Незнакомка (стихотворение)

Незнакомка
Жанр:	стихотворение
Автор:	Александр Блок
Язык оригинала:	русский
Дата написания:	1906
Текст произведения в Викитеке

«Незнакомка» («По вечерам над ресторанами») — стихотворение Александра Блока, написанное в апреле 1906 года на основе жизненных впечатлений автора. Включено в стихотворный цикл «Город». Впервые опубликовано в сборнике «Нечаянная радость» (Москва, издательство «Скорпион», 1907) — в разделе «Весеннее».

История создания

Поэт-символист Владимир Пяст писал в воспоминаниях, что весной 1906 года жизнь Блока была подчинена особому ритуалу: ежедневно, проснувшись и пообедав, он отправлялся на прогулку по окрестностям Петербурга. Во время скитаний по пригородным дорогам поэт открыл для себя «таинственно-будничные» Озерки с небольшим ресторанчиком. Став с определённого момента завсегдатаем этого заведения, Александр Александрович мог часами сидеть в прокуренном зале за бутылкой красного вина. Литератор Георгий Чулков рассказывал, что Озерки — в то время небольшой дачный посёлок под Петербургом — оказались для Александра Александровича необычайно притягательным местом: он любил там «романтически пропадать», «ища забвение в вине». В ту пору Блок считал, что ему необходим новый жизненный опыт, связанный с погружением на «грязное дно жизни».

По данным литературоведа Владимира Орлова, озерковский ресторан находился неподалёку от вокзала; у поэта там имелось постоянное место у окна, откуда открывался вид на железнодорожную платформу. Весной 1906 года настроение Блока часто совпадало с состоянием Версилова — героя романа Достоевского «Подросток», — который признавался: «Я люблю иногда от скуки, от ужасной душевной скуки… заходить в разные вот эти клоаки». Впоследствии Александр Александрович пояснял, что придуманная им в Озерках Незнакомка — это «вовсе не просто дама в чёрном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это — дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилового».

Момент непосредственного создания «Незнакомки» был зафиксирован поэтом Андреем Белым — по его словам, Блок вернулся домой в полночь, «в мятом своём сюртуке, странно серый». На вопрос жены о причинах «окаменелости» он ответил: «Да, Люба, [я] пьяный», после чего вынул из карман листок со строчками «По вечерам над ресторанами / Горячий воздух дик и глух». Как отмечал литературовед Константин Мочульский, «они принесли ему славу. Она была куплена дорогой ценой». Позже Александр Александрович пригласил в Озерки своего товарища — сотрудника символистских изданий Евгения Иванова, чтобы показать, при каких обстоятельствах возникла «Незнакомка»:

Пошли на озеро, где «скрипят уключины» и «визг женский»... Потом Саша с какой-то нежностью ко мне, как Виргилий к Данте, указывал на «позолоченный» «крендель булочной» на вывеске в кафе. Всё это он показывал с большой любовью, как бы желая ввести меня на тот путь, которым он вёлся в тот вечер, когда появилась Незнакомка.

Литературная перекличка

Исследователи выдвигали разные версии, связанные с литературной «генетикой» блоковской Незнакомки. Так, культуролог Николай Анциферов сравнил возникшее в сознании героя видение с грёзами персонажа из гоголевского «Невского проспекта» — художника Пискарёва, который, следуя за поразившей его воображение прекрасной дамой, внезапно попал в «приют разврата». По мнению литературоведа О. А. Кузнецовой, «дышащая духами и туманами» одинокая красавица оказалась близкой «родственницей» героини стихотворения Валерия Брюсова «Прохожей», написанного в 1900 году: «Она прошла и опьянила / Томящим сумраком духов» .

Образ таинственной посетительницы ресторана восходит к аристократкам пушкинской поры, считает литературовед Игорь Сухих; при этом Незнакомка облачена в одежды Серебряного века с его струящимися шёлковыми силуэтами, шляпами «с траурными перьями» и вуалью, добавляющей облику загадочности. Не исключено, что когда алкогольный флёр рассеется, героиня превратится в «падшую женщину», постоянную кабацкую гостью, однако персонаж стихотворения не спешит расставаться с мечтой — отсюда вывод: «Ты право, пьяное чудовище! / Я знаю: истина в вине». О связи с Пушкиным упоминал и Евгений Иванов, рассказывавший, что когда Блок привёл его в озерковский ресторан и показал «свой» столик, то перед другом поэта возникло аналогичное видение: «Чёрное платье, точнее, она, или вернее весь стан её прошёл в окне, как пиковая дама перед Германном».

Андрей Белый полагал, что в стихотворении Блока угадываются отголоски лермонтовского стихотворения «Из-под таинственной холодной полумаски» («И создал я тогда в моем воображенье / По лёгким признакам красавицу мою»), потому что внутреннее родство этих двух поэтов позволяло им обнаруживать совершенные черты «и у астрального видения, и у уличной проститутки; и та, и другая одинаково обманны». По замечанию Иннокентия Анненского, первое, на что обратил внимание герой стихотворения, — это «узкая рука» Незнакомки. В отличие от Достоевского, для которого был важен «узкий мучительный следок» (Полина, «Игрок»), Блок стремился укрыть своё прекрасное наваждение «от кроличьих глаз».

И «Незнакомка», и ряд других стихотворений Блока, созданных в ту пору, тематически перекликаются с некоторыми произведениями Брюсова, — их объединяет, в частности, образ ночного ресторана. К примеру, брюсовские строки «Пустой громадный зал чуть озарён» соотносятся с блоковским «Я сидел у окна в переполненном зале. / Где-то пели смычки о любви». Обязательными элементами при описании заведений и у того, и у другого являются «золотое вино», скрипка, дымка, туман и хрустальные бокалы. Блоковский герой не стыдится своего состояния: «Я пригвождён к трактирной стойке. / Я пьян давно. Мне всё — равно»; точно так же отрешён от реального мира персонаж Брюсова: «С тихим вальсом, знакомо печальным, / В тёмный парк ускользают мечты» («В ресторане»).

Художественные особенности

И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.

Отрывок из стихотворения

Структурно стихотворение (называемое некоторыми исследователями балладой) разделено на три части. Первая, состоящая из шести строф и рассказывающая о повседневной жизни в пригороде с его скукой, плачем детей, вальяжными прогулками «испытанных остряков», шумом и суетой железнодорожных платформ, даёт представление о реальном существовании рядового дачного посёлка начала XX века. Вторая часть, также представленная шестью строфами, уносит героя и читателей в иллюзорный мир, возникающий в сознании наблюдающего за движением жизни поэта. В его хмельном воображении возникает образ изысканной, утончённой дамы, которая внезапно появляется в привокзальном заведении. Наконец, в финальной, тринадцатой строфе явь и мираж соединяются.

Константин Мочульский, анализируя стихотворение, обратил внимание на его музыкальность: так, первое — ещё в окне — появление героини благодаря шипящим (ж, ч, ш) создаёт впечатление осторожного шуршания, сопровождающего шаги Незнакомки: «… Девичий стан, шелками схваченный, / В туманном движется окне». А в следующей строфе интонацию задаёт уже рокочущий «р»: «И веют древними поверьями / Её упругие шелка» — и этот звук условной трубы перекрывает шум железной дороги и визг уключин на озере.

Отзывы

Отзывы и рецензии на «Незнакомку» поступали в основном от людей из окружения поэта. Так, литератор Модест Гофман отмечал, что атмосфера ресторана, описанная в традициях фантастического реализма, напоминает обстановку таких произведений Достоевского, как «Идиот» и «Подросток». Иннокентий Анненский, с одной стороны, указывал на абсурдность и вульгарность воссозданного Блоком пригородного мира с его шлагбаумами, канавами, женским визгом и скрипом уключин на озере; с другой — признавал: «А между тем так ведь и нужно, чтобы вы почувствовали приближение божества». Почти о том же самом писал в своей рецензии и беллетрист Александр Измайлов, для которого загадочность стихотворения была связана с неожиданным сочетанием «неземного с пошлым и грёзы с обыденщиной».

По мнению литературоведа Виктора Жирмунского, история про нетрезвого поэта, к которому является Незнакомка, близка к сюжетам новелл Гофмана и Эдгара По, — у их героев по «мере нарастающего опьянения» точно так же «разрушаются обычные грани дневного сознания». Критик-эстет Николай Абрамович обнаружил в стихотворении гоголевский мистицизм, при котором в пустоту и скуку повседневности вдруг «врывается нежное созерцание» поэта. Георгий Чулков, защищая Блока и его «Незнакомку» от нападок тех, кто не понял эфемерности её образа, писал:

Эти «испытанные остряки», и этот «крендель булочной», и эти «загородные дачи» — лишь фантомы и призраки. Этот безумный сон о прекрасной Незнакомке может присниться лишь на развалинах быта. Для символиста остался лишь призрак быта, лишь тёмный кошмар — и надо преодолеть его, чтобы увидеть «берег очарованный и очарованную даль».

От стихотворения к пьесе

Осенью того же 1906 году Блок написал лирическую драму «Незнакомка». Свидетельством того, что пьеса создавалась под влиянием одноимённого стихотворения, является эпиграф, присутствовавший в первой версии произведения: «И веют древними поверьями…» (позже вместо него появилась цитата из романа Достоевского «Идиот» — с описанием Настасьи Филипповны: «На портрете была изображена действительно необыкновенной красоты женщина. Она была сфотографирована в чёрном шёлковом платье, чрезвычайно простого и изящного фасона»).

Давая непосредственное описание своей новой Незнакомки, поэт выделил «удивительный взор её расширенных глаз». По замечанию литературоведа Владимира Новикова, на сей раз имя возможного прототипа главной герои было известно — это актриса Наталья Волохова. Внешне, судя по воспоминаниям тётки Блока Марии Бекетовой, Волохова и выдуманная героиня стихотворения «Незнакомка» были весьма похожи: «Высокий тонкий стан, бледное лицо, тонкие черты». По версии английской исследовательницы творчества Блока Аврил Пайман, после периода весенних скитаний, загулов и грёз Александру Александровичу «необходима была новая страсть»; в то же время автор книги «История русского символизма» не исключала, что любовь к Волоховой носила со стороны Блока «явно литературный характер».

Литература

• Кузнецова О. А. Комментарии. Незнакомка // Блок А. А. Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах / Минц З. Г., Лавров А. В. — М.: Наука, 1997. — Т. 2. — С. 759—764. — ISBN 5-02-011189-9.
• Магомедова Д. М. Комментируя Блока. — М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2004. — ISBN 5-7281-0371-5.
• Мочульский К. В. Александр Блок. — Париж: YMCA-PRESS, 1948.

Отрывок, характеризующий Незнакомка (стихотворение)

– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.