Немецкая слобода

Историческая местность в Москве

Немецкая слобода
В Немецкой слободе (А. Н. Бенуа, 1911).
История
Первое упоминание	XVII век
В составе Москвы с	XVII век
Другие названия	Кукуй
Расположение
Округа	ЦАО
Районы	Басманный
Станции метро	Бауманская
Координаты	55°46′00″ с. ш. 37°40′55″ в. д.55.7669250° с. ш. 37.6821278° в. д. / 55.7669250; 37.6821278

Неме́цкая слобода́ — место поселения «немцев» — европейцев разных национальностей, в том числе пленных и наёмных специалистов, в Москве и других городах России в XVI—XVIII веках (Санкт-Петербург, Воронеж, Саратов и др.). Немцами тогда называли не только уроженцев Германии, но и вообще любых иностранцев, не знавших русского языка, то есть «немых».

Старая Немецкая слобода

Первая Немецкая слобода в Москве появилась при Василии III, который завёл при себе почётную стражу из наёмных иноземцев и отвёл им для поселения слободу Наливки в Замоскворечье, между Полянкой и Якиманкой. Эта слобода была сожжена крымским ханом Девлетом I Гиреем во время его нападения на Москву в 1571 году.

Походы царя Ивана IV в Ливонию доставили в Москву очень большое количество пленных иностранцев. Часть их была разослана по другим городам, другая часть поселилась в Москве, где для постройки домов им отвели новое место, близ устья Яузы, на её правом берегу. Московский иноземный пригород русские прозвали Кукуем, по названию протекавшего по близости ручья Кукуй, притока реки Чечёра. В XVI веке Немецкая слобода была лишь одним из поселений иностранцев в городе. По свидетельству англичанина сэра Джерома Горсея, шотландцы проживали в районе Болвановки. Найденные на территории Данилова монастыря немецкие надгробные плиты возможно свидетельствуют о проживании вблизи монастыря иностранцев. В 1578 году Немецкая слобода была подвергнута Иваном IV погрому.

В его правление Бориса Годунова, благоволившего к иностранцам, в Москве появилось много немецких купцов, которым он дал «полную свободу и права гражданства в Москве наравне со всеми московскими купцами». По свидетельству пана Станислава Немоевского, «лифляндские изменники» построили около полутораста домой, а голландский купец Исаак Масса в своём сочинении о Московии пишет, что эти пленные лифляндцы получили здесь свободу с запрещением выезда из Москвы. Однако Смута принесла с собой новое разорение: Немецкая слобода была выжжена дотла. Компактные поселения европейцев перестали существовать, иноземцы разбежались по городам, а те, кто остались в Москве, стали селиться в местности у Поганых прудов, а также на Арбате, на Тверской улице и в Сивцевом Вражке.

Живя в России, иноземцы сохраняли своё вероисповедание, вступая в браки между собой независимо от национальности и религиозной принадлежности. Они приезжали в Россию ради торговли или для вступления в службу русским царям в качестве военных, медиков или мастеров разных специальностей. Увеличение их численности в Москве послужило поводом для отделения их от православных москвичей. Иностранцы, селившиеся в Москве, оказывались в выгодном положении: они не платили торговых пошлин, могли «курить вина» и варить пиво. Это вызывало немалую зависть среди русского населения, влияние иностранцев на одежду и быт вызывало опасения духовенства, домовладельцы жаловались, что «немцы» подымают цены на землю. Правительству пришлось удовлетворить эти жалобы.

Новая Немецкая слобода

Согласно царскому указу от 4 (14) октября 1652 года, иностранцы, не принявшие православия, должны были разобрать и перенести свои дома на новое место и образовать иноверческое поселение за пределами города — в Новой Немецкой слободе. Под эти цели был выделен пустующий участок на правом берегу Яузы, западнее Басманных слобод и южнее дворцового села Покровского. Границами территории Новонемецкой слободы были: на севере — Покровская дорога, на востоке и юге — река Яуза, на западе — река Чечёра. Иностранцы застраивали Новонемецкую слободу преимущественно деревянными домами. Участки для постройки отводились каждому, в зависимости от его состояния, должности или промысла. Поселение было разделено правильными улицами, центральной из которых стала Большая улица (Немецкая, ныне — Бауманская).

Большую часть населения слободы составляли военные. По переписи 1665 года две трети от общего числа дворов принадлежало офицерам, которые были набраны на царскую службу из Германии, Батавии, Англии, Шотландии и других стран, которым регулярно платилось жалование даже в мирное время. До указа от 18 мая 1666 года Новая Немецкая слобода была в ведомстве Иноземского приказа.

В XVII веке русские люди, главным образом из придворного дворянства, заимствовали у «немцев» предметы быта. В доме зажиточного русского человека XVII века было уже не редкостью встретить рядом с простыми липовыми или дубовыми столами или скамьями, столы и кресла из эбенового или индийского дерева. На стенах стали появляться зеркала, часы. На берегу Яузы во второй половине XVII века была открыта одна из первых в Москве мануфактур — мануфактура Альберта Паульсена.

Конец XVII века является расцветом Немецкой слободы. К тому времени Немецкая слобода представляла собой уже настоящий иностранный городок с чистыми прямыми улицами, набережной аллеей, садами, уютными и опрятными домиками с цветниками. Бернгард Леопольд Таннер писал о московских «немцах», что «они сохранили… порядок на образец германских городов при сооружении и умножении домов, которые строили красиво и расчетливо». Некоторые обитатели слободы нашли расположение у молодого царя Петра I, который был частым посетителем этой слободы. Здесь он познакомился с Францем Лефортом и Патриком Гордоном, будущими сподвижниками царя, завёл роман с Анной Монс. При Петре Немецкие слободы потеряли свою автономию и стали подчиняться Бурмистерской палате.

С начала XVIII века слободской уклад почти исчез, территория стала застраиваться дворцами аристократии — по сей день сохраняются памятники этой эпохи. В 1799 году в Немецкой слободе родился Александр Сергеевич Пушкин. В 1701 году Я. Г. Грегори открыл в Немецкой слободе частную аптеку. Переулок, на котором стояла аптека, получил название Аптекарского переулка. На берегу Яузы появилась Шёлковая фабрика русского предпринимателя П. Белавина, ленточная фабрика Н. Иванова и др.

Немецкая слобода сильно пострадала от пожара в сентябре 1812 года, когда выгоревшим оказался практически весь район. После наполеоновского погрома 1812 г. бывшая Немецкая слобода заселена главным образом купцами и мещанами. По Немецкой слободе получила название Немецкая улица (с 1918 — Бауманская улица). С середины XIX века название Немецкая слобода исчезает в московской лексике и на её территории частично распространяется название Лефортово.

Немецкая слобода в конце XVII века. Гравюра Генриха де Витта	Немецкая слобода в конце XVII века. Гравюра А. Шхонебека и его учеников 1705 г.	Приезд иноземцев (XVII в.). Картина С. И. Иванова

Церкви Немецкой слободы

На территории Немецкой слободы к концу XVII века было четыре церкви, где неправославным европейцам разрешалось беспрепятственно проводить богослужения:

• Лютеранская церковь Святого Михаила (совр. ул. Радио, 17) — «старая» или «купеческая» церковь (кирха), «старая обедня». Старейшая лютеранская церковь в Москве. Приход этой церкви существовал уже в 1576 году, до разорения опричниками Старой Немецкой слободы. В Новой Немецкой слободе построена в 1684—1685 годах — первая каменная церковь Немецкой слободы, затем построена заново в 1764 году. От церкви носит своё название, располагавшийся рядом, Новокирочный переулок (церковь «старая» — переулок «новокирочный»).
• Лютеранская церковь Святых Петра и Павла — «новая» или «офицерская» церковь (кирха), «новая обедня». Изначально была деревянной, затем в 1694 году была построена каменная церковь, где в отличие от деревянной церкви был установлен орган. На закладке церкви присутствовал сам Пётр I, поэтому некоторые историки предполагают, что он выделил деньги на строительство церкви и заложил первый камень в её основание. Церковь была названа в честь святого покровителя царя — апостола Петра. От церкви носит название Старокирочный переулок (церковь «новая» — переулок «старокирочный»).
• Реформатская церковь — в единую общину которой входили голландские кальвинисты и англичане англиканского вероисповедания, не имевшие своей церкви. Впервые церковь упоминается в 1616 году. Изначально была деревянной, в 1694 году — заменили на каменную; по размеру была меньше лютеранских церквей. Располагалась на углу Голландского переулка переулка и Немецкой улицы.
• Католическая церковь Святых Апостолов Петра и Павла — была построена позже всех. Небольшая деревянная церковь была построена в конце XVII века (ок. 1698 г.), затем в 1706 году, когда Пётр I правил единовластно, а влияние православной церкви заметно ослабло, вместо деревянного был выстроен каменный храм, освященный в честь покровителей царя — святых апостолов Петра и Павла. Церковь по размеру была больше реформатской церкви и немного меньше церкви Св. Михаила. Располагалась на углу Немецкой улицы и Кирочного переулка. С начала XVIII века при церкви имелась иезуитская школа.

Эти церкви сформировали особый колоритный облик Немецкой слободы и были местами единения иностранцев в Москве. Во время пожара Москвы 1812 года сгорели католическая или лютеранская церкви Св. Петра и Павла. После пожара единственной действующей церковью осталась церковь Св. Михаила, которая была снесена по указу советских властей в 1928 году. В 1817 году община Петропавловской лютеранской церкви обосновалась в перестроенном под церковь усадьбе Лопухина в Космодамианском переулке, а католики в 1845 году выстроили новую церковь, также ближе к центру Москвы, в Милютинском переулке.

Культурное наследие

 Объект культурного наследия РФ № 7710371000

Культурный слой Немецкой слободы XVI—XVII веков — памятник археологии с федеральной категорией охраны. Из жилой застройки Немецкой слободы сохранились:

• Дом голландских медиков Ван-дер-Гульст, так называемый «Дом Анны Монс» (в перестроенном виде);
• Лефортовский дворец (1698);
• Слободской дворец князя А. А. Безбородко;
• Фанагорийские казармы середины XVIII века.

См. также

• Введенское кладбище
• Российские немцы

Литература

• Князьков С. «Очерки из истории Петра Великого и его времени». Пушкино: «Культура», 1990 (репринтное воспроизведение издания 1914 года).
• Осетров Е. И. «Моё открытие Москвы». М.: «Московский рабочий», 1987
• История московских районов : энциклопедия / под. ред. К. А. Аверьянова. — М.: Астрель, АСТ, 2008. — 830 с. — ISBN 978-5-271-11122-8.

Ссылки

• [nauka.relis.ru/12/9710/12710092.htm Немецкая слобода]

Отрывок, характеризующий Немецкая слобода

– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.