Нелегальная иммиграция из Африки в Израиль

Нелегальная иммиграция из Африки в Израиль (часто также называемая Инфильтрация из Африки в Израиль в израильских СМИ и израильским правительством) — название явления, которое началось во второй половине 2000-х, когда большое количество нелегальных иммигрантов из Африки начало прибывать в Израиль нелегально, в основном через границу с Египтом. По данным израильского министерства внутренних дел, число таких нелегальных иммигрантов на апрель 2013 составило 59 858 человек. Поток иммиграции прекратился практически полностью после завершения строительства разделительного забора на границе с Египтом в 2012 году.

Многие из нелегальных иммигрантов пытаются получить статус беженца, в соответствии с Конвенцией о статусе беженцев Организации Объединенных Наций. Только небольшая часть всех нелегальных иммигрантов на самом деле имеет право на получение этого статуса. Тем не менее, многие из них, в основном граждане Эритреи и Судана, не могут быть принудительно депортированы из Израиля. Граждане Эритреи (которые, начиная с 2009 года, составляют большинство нелегальных иммигрантов в Израиле) не могут быть депортированы, согласно мнению Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев, так как Эритрея находится в тяжёлой внутренней ситуации и принудительной пожизненной вербовки в армию, где используются их принудительный труд, и поэтому эритрейские иммигранты получают статус «группы временной гуманитарной защиты». Несмотря на то, что подобного мнения не существует в отношении граждан Судана, Израиль не депортирует их обратно в Египет из-за реального страха за их судьбу. Хотя иммигранты прибывают в Израиль из Египта, Израиль не может депортировать их обратно в Египет, потому что египтяне отказываются дать обязательство не высылать иммигрантов в страны их происхождения. Таким образом, израильские власти предоставляют временный вид на жительство для нелегалов, который необходимо обновлять каждые три месяца. По различным оценкам властей, от 80-ти до 90 процентов нелегальных иммигрантов проживают в двух центрах: Тель-Авив (более 60 процентов незаконных иммигрантов) и Эйлат (более 20 процентов); кроме того, некоторое количество находится в Ашдоде, Иерусалиме и Арадe.

Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев считает, что на декабрь 2013 года в Израиле находилось более 64 тысяч человек, претендующих на статус беженца. Большинство — выходцы из Эритреи и Судана. Около 10 % — выходцы из других африканских стран: Сомали, Кении, Кот-д’Ивуара, Эфиопии и Чада.

Предпосылки

В последние десятилетия многие мигранты из стран третьего мира предпринимают значительные усилия, чтобы иммигрировать в развитые страны с целью улучшения качества жизни. Зачастую это делается в нарушение иммиграционных законов страны назначения, например, инфильтрации в Соединенные Штаты через мексиканскую границу. Развитые страны пытаются бороться с этим вопросом по-разному.

Как и в других развитых странах, явление миграции существует и в Израиле. До середины 2012 года нелегальные иммигранты из Африки в Израиль переходили сухопутною границу между Израилем и Египтом относительно легко.

Страны, из которых прибывают нелегальные иммигранты в Израиль, переживают серьёзные гуманитарные трудности. Так, Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев объявило Эритрею страной, переживающей гуманитарный кризис. В регионе Дарфуре на западе Судана имеет место геноцид начиная с 2003 года. В результате, многие из его жителей стали беженцами и бежали в Египет. Кроме того, многие беженцы прибывают из южного Судана, где продолжается гражданская война между преимущественно арабско-мусульманскими жителями Севера и неарабскими жители Юга, христианами и анимистaми.

В 2009 году на докладе^{[уточнить]} Верховного комиссара ООН по делам беженцев Израиль заявил, что 90 % нелегальных иммигрантов из Судана и Эритреи являются беженцами.

Развитие нелегальной иммиграции из Африки в Израиль

Во второй половине 2000-х годов произошло значительное увеличение числа нелегальных иммигрантов из Африки в Израиль, которые пересекли египетскую границу. В 2006 году было задержано около 1000 нелегальных иммигрантов, в 2007 году — около 5000, в 2008 — около 8700, а в 2009 году — около 5000 человек. В первой половине 2010 года темп незаконной иммиграции увеличился ещё больше, и за первые его семь месяцев было задержано более 8000 нелегальных иммигрантов.. На деле, общее число нелегальных иммигрантов явно больше, чем эти цифры, потому что многие из них не были задержаны. Ранние волны иммигрантов прибывали в основном из Судана, в то время как в 2009 году большинство иммигрантов прибыло из Эритреи.

В 2011 году количество иммигрантов продолжило расти. За первую половину 2011 года в Израиль прибыло около 3 тысяч африканцев. Только в июне в Израиль незаконно прибыло 623 человека. В 2013 году поток иммиграции практически прекратился, в связи с завершением строительства резделительного забора на границе с Египтом.

В начале мая 2010 года количество нелегальных иммигрантов, проживающих в Израиле оценивалось в 24 339 человека, из них — 5649 из Судана и 13 310 — эритрейских беженцев, не подлежащих депортации в соответствии с международным правом. 16 766 из них получили специальные визы (ס 2 א 5) лиц, ищущих убежище. Официально виза позволяет им только лишь оставаться в стране, но на практике государство также позволяет беженцам работать и не налагает штрафов на израильских работодателей, которые их нанимают. Такая специальная виза требует обновления каждые три месяца.. 141 нарушитель границы, в основном из Эфиопии, получили статус беженца.

По данным оперативного отдела Армии обороны Израиля в 2008 году, большинство стран, из которых прибыли нелегальные иммигранты, это — (в порядке убывания): Эритрея, Судан, Эфиопия, Берег Слоновой Кости и Нигерия. Большинство нелегальных иммигрантов (85 %) были мужчинами.

Основным аргументом в пользу того, что нелегалы являются именно трудовыми мигрантами, а не беженцами, является их возрастной состав. 94 % — это мужчины в возрасте от 18 до 64 лет. Для сравнения: в лагерях сирийских беженцев в Иордании мужчин трудоспособного возраста только 22 процента.

Комиссия кнессета по иностранным рабочим отмечает, что из 64 тысяч африканцев в Израиле, вставших на учёт в Верховном комиссариате ООН по делам беженцев, в 2011—2013 официальные прошения подали 14 тысяч человек (ок. 25 %). 11 тысяч обращений были рассмотрены, и статус беженца предоставлен 24 выходцам из Африки. Остальные были признаны трудовыми мигрантами.

Из опубликованного в 2014 году отчета Государственного контролера следует, что 13 % населения Тель-Авива составляют иностранцы, сосредоточенные в пяти южных кварталах города, в которых они составляют 61 % населения; около четверти от этого числа приходится на нелегальных иммигрантов из Африки.

Проникновение в Израиль

Африканские нелегальные иммигранты обычно изначально прибывают в Египет из страны их происхождения. Там они часто платят сумму до двух тысяч долларов контрабандистам-бедуинам, чтобы те перевели их через границу между Египтом и Израилем. Были случаи насилия в отношении женщин нелегальных иммигрантов, совершенных бедуинскими контрабандистами, включая изнасилования и другие унижения. Ещё одна опасность нелегальных иммигрантов — политика армии Египта стрелять по ним на поражение, чтобы предотвратить пересечение границы Египет / Израиль.

Трудоустройство и жильё

Около 1900 нелегальных иммигрантов находятся в тюрьмах (на август 2010 года); остальные живут и/или работают в Израиле. Израильские отделы иммиграции не ведут непрерывного наблюдения за местами их проживания, но, по оценкам, основанным на данных из израильской полиции, местных властей и гуманитарных организаций, приблизительно 15,000-17,000 нелегальных иммигрантов живут в Тель-Авиве (особенно на юге Тель-Авива; сюда же входит и число нелегальных иммигрантов, которые живут в Бат-Яме и Бней-Браке), от 4000 до 6000 в Эйлате, от 500 до 2000 Ашдоде и от 400 до 600 в Араде. Многие из них работают в гостиницах, особенно в Эйлате.

Организации, оказывающие помощь иммигрантам

В Израиле имеется несколько организаций, ориентированных на оказание помощи нелегальным иммигрантам в Израиле. В некоторых случаях организации сравнивают беженцев из африканских стран с Холокостом. Организации по оказанию помощи принимали участие в обсуждениях, проводимых в Кнессетом в комитетах по этому вопросу, и подали петицию против мер, принимаемых государством для прекращения инфильтрации. Вот некоторые из этих организаций:

• «Чёрная работа» (авода шхора)
• «ASSAF» — Организация помощи беженцам
• «магиним аль зхуёт адам»
• Кав ЛаОвед
• «горячая линия» для иностранных рабочих
• Организация помощи беженцам из Дарфура
• «Новый фонд Израиля»

Преступность со стороны нелегальных иммигрантов

В октябре 2011 года исследовательский центр Кнессета сообщал, что количество уголовных дел, возбужденных против нелегальных иммигрантов, относительно невелико по численности, в сравнении со статистикой населения в целом в местах их проживания. По данным исследовательского отдела полиции Израиля, преступления иммигрантов характеризуется преимущественно внутренними секторальными преступлениями, без применения оружия, и нелегальные иммигранты, как правило, не заинтересованы жаловаться в полицию, возможно, из-за страха перед депортацией. Тем не менее, согласно официальной статистике, в 2006—2010 гг. «преступность среди израильтян снизилась на 17,6 %, а среди инфильтрантов из Африки повысилась на 68 %».

В мае 2012 года, после увеличения количества преступлений, совершённых нелегальными мигрантами , полиция была вынуждена усилить охрану Центральной автобусной станции в Тель-Авиве; в районах массового проживания нелегалов также планируется ввести патрулирование силами пограничной охраны.

Реакция на явление в Израиле

Профессор Хайфского университета Арнон Софер выразил свою оппозицию явлению незаконной иммиграции из Африки по ряду причин — с точки зрения безопасности, иммигранты могут быть информаторами или агентами враждебных государств и террористических организаций. С социальной точки зрения, они вносят свой вклад в увеличение перенаселенности городов и рост преступности. С демографической точки зрения, постепенное увеличение количества нелегальных иммигрантов представляет демографическую угрозу еврейскому большинству. По мнению Софера, если не прекратить незаконные волны иммиграции на ранней стадии, то это приведёт к гораздо большей волне нелегальной иммиграции в будущем.

Протесты

В израильских городах, где проживает большое количество нелегальных африканских иммигрантов, существует сопротивление местного населения этому явлению. В середине 2010 года, была проведена демонстрация в Эйлате против бездействия израильского правительства. Жители утверждали, что они теперь боятся выйти на улицу в определенных районах в ночное время. В южных Тель-Авивских районах Шапира и Кирьят-Шалом несколько агентов по недвижимости заявили, что они намерены не сдавать квартиры нелегальным иммигрантам..

В мае 2012 года, на фоне всплеска преступности со стороны эмигрантов из Африки, в Тель-Авиве и других городах Израиля прошли массовые демонстранции против «засилья нелегальных иммигрантов из Африки». В митингах принимали участие члены Кнессета из партии Ликуд и Кадима. Демонстрации переросли в беспорядки и в нападения на нелегальных рабочих..

В июне 2012 года нелегалы были изгнаны из арабской деревни Кфар-Манда.

Поддержка

С другой стороны также регулярно проводятся демонстрации, митинги и другие мероприятия поддержки беженцев.

В январе 2012 года представитель МВД сообщил начале распространения среди нелегалов из Южного Судана разъяснительных листовок с предложением покинуть территорию Израиля в ближайшие два месяца (до 31 марта 2012 года). Тем, кто согласится на добровольное возвращение, предлагался, денежный подарок в размере 1000 евро. В июне 2012 года правительство Израиля начало депортацию выходцев из Южного Судана на родину, в том числе, и на указанных выше условиях. На этот момент в Иммиграционную службу при МВД Израиля было подано 500 просьб от нелегалов из Южного Судана о добровольном возвращении на родину.

Забастовка

В ответ на закон о предотвращении нелегальной иммиграции в воскресенье 5 января 2014 года началась забастовка. Работающие африканские мигранты покинули свои рабочие места и приняли участие в массовой демонстрации на площади Рабина. 6 января 2014 года тысячи выходцев из Африки прошли маршем по центральным улицам Тель-Авива к посольствам иностранных государств. Бастующие направились в сторону посольств Румынии, Швеции, Италии, Канады, Великобритании, Франции, а также к офисам Верховного комиссара по делам беженцев ООН. Все незаконно перешедшие израильско-египетскую границу требовали признать себя беженцами, для получения права на работу в Израиле. Они выступали против израильской миграционной политики и призывали международную общественность вмешаться. Массовые демонстрации продолжились и 7 января.

13 января 2014 года организаторы демонстрации заявили о прекращении акции. Они были вынуждены признать, что не сумели добиться ничего: позиция правительства осталась неизменной.

Реакция на забастовку

По мнению журналиста Иегуды Ифтаха из газеты Маарив, африканцев, вышедших на демонстрации, направляют международные организации, оказывающие помощь нелегалам; требование манифестантов адресованы прежде всего к ООН, чтобы та вмешалась и заставила Израиль предоставить им статус беженцев, который в будущем позволяет требовать гражданства.

По мнению правозащитников, решением вопроса должно стать предоставление статуса беженца и разрешения на работу: «Таковы международные стандарты. Израиль считает себя прогрессивной демократической страной. Мы же не хотим быть похожими на Саудовскую Аравию, откуда иностранцев депортируют принудительно».

В Израиле сегодня нет беженцев, а есть нелегальные иммигранты, которые проникли в нашу страну в поисках работы. Мы намерены высылать нарушителей закона в страны, откуда они пришли, и никакие митинги и забастовки им не помогут,

 — сказал 6 января 2014 года глава правительства Израиля Биньямин Нетаниягу.

Известный своими левыми взглядами писатель Давид Гроссман выразил поддержку иммигрантам, и заявил, что израильское правительство проводит абсолютно ошибочную непрозрачную политику.

Закон о предотвращении нелегальной иммиграции

В декабре 2012 года в кнессете прошел закон, согласно которому африканские иммигранты будут перемещаться в «открытый центр временного содержания» Холот в Негеве, куда они обязаны являться три раза в день и на ночь. Беженцев можно будет содержать в тюрьме без суда и следствия не более года. На март 2014 года в Холот содержались около 1 600 человек, из них 1 100 суданцев.

Данный закон вызвал массовые протесты иммигрантов. Заключеные устроили шествие протеста в Иерусалим, где и были арестованы и отправлены в тюрьму закрытого типа Сахароним. Следующее шествие было также разогнано полицией.

Агентство ООН по делам беженцев выступила с резкой критикой нового закона

См. также

• Нелегальная миграция

Отрывок, характеризующий Нелегальная иммиграция из Африки в Израиль

Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.