Ней, Иво

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иво Паулович Ней
Страны:

СССР СССР
Эстония Эстония

Дата рождения:

31 октября 1931(1931-10-31) (92 года)

Место рождения:

Тарту

Звание:

международный мастер (1964)

Актуальный рейтинг:

< 2400 (для мужчин) или < 2200 (для женщин) (ноябрь 2016)

Награды и премии:

[ratings.fide.com/card.phtml?event=4500059 Личная карточка ] на сайте ФИДЕ
[chess-db.com/public/pinfo.jsp?id=4500059 Личная карточка] на сайте Chess DB

Иво Паулович Ней (эст. Iivo Nei; 31 октября 1931, Тарту) — эстонский, ранее советский, шахматист, международный мастер (1964), шахматный литератор. Директор Таллинской шахматной школы. Зампредседатель шахматной федерации Эстонской ССР. Физик по образованию, окончил Тартуский университет. Один из победитель чемпионата СССР среди юношей (1948, 1-2-е место), 8-кратный чемпион Эстонской ССР (19511974), 3-кратный победитель прибалтийских турниров (1956, 1961, 1963). Участник 4-х чемпионатов СССР, лучшие результаты: 1960 — 14-15-е; 1963 — 12-13-е места. Выступления в международных соревнованиях: Бевервейк (1964) — 1-2-е (с П. Кересом); Бевервейк (1966) — 5-е; Цинновиц (1966) — 4-6-е; Таллин (1969) — 2-3-е места. Шахматист универсального стиля.

В истории шахмат Ней остался также как член тренерского штаба Бориса Спасского на его матче с Фишером в Исландии (1972). Роль Нея в тех событиях отмечена шпионским скандалом.





Скандал на матче Спасского и Фишера (1972)

В 1972 году Ней был помощником Бориса Спасского в Рейкьявике на матче за первенство мира по шахматам против Роберта Фишера. В тренерский штаб Ней вошёл по настоянию Спасского, вместе с гроссмейстерами Ефимом Геллером и Николаем Крогиусом. Нея, который не являлся сильным аналитиком и вообще как шахматист был далёк от гроссмейстерского, тем более чемпионского уровня, взяли в команду как умелого спарринг-партнёра для игры в большой теннис. Это должно было помочь Спасскому с пользой проводить свободное время, поддерживать физическими нагрузками на корте спортивную форму и бодрое настроение. Плюсом было и то, что Ней, единственный в советской делегации, свободно говорил по-немецки и периодически исполнял функции переводчика.

Однако на самом деле Ней сыграл в Исландии весьма странную роль. Как потом выяснилось, Ней тайно договорился с американским гроссмейстером Робертом Бирном, редактором шахматного отдела в «Нью-Йорк Таймс», что вместе с ним станет соавтором книги о матче Фишер—Спасский. После матча Ней действительно написал в соавторстве с Бирном книгу о противоборстве Фишера и Спасского под названием «По обе стороны шахматной доски». Однако этически сомнительный, учитывая статус Нея как помощника Спасского, сбор материалов к этой книге — прямо в ходе матча — обернулся для Нея неприятностями и потерей репутации. Как член команды Спасского, Ней был в курсе всех замыслов, дебютных заготовок, тактических планов чемпиона мира и его тренерской бригады.

В разгар матча Ней был заподозрен в передаче информации американцам. По воспоминаниям Крогиуса, сотрудники советского посольства проинформировали его и Геллера о совместном времяпровождении Нея с Бирном, о чём доложили и возмущённому Спасскому. Ней объяснил, что на встречах с Бирном они обсуждают уже сыгранные партии и он предоставляет американцу свои комментарии для публикации в шахматных журналах. Так как эти объяснения никого не устроили, Нею было предписано срочно покинуть Исландию. Сразу после 17-й партии, 22 августа, Ней вылетел через Копенгаген в Москву. Впоследствии неудачливый помощник всюду объяснял, что в Рейкьявике потребность в его услугах отпала, а в Эстонии, где он возглавлял шахматную школу, напротив, к началу нового учебного года остро понадобилось его присутствие.

Прибыв в Москву, Ней проигнорировал обязательный визит в Спорткомитет, куда по инструкции следовало сдать загранпаспорт, и прямиком направился в Таллин. В Эстонии он завершил работу над книгой о матче, при этом, чтобы избежать цензуры, семь финальных глав Ней направил почтой на семь разных адресов в США и Канаде. По совокупности приключений за своё поведение Ней был отстранён Спорткомитетом СССР от поездок за границу на два года. Сравнительно мягкое наказание объяснялось тем, что злой умысел Нея доказан не был, а сам он ни в чём не признавался. В 2016 году, вспоминая о матче с Фишером, 79-летний Спасский прямо назвал Нея «американским шпионом»[1][2][3].

Книги

  • Учебник шахматной игры, Таллин, 1955;
  • Теория дебютов, Таллин, 1962;
  • Р. Фишер, Б. Спассий, В. Корчной, Б. Ларсен, Таллин, 1975;
  • Шахматная азбука, 2 издание, Таллин, 1978 (все работы в соавторстве на эстонском языке);

Напишите отзыв о статье "Ней, Иво"

Литература

Ссылки

  • [ratings.fide.com/card.phtml?event=4500059 Личная карточка Иво Нея] на сайте ФИДЕ
  • [www.chessgames.com/perl/chessplayer?pid=37224 Партии Иво Нея] в базе Chessgames.com (англ.)
  • [www.365chess.com/players/Iivo_Nei Личная карточка Иво Нея] на сайте 365chess.com
  • [www.esbl.ee/biograafia/Iivo_Nei Статья] в Эстонском спортивном биографическом словаре  (эст.)

Примечания

  1. [b-m.info/obshchestvo/boris_spasskiy_pobeda_nado_mnoy_v_reykyavike_sgubila_fishera/ Борис Спасский: «Победа надо мной в Рейкьявике сгубила Фишера» (полная версия интервью)]. Большая Москва (5 августа 2016).
  2. Юрий Голышак, Александр Кружков. [www.sport-express.ru/fridays/reviews/973473/ Борис Спасский: «В моей бригаде был шпион]. Разговор по пятницам. Интервью с Борисом Спасским. Спорт-Экспресс (4 марта 2016).
  3. Абаринов, В. [www.sovsekretno.ru/articles/id/1262/ Боря против Бобби]. Совершенно секретно (1 сентября 2004). Проверено 22 июля 2016.

Отрывок, характеризующий Ней, Иво

Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.