Немецкие архитекторы Санкт-Петербурга

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Немецкие архитекторы Санкт-Петербурга представляют собой неотъемлемую часть создателей архитектурного облика города, [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8]родным языком которых был немецкий. Их круг в отношении связей с исторической родиной, вероисповеданием, принадлежности к той или иной стилистической и культурной традиции и просто к эпохе, в которой они жили, чрезвычайно неоднороден.

Самую малочисленную их часть представляют те, кто приехал сюда на короткое время для выполнения единичного, в ряде случаев, случайного заказа. Много больше было творцов, оставшихся в городе навсегда или, по крайней мере, на достаточно долгое время. Но самую большую группу составляют те, кто являлся уроженцем Петербурга и сознавал себя русским.[1]

С самых первых лет своего существования Петербург был задуман как интернациональный центр, использующий всё разнообразие европейских стилей. Как отметил И. Е. Грабарь в Петербурге в содружестве русских и европейских архитекторов был поставлен и успешно осуществлён единственный в своём роде «петербургский эксперимент» во всех сферах архитектурного творчества от планомерно организованного градостроительства до его декоративного в деталях оформления и убранства помещений.[9]

Ни в одном другом городе Европы не трудилось так много мастеров из разных стран. И немцы составляли одну из самых многочисленных групп. Вначале это были выходцы из Германии, привлекаемые льготами, представляемыми русским правительством, а также остзейцами из присоединённых к России прибалтийских земель. Затем постепенно сформировался своеобразный субэтнос — «петербургские немцы», в течение двух столетий существенно влиявший на культурный уровень города и государства в целом. По своей численности в сословии архитекторов они составляли большинство среди иностранных строителей города, а по значению одно из первых мест.В аннотированном именном указателе, помещённом в монографии[1]содержится около 400 имён строителей и архитекторов Петербурга из немцев.

Вклад архитекторов из немцев отчётливо прослеживается в облике города, хотя ключевые его здания и сооружения созданы не ими. Их роль заключается в том, что во многом благодаря их трудам Петербург стал уникальным европейским городом "похожим на многие города Европы и в то же время ни на один из них в особенности". Более того, в эпоху господства стиля эклектики именно немецкие архитекторы играли главную роль в формировании облика города. [1]

Архитекторам из немцев, так же как и архитекторам из других стран, не была свойственна автоматическая пересадка особенностей своей национальной архитектуры на российскую почву. Хотя эти черты охотно использовались на протяжении всей истории культурных связей со странами Запада, проходя переосмысление и адаптацию к условиям российской реальности.[9],[1]

Николай II в ответ на вопрос о своей профессии ответил «хозяин Земли Русской». Это осознание хозяйской ответственности за всё, происходящее в стране, было в той или иной степени свойственно всем представителям императорской династии Романовых. Поскольку облик столицы непосредственно влиял на авторитет империи за границей и в значительной степени определял репутацию верховной власти внутри страны. [10] [4]

Режим абсолютной власти самодержцев способствовал регламентации строительной деятельности. Этому особое внимание уделял ещё Пётр Великий, утвердивший чертежи типовых строений, подлежащих обязательной реализации. Было, например, установлено правило «красной линии» для размещения зданий вдоль улицы.

Значительную роль в создании имперского вида столицы сыграла Екатерина Великая, весьма решительно поддержавшая переход от барокко к классицизму.

Наконец, Николай Первый, профессиональный инженер, взял на себя личный контроль за городским строительством. При нём действовало правило, согласно которому ни один дом, предназначенный для длительного пребывания людей, не мог превышать высоты карниза Зимнего дворца. Благодаря этому правилу создан уникальный городской силуэт, обеспечивший международное признание Петербурга, как одного из красивейших городов мира. Первая попытка нарушить это правило была осуществлена Сюзором, построившим здание для компании Зингер на углу Невского проспекта и Екатерининского канала. С наступлением эпохи капитализма такие нарушения участились, хотя положение о высотности застройки продолжает существовать и поныне.

Дороговизна земельных участков, на цену которых во многом влияла необходимость проведения дорогостоящих работ по подготовке болотистого грунта под застройку, заставляла в большинстве случаев использовать площадь участка полностью. Так возник типичный облик петербургской застройки «сплошной фасадою», где дома вплотную примыкают друг к другу своими брандмауэрами. Это, в свою очередь, способствовало убеждению, что «дом – это фасад».

В отличие от жилой и представительской застройки, для зданий промышленного назначения специальным положением отменялись какие-либо ограничения на высоту зданий. Хотя тенденция выведения производства за пределы города стала проявляться весьма рано, и в Екатерининское время была предметом активной деятельности Комиссии каменного строения, возглавляемой И.И.Бецким.[11]

Архитектурной доминантой городской застройки города в большинстве случаев был храм. Собственно инославные храмы, в которых служба велась на основе отличающегося от православия ритуала, появились уже в первые годы основания города, но большинство из них было построено в XIX веке. И перед октябрьским переворотом их число составляло около 13 процентов от общего числа храмов. При этом разнообразие храмов в Петербург было значительно большим, чем в любом иным русском городе.[12]



Эволюция представления об архитектурном стиле

Уже в глубокой древности, когда строительство помещений преследовало чисто утилитарную цель защиты от природных факторов и любых внешних опасностей, возникла тенденция отношения к архитектуре, как искусству.

В средневековой архитектуре взаимоотношение между полезным и прекрасным представляло собой неделимое единство противоположных начал. В результате конструктивные элементы, являющиеся полезными функционально, создавали одновременно и художественно-выразительный эффект.

Архитектура Нового времени, в рамках которого целиком укладывается эпоха строительства Петербурга, начала с противопоставления формы здания его конструкции. Форма не подчинялась пространственно-планировочному плану внутреннего объёма, который просто вписывается во внутрь.Она задавалась изначально. Более того, всё, что может выразить утилитарное предназначение здания, считалось низким, недостойным искусству и подлежащим сокрытию, а здание становилось созданным на разумных началах миром, противостоящим окружающему хаосу. Сама же форма выступала в качестве средства выражения системы идей, которая несла в себе черты общественного сознания, которые конкретная эпоха считала достойным воплощения в первую очередь. Их материальным выразителем и стал архитектурный стиль.[13]

Вместе с тем прогресс в области технологии, создающий новые потребности и средства их удовлетворения, влиял на эстетические и бытовые потребности общества, что является причиной смены архитектурных стилей.

Со временем с развитием строительной техники менялось отношение к проблеме тектоники, то есть логичности связи между формой и конструкцией. [14]


Начало строительства в Петербурге пришлось на эпоху, в которой, благодаря выделению техники в самостоятельную область, свойственное более ранним эпохам единство искусства и техники, (которая, тем не менее, продолжала оказывала влияние на архитектурные формы) было нарушено.(«Не будь техники, не было бы ни Парфенона, ни готики»[15]).

История смены стилей в архитектуре строительства в Петербурге служит иллюстрацией постепенного восстановления этого единства и подготовки почвы для архитектуры современности. Сейчас строительная техника достигла такого уровня, что открылись кажущиеся неограниченными возможности для творчества, не укладывающегося в какую -либо твёрдую общую систему.[15])


Неоднозначность атрибуции по авторству, стилю и дате

Архитекторы Петербурга любой национальной принадлежности в ряде случаев работали совместно, а построенные ими здания неоднократно перестраивались. Это делает атрибуцию авторства постройки весьма неоднозначной и нередко в разных авторитетных источниках создателем одного и того же здания называют разных зодчих.

Перестройка и переоборудование зданий под вкусы эпохи или нового владельца на всём протяжении городской истории происходила весьма часто. В связи с этим атрибуция авторства того или иного здания весьма затруднена. При этом нередко архитекторы заимствовали отдельные элементы у своих коллег, что вело к смешению стилей и разнообразию во мнениях историков архитектуры по принадлежности постройки к тому, или иному стилю.

В процессе этих перестроек облик здания и его интерьера нередко менялся, и потому его причисление к тому или иному архитектурному стилю также затруднено. Что усложняется и тем, что архитектор, исходя из собственных и заказчика интересов и пожеланий, как правило, весьма вольно обращался с заимствуемыми из разных стилей характерными чертами постройки. «Разумный выбор» был одним из наиболее часто используемых строительных принципов.

Для описания творчества архитекторов Петербурга, происходящих из немецкой среды, применяется его классификация по виду наиболее характерному для каждого из них архитектурного стиля. Хотя в работах многих из них наблюдаются обращения к стилям прошлых времён. В ряде случаев, наоборот, архитектору удаётся предвосхитить черты архитектуры будущего.

Поэтому используемая здесь классификация достаточно условна, и эта условность увеличивается по мере обогащения мирового опыта строительства в ходе истории.

Применённая здесь хронология не является единственно возможной. Так, в юбилейном издании, посвященным 200–летию Санкт-Петербурга[4] история архитектуры представлена следующим образом:

Петровское барокко (первая четверть 18.века)
Позднее барокко (вторая четверть 18 века)
Ранний классицизм (третья четверть 18.века)
Классицизм (последняя четверть 18 века)
Поздний классицизм и эклектика (первая половина 19 века)

Через 100 лет книга была переиздана к 300-летнему юбилею, но принятая хронология не претерпела никаких изменений.

В используемой здесь монографии [1] принята такая классификация:

Барокко

Классицизм

Ранняя эклектика

Зрелая эклектика

Модерн, неоклассицизм, функционализм

Напишите отзыв о статье "Немецкие архитекторы Санкт-Петербурга"

Ссылки

  1. ↑ 1 2 3 4 5 6 Кириков Б. М., Штиглиц М. С. Петербург немецких архитекторов. — СПб.: Чистый лист, 2002. — ISBN 5-901528-04-2.
  2. ↑ Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград. Энциклопедический справочник. Научное издательство „Большая Российская Энциклопедия“. 1992. ISBN 5-85270-037-1
  3. ↑ Штиглиц М.С. Промышленная архитектура Петербурга.2-е изд., испр. доп. - СПб.: Журнал «Нева», 1996.-132 с. ISBN 5-87516-049-7
  4. ↑ 1 2 3 Авсеенко В.Г. История города С.-Петербурга в лицах и картинках. Исторический очерк. С.-Петербургская городская дума, 1903; Сотис, 1993; Пересветъ, 1993 ISBN 5-85503-087-3
  5. ↑ Сб."Немцы в России". Русско-немецкие научные и культурные связи. Изд."Дитрий Буланин". С-Петербург.2000.ISBN 5-86007-248-1
  6. ↑ Немцы в Санкт-Петербурге (XVIII—XX века)биографический аспект. Санкт-Петербург.2002.ISBN 5-88431-074-9
  7. ↑ Николаева Тамара Ивановна. Виктор Шретер.-Л.:Лениздат, 1991.237 с.,ил. ISBN 5-289-00776-8
  8. ↑ Петрова Татьяна Александровна. Андрей Штакеншнейдер. Л.:Лениздат, 1978,
  9. ↑ 1 2 История русской архитектуры. Учебник для вузов//Под общей ред. Ю. С. Ушакова. 2-е изд. С-Петербург Стройиздт СПб 1994.-600 с.: ил. ISBN 5-274-00728-7
  10. ↑ Даже при легкомысленной Екатерине Первой была учреждена Академия Наук, целью которой было проведение научных исследований, а также использование её в качестве учебного заведения. В Академии преобладали немцы. А не вышедший из подросткового возраста Пётр Второй подписал распоряжение о возвращении бежавших из Петербурга лиц торгового и ремесленного звания с жёнами и детьми и взятии у них подписки под страхом лишения имущества и ссылки на каторгу о не выезде без особого на то обоснования.
  11. ↑ Штиглиц М.С. Промышленная архитектура Петербурга. Санкт-Петербургская типография №1 РАН. 1996. ISBN 5-87516-049-7
  12. ↑ В. В. Антонов, А. В. Кобак. Святыни Санкт-Петербурга. Историко-Церковная энциклопедия в трёх томах. Т.III -СПб.:Издательство Чернышева, 1995. −392 с.ил. ISBN 5-85555-030-6 (ошибоч.)
  13. ↑ Кириченко Е. И. Русская архитектура 1830—1910 годов. М.: «Искусство», 1982.
  14. ↑ Примером вопиющего нарушения тектоники является Дворец дожей, в котором массивная стена покоится на жидкой сквозной аркаде
  15. ↑ 1 2 Курт Зигель. Структура и форма в современной архитектуре. М.:Стройиздат.1964.

Отрывок, характеризующий Немецкие архитекторы Санкт-Петербурга

– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Немецкие_архитекторы_Санкт-Петербурга&oldid=80547994»