Нелединский-Мелецкий, Юрий Александрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Юрий Нелединский-Мелецкий
Имя при рождении:

Юрий Александрович Нелединский-Мелецкий

Дата рождения:

6 (17) сентября 1752(1752-09-17)

Место рождения:

Москва

Дата смерти:

13 (25) февраля 1829(1829-02-25) (76 лет)

Место смерти:

Калуга

Род деятельности:

поэт; тайный советник, сенатор, статс-секретарь Павла I, почётный опекун Воспитательного Дома

Язык произведений:

стихотворения на случай, элегии, стихотворения в народном стиле

[az.lib.ru/n/neledinskijmeleckij_j_a/ Произведения на сайте Lib.ru]

Ю́рий Алекса́ндрович Неле́динский-Меле́цкий (6 [17] сентября 1751 — 13 [25] февраля 1828) — русский поэт; тайный советник, сенатор, статс-секретарь Павла I, почётный опекун Воспитательного дома.





Биография

Родился 6 (17) сентября 1751 года в семье Александра Нелединского-Мелецкого. Рано лишился матери (урождённой кн. Куракиной) и двенадцати лет, в связи с отъездом отца за границу, жил в доме своей бабки А. И. Талызиной в Москве, где к нему, по обычаю того времени, был взят в наставники иностранец Де Пексон. По смерти Талызиной, на 13-м году был перевезён в Петербург в семейство другой бабки — княгини А. И. Куракиной.

Живя в доме своей московской бабки, Нелединский-Мелецкий находился под влиянием и воздействием бытового склада и нравов древней столицы; в Петербурге же для него наступило время влияний в европейском духе. Семейство кн. Куракиных вследствие долгой службы в заграничных посольствах отличалось лоском европейского просвещения. Здесь, кроме Юрия, воспитывались ещё несколько сирот мальчиков кн. Куракиных и кн. Лобановых-Ростовских. Княгиня А. И. Куракина пользовалась большим почётом в высшем петербургском обществе; так как брат её, граф Никита Иванович Панин, был воспитателем великого князя Павла Петровича. Благодаря последнему обстоятельству, молодой Нелединский имел случай бывать в обществе будущего Императора.

В начале 1769 года Нелединский-Мелецкий, вместе с Куракиными, отправился за границу и поступил в Страсбургский университет, где пробыл недолго. Он основательно изучил французский язык, настолько знал итальянский, что мог переводить Метастазио, изучал немецкий язык.

По возвращении в Россию поступил на действительную военную службу, на которую, по обычаю того времени, был записан ещё 6-летним ребёнком. Вскоре по собственному желанию он был переведён в действующую армию и принял участие в 1-й турецкой войне.

В мае 1770 года он был отправлен во 2-ю действующую армию, осаждавшую Бендеры; в чине сержанта был ординарцем у главнокомандующего графа П. И. Панина, который, между прочим, посылал его курьером в Петербург с донесением о штурме, предшествовавшем взятию крепости. По возвращении во 2-ю армию, поступившую в командование князя В. М. Долгорукова, он принимал участие в покорении Крыма; перечисленный в Егерский корпус, он в чине поручика находился при штурме Перекопской линии и при занятии города Кафы, за что был пожалован капитаном. Память двух генералов, — гр. Панина и кн. Долгорукова, — под начальством которых Нелединский-Мелецкий служил, он почтил в одном из своих первых напечатанных стихотворений.

По окончании Крымской кампании переведён во 2-й гренадерский полк, который был подвинут к Петербургу. В 1772? году стал одним из основателей Московского английского клуба, поставив одну из шести подписей под его правилами.

Когда в апреле 1773 года возобновились военные действия с Турцией, он по личной просьбе был переведён в 1-ю армию, в передовой корпус генерала Каменского, и участвовал в схватке под Базарджиком, под Козличами; посланный курьером с известием о победе к фельдмаршалу, он был пожалован в секунд-майоры. Затем он участвовал в деле под Шумлой, а в конце войны, находясь в свите кн. Н. В. Репнина, везшего к Императрице пункты мирного договора, прибыл в Петербург, где получил чин премьер-майора. Он сопровождал кн. Репнина, назначенного послом в Константинополь, до места его назначения и по возвращении в Петербург был определён в Псковский пехотный полк; затем служил в Киевском пехотном полку, с которым ходил в Крым. В короткие промежутки отдыха от военной службы Нелединский-Мелецкий, живя в Петербурге, отдавался светской жизни и стихотворству, — писал романсы и песни, получившие скоро широкую известность.

Осенью 1783 года был в Витебске с вновь сформированным батальоном, с которым затем находился в окрестностях Константинограда. В начале 1785 года он вышел в отставку с чином полковника и поселился в Москве.

В 1786 года вступил в брак с княжной Екатериной Николаевной Хованской, и с этого времени его занятия литературой принимают более серьёзный характер; тогда же происходит и сближение его с Херасковым, Дмитриевым и Карамзиным. Когда в 1786 году в Москве открыто было Главное Народное училище, Нелединский-Мелецкий был назначен его первым директором, «по известной его к сему способности». Этому народному училищу подчинены были все низшие казённые училища (числом до 17) и частные пансионы (числом до 18), как в Москве, так и в губернии.

В 1796 году, по восшествии на престол императора Павла І, Нелединский, которого Государь знал с детства, был пожалован чином статского советника и ему повелено быть у принятия прошений на Высочайшее имя. Впрочем, вследствие придворных интриг он вскоре был удалён, а через два года снова был принят на службу, пожалован в тайные советники и определён сенатором в Москву. Тесная дружба с Нелидовой давала ему возможность часто пользоваться её покровительством в его обращениях к милосердию Государя. Он пользовался также и расположением Марии Феодоровны, которая в 1807 году поручила ему заведование учебной частью в московских училищах ордена Св. Екатерины и в училище мещанских девиц.

Болезнь жены и другие семейные обстоятельства заставили Юрия Нелединского-Мелецкого проситься о переводе в Петербург, где он был определён в феврале 1813 года на службу в Сенат и Совет Общества благородных девиц. В Петербурге он принимал видное участие в торжествах 1813 и 1814 гг. Ему поручено было Сенатом составление всеподданнейшего прошения о принятии Императором титула Благословенного. Когда начались приготовления к встрече Государя в Петербурге, он вместе с кн. Вяземским и Батюшковым составлял хоры и стихи. Петербургская деятельность Нелединского-Мелецкого в Сенате и Опекунском Совете продолжалась до 1823 года. Кроме того, он почти неотлучно находился при Особе Императрицы Марии Феодоровны.

В 1826 году Нелединский-Мелецкий вышел в отставку и поселился в Калуге у дочери, А. Ю. Оболенской. Умер 13 (25) февраля 1828 год. Похоронен в Лаврентьевском монастыре в Калуге, под одной плитой с дочерью.

Отзывы современников

Князь П. А. Вяземский в своей статье «Допотопопная, или допожарная, Москва» писал про Ю. А. Нелединского: «Он имел в Москве прекрасный дом, около Мясницкой, который, впрочем, уцелел от пожара. Он давал иногда великолепные праздники и созывал на обеды молодых литераторов — Жуковского, Д. Давыдова и других. Как хозяин и собеседник, он был равно гостеприимен и любезен. Он любил Москву и так устроился в ней, что думал дожить в ней век свой. Но, выехав из неё 2 сентября, за несколько часов до вступления французов, он в Москву более не возвращался. Он говорил, что ему было бы слишком больно возвратиться в неё и в свой дом, опозоренные присутствием неприятеля. Это были у него не одни слова, но глубокое чувство. Кстати замечу, в этом доме была обширная зала с зеркалами во всю стену. В Вологде, куда мы с ним приютились, говорил он мне однажды, сокрушаясь об участи Москвы: „Вижу отсюда, как французы стреляют в моё зеркало, — и прибавил смеясь, — впрочем, признаться должно, я и сам на их месте дал бы себе эту потеху“. По окончании войны перемещён был он из московского департамента в петербургский Сенат и прожил тут до отставки своей»[1].

Творчество

Большая часть его стихотворений — дружеские послания к вельможам, элегии на их кончину, «хоры», «польские» и «марши» для придворных празднеств, поэмы «на случай». Современники очень ценили лирические стихотворения Нелединского-Мелецкого: Батюшков называл Нелединского-Мелецкого «Анакреоном и Шолье нашего времени», а в стихотворении «Мои пенаты» ставит Нелединского-Мелецкого рядом с Богдановичем; «по мне Дмитриев ниже Нелединского-Мелецкого», писал в 1823 году Пушкин князю Вяземскому. Любопытно сравнить переводы стихотворений Вольтера «Сновидение», сделанные Нелединским-Мелецким и Пушкиным (см. С. Д. Полторацкого : «Русские переводчики Вольтера», М., 1858, в 1-м выпуске «Материалов для словаря русских писателей»). Нелединский-Мелецкий — автор песенки «Выйду-ль я на реченьку», подражание «народному стилю».

Сочинения Нелединского-Мелецкого изданы в 1850 году Смирдиным, вместе с сочинениями Антона Дельвига, и отдельно в 1876 году (Санкт-Петербург).

Семья

От брака с фрейлиной княжной Екатериной Николаевной Хованской (1762—1813) имел сына и двух дочерей:

  • Аграфена Юрьевна (09 августа 1789— 15 февраля 1828), с 1809 года была замужем за сенатором, тайным советником князем Александром Петровичем Оболенским (1780—1855), в браке имели 12 детей. Умерла из-за воспаления лёгких через два дня после смерти отца, в том же доме в Калуге.
  • Сергей (Гавриил) Юрьевич (25 марта 1795—1871), участник Отечественной войны и заграничных походов 1812 года, адъютант Д. С. Дохтурова; был награждён золотой шпагой с надписью «За храбрость» (Аннинское оружие); адъютант Великого князя Константина Павловича, уволен от службы по домашним обстоятельствам в 1820 году. Масон, по показанию И. Д. Якушкина член общества и был на совещании в Москве в декабре 1825 года у М. Ф. Митькова, в ходе следствия это не подтвердилось. Жил постоянно в Калуге, где и умер. Был женат с 1828 года на Марии Сергевне Тиличеевой (1809—1875), детей не имел и с ним пресекся род Нелединских-Мелецких. По его просьбе в 1870 году его племяннику, князю С. А. Оболенскому, разрешено было принять фамилию князь Оболенский-Нелединский-Мелецкий.

В литературе и кино

Напишите отзыв о статье "Нелединский-Мелецкий, Юрий Александрович"

Литература

Примечания

  1. Вяземский П. А. Стихотворения. Воспоминания. Записные книжки. — М.: Правда, 1988. — С. 229-230.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Нелединский-Мелецкий, Юрий Александрович

Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что она читала, и не находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
«Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко? Неужели она разлюбила князя Андрея? И как могла она допустить до этого Курагина? Он обманщик и злодей, это ясно. Что будет с Nicolas, с милым, благородным Nicolas, когда он узнает про это? Так вот что значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче, думала Соня; но не может быть, чтобы она любила его! Вероятно, не зная от кого, она распечатала это письмо. Вероятно, она оскорблена. Она не может этого сделать!»
Соня утерла слезы и подошла к Наташе, опять вглядываясь в ее лицо.
– Наташа! – сказала она чуть слышно.
Наташа проснулась и увидала Соню.
– А, вернулась?
И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?