятся с архитектурой, вращающимися домами и театрами, находят новых знакомых: архитектора Кубика, инженера Клёпку, театрального актёра и рабочего Карасика, художницу и шахматистку Ниточку.

Они совершают экскурсии на всевозможные фабрики и заводы, потом проводят время в Солнечном парке, состоящем из пяти городков:

• Спортивный городок, где «проводились разные спортивные игры и состязания»;
• Водяной городок — «с плавательными бассейнами, вышками для ныряния и лодочными пристанями»;
• Театральный городок, в котором «находились разные театры, кино, а также цирк»;
• Шахматный городок, где «можно было играть в шашки и шахматы»;
• Весёлый городок — «с разными увеселительными аттракционами».

Тем временем в городе постепенно начинаются беспорядки (описание которых было рискованным, как считали редакторы книги), безобразные действия бывших ослов и их подражателей. Путешественники поначалу этого не замечают, так как проводят много времени в Солнечном парке за городом. Узнав о причинах происходящего благодаря статье профессора Козявкина в газете и пытаясь поправить положение, Незнайка в неподходящий момент теряет саму волшебную палочку, а как потом оказывается, и её волшебную силу. И уже в самой безнадёжной ситуации на помощь приходит волшебник и возвращает всё на свои места.

Художественные особенности

Книга, повествующая о путешествии Незнайки, его подруги Кнопочки и случайного знакомого Пачкули Пёстренького в Солнечный Город, описывает сам Солнечный город как промышленно и культурно развитый, очень благоустроенный, с футуристическими домами и автомобилями.

Несмотря на то, что самого слова «коммунизм», разумеется, не встретишь на страницах этой книги, социально-экономический строй Солнечного города вряд ли представляет собой что-либо другое: полное отсутствие денег, всеобщее равенство, любовь каждого к своей работе и свободный выбор труда, магазины, в которых можно все получить совершенно бесплатно (однако вместе с тем совершенно нехарактерное для коммунизма наличие специализированного органа «милиции» — причем не в изначальном смысле этого слова — как вооруженного народного ополчения, а фактически как полиции, в то время как при коммунизме за порядком должен следить сам вооруженный народ). Прямота обращения к теме технологического общества напоминает об историческом фоне (энтузиазм «оттепели», принятая в 1961 г. программа построения коммунизма в СССР) и литературном контексте произведения (от «Туманности Андромеды» Ивана Ефремова до детской футурологической публицистики («Про жизнь совсем хорошую») Льва Кассиля). Кроме того, в контексте современных проектов построения будущего общества, Солнечный город Носова во многом напоминает проект «Венера» с ресурсо-ориентированой экономикой, разрабатываемый футурологом (с большой долей конспирологии) Жаком Фреско: тотальная технократизация и роботизация всех производственных процессов (например, роботы-комбайны на полях, снабжающих Солнечный город сельхозпродукцией), максимальное использование природных возобновляемых источников энергии (каждый дом Солнечного города имеет на крыше солнечные батареи, питающие энергией здание) и т.д.

В этой книге, в отличие от первой и третьей, основная сюжетная линия связана с волшебством. Путешествие стало наградой Незнайке от волшебника за совершенные им бескорыстные и добрые поступки. Волшебник дарит Незнайке волшебную палочку, Незнайка с помощью неё получает автомобиль, ящик мороженого и всё необходимое для путешествия, затем совершает три дурных поступка, после чего палочка теряет свою силу, а пришедший на помощь волшебник исправляет ошибки, совершенные Незнайкой из-за которых город погрузился в хаос (беспорядки?).

В книге много внимания уделено совести — с ней Незнайка общался каждую ночь.

В Солнечном городе много домов необычных архитектурных форм, почти все жители ездят на личных автомобилях, хотя есть и общественный транспорт, но он представлен только автобусами и такси. Ни одного вида электротранспорта, ни тем более метрополитена в этом городе нет. Для наблюдения за общественным порядком все перекрестки оборудованы системами видеонаблюдения. Город не свободен от недостатков. Рост числа автомобилей привел к частому появлению пробок на городских улицах. Жители Солнечного города добродушны, приветливы и очень подвержены модным веяниям. Так из-за оплошности Незнайки, который превратил трёх ослов в коротышек, город погрузился в хулиганский беспредел (хулиганские беспорядки?) ветрогонов — жители копировали поведение трёх ослов (пропагандистский намёк на субкультуру стиляг). Милиция же не могла всему этому противостоять в силу добродушности милиционеров — если ветрогон и оказывался в тюрьме, то вскоре выходил на свободу из-за того что милиционер, задержавший его, мучился угрызениями совести.

Оценка книги

Однажды Николай Николаевич Носов, отвечая на вопрос о том, как он стал детским писателем, сказал так: «Детским писателем я стал потому, что, когда я вырос, мне вообще захотелось стать писателем. А стать писателем мне захотелось потому, что у меня была интересная жизнь и у меня было, о чём порассказать людям».

В этой книге у него вовсю проявляется опыт бывшего создателя документальных фильмов. Книга является одновременно сказочной политехнической энциклопедией для подрастающего поколения. Как отмечает правнучка Носова в радиопередаче, при прочтении книги она обратила больше внимания на устройство машин и автомобилей, чем в аудиокниге, которую слышала раньше. Хотя у самого Носова не было автомашины, возможно поэтому в книге автопутешествие описано с романтизмом.

В некоторой обиде на Носова оказались кулинары и ресторанные работники. По их словам, в книге Носова не оказалось каких-либо ресторанных изысков, сплошной общепит. Видимо, ресторанная и тканевая экзотика не входили в концепцию «светлого будущего» (впрочем, весьма примитивным ресторанный бизнес изображён и в обществе капитализма в последующей повести «Незнайка на Луне)». Намного более важным пищевым явлением, чем еда, в городе являются автоматы по продаже газированной воды со всевозможными сиропами. В сцене с крутящимся домом (где начинается знакомство с архитектором Кубиком) у них якобы даже закружилась голова от перепитой воды. Эти особенности сюжета связаны с тем, что свою книгу Носов писал для детей, и использовал в них близкие детям ценности. Дети в те годы в рестораны не ходили и ими в принципе не интересовались. Зато газировка являлась для них любимым, «культовым» лакомством.

Технические комментарии

Как и Жюль Верн, Носов интересовался техническим прогрессом. Множество его сказочных изобретений реализовано в реальном или игровом виде. Автором были предсказаны различные изобретения: плоские настенные телевизоры — LCD или плазменные, робот-пылесос, пальцеориентированные устройства с картами и прокладкой маршрута, автоматизированный транспорт, систему ТВ-канала в общественном транспорте, принцип лазерной печати, использование солнечных батарей на крышах домов для обеспечения электроэнергией.

Иллюстрации

Помимо иллюстраций всевозможных московских изданий (цветных и чёрно-белых), существуют занимательные цветные иллюстрации киевского издательства «Веселка» (художники Кира и Виктор Григорьевы):

1. Незнайка радостно убегает от волшебника, подарившего волшебную палочку
2. Незнайка мчит на машине впереди поезда по шпалам железной дороги
3. Путешественники наблюдают за сельскохозяйственной машиной
4. Незнайка превращает Листика в осла, голова у него уже ослиная, а ноги ещё коротышечьи
5. Незнайка и Пачкуля удивлённо наблюдают за чудо-пылесосом в гостинице
6. Дом, повисший в воздухе (в нём живут и прыгают с парашютом)
7. Ветрогоны издеваются над милиционером Свистулькиным, он спотыкается о натянутую поперёк тротуара верёвку
8. Наши герои перед кривым зеркалом в развлекательном Весёлом городке в парке
9. Инженер Клёпка терпит аварию, от его машины был откручен ветрогоном сапог для прыжков.

В молдавском издательстве выходит книга с фантазийными иллюстрациями талантливой художницы Елены Ревуцкой.

Мультфильм

Мультфильм «Незнайка в Солнечном городе» довольно популярен благодаря своей идее и состоит из 10 серий:

1. Как Незнайка совершал хорошие поступки
2. Встреча с волшебником
3. Превращения начинаются
4. Побег
5. Превращения продолжаются
6. Приключения трёх ослов
7. Удивительные подвиги
8. Снова вместе
9. Переполох в зоопарке
10. Волшебник появляется снова

Действующие лица и исполнители

Жители Цветочного города

• Незнайка — Бронислава Захарова
• Кнопочка — Маргарита Корабельникова
• Пёстренький — Клара Румянова
• Булька — Юрий Хржановский
• Торопыжка — Зинаида Нарышкина (1 серия)
• Сиропчик — Наталья Голубенцева
• Пончик — Светлана Харлап
• Пилюлькин — Тамара Дмитриева

Жители Солнечного города

• Милиционер Свистулькин — Вячеслав Невинный (речь; 3-4 и 7 серии), Владимир Шаинский (вокал; 3 серия), Всеволод Абдулов (6 серия)
• Листик — Рина Зелёная
• Буковка — Лия Ахеджакова
• Караулькин, милиционер с фотоаппаратом — Георгий Милляр
• Директор зоопарка — Семён Самодур
• Пегасик — Михаил Лобанов
• Брыкун — Виктор Петров
• Калигула — Всеволод Абдулов
• Служительница зоопарка — Римма Быкова
• Доктор — Людмила Иванова

Другие персонажи

• Волшебник — Валентин Никулин

Отрывок, характеризующий Незнайка в Солнечном городе

– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.