Немецкий реквием (Брамс)

Немецкий реквием
Композитор	Иоганнес Брамс
Форма	реквием
Время и место сочинения	1865-1869 годы, Баден-Баден
Первое исполнение	18 февраля 1869 года, Лейпциг
Продолжительность	≈
Части	в семи частях

Немецкий реквием (нем. Ein deutsches Requiem) — произведение для солистов, хора и оркестра Иоганнеса Брамса.

История создания

Биограф Брамса Макс Кальбек считал, что мысль о создании заупокойной мессы возникла ещё в 1856 году в связи со смертью Роберта Шумана. Музыка будущей 2-й части Реквиема была написана в 1857—1859 годах, хотя первоначально предназначалась для другого произведения.

Непосредственным толчком для сочинения Немецкого реквиема послужила смерть матери Брамса в 1865 году, и летом 1866 года произведение было в основном закончено, в авторской рукописи стоит пометка: «Баден-Баден, лето 1866 года».

1 декабря 1867 года в Вене были исполнены 3 первые части Немецкого реквиема. Исполнение оказалось неудачным, Брамс внес в сочинение некоторые изменения, и на Страстной неделе 10 апреля 1868 года в кафедральном соборе в Бремене состоялась настоящая премьера Реквиема, в то время ещё 6-частного, под управлением Карла Рейнталера. Этот концерт стал первым триумфом композитора.

Несмотря на успех, Брамс продолжал работу над Реквиемом и в мае 1868 года дополнил сочинение ещё одной частью, которая в окончательной редакции стала 5-й. Семичастный реквием был впервые исполнен 18 февраля 1869 года в Лейпциге под управлением Карла Рейнеке.

Сочинение

Немецкий реквием состоит из семи частей, в целом сочинение в различных исполнениях длится от 65 до 80 минут, — это самое продолжительное произведение Брамса.

При создании Реквиема Брамс отказался как от канонического латинского текста заупокойной мессы, так и от его немецкого аналога: композитор сам составил текст, используя псалмы и цитаты из различных частей Библии в немецком переводе Мартина Лютера — преимущественно из Нового завета, однако в тексте ни разу не упомянуто имя Христа.

Хотя Реквием Брамса по ряду признаков является протестантским (включая использование протестантского хорала в музыке), сам композитор адресовал своё сочинение всем христианам, независимо от конфессиональной принадлежности».

Структура Реквиема

Часть 1 — Selig sind, die da Leid tragen («Блаженны плачущие, ибо они утешатся»)

Первые строки — Матфей: 5, 4. Далее следует цитата из Псалма 125 (126): 5—6.

Часть 2 — Denn alles Fleisch, es ist wie Gras («Ибо всякая плоть — как трава»)

Первые 4 строки — цитата из 1-го послания Петра, 1: 24; далее — Послание Иакова: 5, 7; затем вновь повторяется цитата из Петра, но уже с прибавлением стиха 25, и заершает эту часть цитата из Книги Исаии: 35, 10.

Часть 3 — Herr, lehre doch mich, dass ein Ende mit mir haben muss («Господи, научи меня...»)

Эту часть составили стихи 5—8 из 38-го Псалма. Последние две строки принадлежат Соломону: 3, 1.

Часть 4 — Wie lieblich sind Deine Wohnungen, Herr Zebaoth! («Как вожделенны жилища Твои, Господи сил!»)

Текст этой части составили стихи 2, 3 и 5 Псалма 83.

Часть 5 — Ihr habt nun Traurigkeit («Так и вы теперь имеете печаль»)

Первые 4 строки — Иоанн: 16, 22, затем следуют 2 строки из Исаии: 66, 13; и завершает 5-ю часть стих из Иисуса Сираха: 51, 27.

Часть 6 — Denn wir haben hier keine bleibende Statt («Ибо не имеем здесь постоянного града»)

В этой части Брамс обращается к посланиям апостола Павла; первые две строки — Послание к евреям: 13, 14; далее следуют стихи 51—52 и 54—55 из главы 15 1-го послания к коринфянам. Заключительные строки — из «Откровения Иоанна»: 4, 11.

Часть 7 — Selig sind die Toten, die in dem Herrn sterben («Блаженны мёртвые, умирающие в Господе»)

Заключительная часть также представляет собою цитату из «Откровения Иоанна»: несколько усечённый (начинается со слов «отныне блаженны мёртвые») стих 13 главы 14.

Состав исполнителей

Реквием написан для двух солистов — сопрано (в 5-й части) и баритона (в 3-й и 6-й частях), смешанного хора и симфонического оркестра; по желанию используется также орган.

Переложение для двух фортепиано выполнил Август Грютерс.

Отрывок, характеризующий Немецкий реквием (Брамс)

Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.