Расселение немцев на восток

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Расселение на восток (нем. Ostsiedlung) — процесс миграции, расселения немецкого населения из центральных и западных областей Германии и Рейна на Север и Восток Центральной Европы и далее в Восточную Европу — от Словении на юго-востоке до современной Эстонии (Ревель — Таллин) на северо-востоке Европы.

Расселение началось в XII веке с переселения немцев из района среднего Рейна — через Эльбу и прихода в земли восточнее «Саксонского вала» (лат. Limes Saxoniae — бывшей границы между саксонцами и ободритами), заселенные в то время западно-славянскими племенами вагров и ободритов в восточном Гольштейне. Переселение продолжилось в последующие века поселением, независимо друг от друга, разных сословий немецкого общества — свободных крестьян (бауэров), мещан-горожан (бюргеров) и немецкого дворянства, в том числе рыцарства, при участии Тевтонского ордена.

Начиная с XII века началось поселение немецких крестьян-колонистов на земли Чешского королевства. Особенно этот процесс усилился во время правления Пржемысла Оттокара I. Немец по матери, он стремился укрепить свои позиции в Священной Римской империи, сближаясь с немецкими князьями. Для этого он стал давать земельные владения немецким феодалам, стремясь заручиться их поддержкой. Кроме того, в Чехии начали селиться и монахи различных духовных орденов (францисканцы и доминиканцы), а также члены духовно-рыцарских орденов, в первую очередь, Тевтонского ордена и тамплиеры. Для немецких колонистов в их поселениях вводилось так называемое «немецкое право», для них существовали свои особые судьи.

Пясты в XIII веке охотно принимали в свои владения немецких поселенцев, которые приносили с собой передовые по тем временам экономические отношения. Постепенно славянское население в Силезии начало онемечиваться. Этот процесс усиливается в последующие столетия — когда Силезия попала под власть Чехии, входившей в то время в Священную Римскую империю. Онемечивание продолжилось, когда Силезия стала частью Пруссии, а потом и Германской империи. В результате к началу XX века Силезия в значительной степени являлась германоязычной территорией и, хотя доля славянского населения была все еще достаточно высока, немецкий был общеупотребительным.

После Второй мировой войны немецкое население территорий, переданных другим восточноевропейским государствам (согласно договорам стран-победителей о послевоенном разделе Германии), было депортировано. Оставшиеся части этнического немецкого населения государств Восточной Европы («остзидлеров») были вынуждены эмигрировать в Германию в последующие десятилетия.

См. также

• Натиск на восток
• Германская экспансия на Востоке Европы
• Балтийские немцы
• Судетские и силезские немцы
• Карпатские немцы
• Ципзерские немцы
• Трансильванские саксы
• Российские немцы
• Немецкие переселенцы
• Дунайские швабы
• Поволжские немцы

Отрывок, характеризующий Расселение немцев на восток

Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.