Необычайные похождения Хулио Хуренито

Необычайные похождения Хулио Хуренито
Первоиздание
Жанр:	Роман
Автор:	Эренбург, Илья Григорьевич
Язык оригинала:	русский
Дата написания:	июнь-июль 1921 г.
Дата первой публикации:	1922, М.—Берлин: Геликон

«Необычайные похождения Хулио Хуренито» — сатирический роман русского писателя Ильи Эренбурга, опубликованный в 1922 году и ныне считающийся одной из лучших его книг. Вышел с предисловием Н. Бухарина, имел необычайный успех в 1920-е годы, в последующие годы был изъят и помещён в спецхран, не переиздавался до 1960-х годов, причём до перестройки роман издавался с существенными цензурными сокращениями.

Роман был переведен и опубликован во многих европейских странах. В 2008 году редакцией «Независимой Газеты» («НГ-ExLibris») «Хуренито» включен в список «100 лучших романов всех времен».

История создания

Как пишет Эренбург в своих воспоминаниях, замысел романа сложился у него еще в бытность его в революционном Киеве. Весной 1921 года 30-летний Илья Эренбург получил официальное разрешение отправиться в Париж в «художественную командировку». К тому времени он был известен в основном как поэт и убеждённый социалист. Перед отъездом член ЦК партии Н. И. Бухарин, гимназический товарищ Эренбурга, посоветовал ему написать книгу о послевоенной Европе, «только позлее».

Из предисловия Н. И. Бухарина

«Хулио Хуренито» — прежде всего интересная книга.
Можно было бы, конечно, сказать много «серьёзных» и длинных фраз по поводу «индивидуалистического анархизма» автора, его нигилистического «хулиганства», скрытого скептицизма и т. д. Нетрудно сказать, что автор — не коммунист, что он не очень шибко верит в грядущий порядок вещей и не особенно страстно его желает… Но всё же книга от этого не перестаёт быть увлекательнейшей сатирой. Своеобразный нигилизм, точка зрения "великой провокации" позволяет автору показать ряд смешных и отвратительных сторон жизни при всех режимах.

Обнаружив в Париже Эренбурга с паспортом советской России, французская полиция немедленно выслала его в Бельгию, где он выполнил просьбу Бухарина и за 28 дней написал свой первый роман «Хулио Хуренито». Роман был вскоре опубликован в СССР с предисловием Бухарина и имел большой успех. В первом издании роман имел пародийно-длинное название: «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников: мосье Дэле, Карла Шмидта, мистера Куля, Алексея Тишина, Эрколе Бамбучи, Ильи Эренбурга и негра Айши, в дни Мира, войны и революции, в Париже, в Мексике, в Риме, в Сенегале, в Кинешме, в Москве и в других местах, а также различные суждения учителя о трубках, о смерти, о любви, о свободе, об игре в шахматы, о еврейском племени, о конструкции и о многом ином». В большинстве последующих изданий перечень учеников был удалён или перенесен в подзаголовок следующего листа.

По свидетельству Н. К. Крупской, роман прочитал и одобрил Ленин: «Хорошо у него вышло».

В переиздания 1927—1928 годов цензурой были внесены сокращения, особенно в 27-ю главу (о встрече Хуренито с Лениным). После этого более 30 лет роман был под запретом: только в собрании сочинений Эренбурга (1962 год) «Хуренито» появился снова, но предисловие Бухарина и 27-я глава были выброшены полностью, а ряд фраз был вычеркнут или переделан.

Сюжет

Книга состоит из предисловия и 35 глав. Первые 11 глав — сбор учеников и рассуждения Учителя о различных темах, следующие 11 — их судьбы в годы Мировой войны, затем еще 11 глав посвящены их судьбам в революционной России. Предпоследняя глава — о смерти Учителя; а последняя выполняет функцию послесловия.

Роман написан от первого лица; рассказчиком Илья Эренбург сделал себя, нищего русского эмигранта в Париже 26 марта 1913 года накануне Первой Мировой войны. Сидя в кафе «Ротонда» на бульваре Монпарнас, он знакомится с демонической личностью — Хулио Хуренито, который берет его в ученики. В действительности рассказчик не тождествен автору, личность автора как бы расщеплена между рассказчиком и Хуренито. По ходу действия Хуренито приобретает новых последователей, занимается загадочной, а также мошеннической деятельностью, которую оправдывает тем, что он содействует прогрессу человечества. Компания путешествует по Европе и Африке, и в конце концов оказывается в революционной России, где 12 марта 1921 года Хуренито умирает в Конотопе, завещав Эренбургу написать его биографию.

Роман представляет собой некоторую пародию на Евангелия: Хуренито выведен как Учитель, его последователи становятся подобием апостолов; указан его день рождения — это праздник Благовещения, его фамилия, как прозвание Христа, начинается с буквы «Х», он умирает в 33 года, сам подставляя свою голову под пули, рассказчик в этой сцене сбегает в ужасе, а потом сравнивает себя с отрёкшимся Петром. Впечатлению способствует подача темы автором — с пиететом к Хуренито, перебивкой событий притчами.

Предсказания

В романе делается ряд предсказаний развития событий, и немало из них исполнились.

• Массовое истребление евреев:

В недалеком будущем состоятся торжественные сеансы уничтожения иудейского племени в Будапеште, Киеве, Яффе, Алжире и во многих иных местах. В программу войдут, кроме излюбленных уважаемой публикой традиционных погромов, также реставрирование в духе эпохи: сожжение иудеев, закапывание их живьем в землю, опрыскивание полей иудейской кровью и новые приёмы, как то: «эвакуация», «очистка от подозрительных элементов» и пр., и пр. О месте и времени будет объявлено особо. Вход бесплатный.

• Американское ядерное оружие в Японии:

Он возлагал все свои надежды на известные эффекты лучей и на радий. <…> Однажды Учитель вышел ко мне весёлый и оживленный; несмотря на все затруднения, он нашел средство, которое значительно облегчит и ускорит дело уничтожения человечества. <…> Мне известно, что аппараты он изготовил и оставил на сохранение мистеру Кулю. Когда год спустя он захотел наконец их использовать, мистер Куль начал всячески оттягивать дело, уверяя, что отвёз аппараты в Америку, а поручить привезти их никому нельзя и прочее. Я полагал, что мистер Куль руководится при этом соображениями финансового характера, но как-то он признался, что немцев можно добить французскими штыками, а фокусы Хуренито лучше оставить впрок для японцев. Впоследствии обстоятельства сложились так, что Учитель не вспоминал никогда об этом изобретении, но во всяком случае — я знаю это доподлинно, — аппараты и объяснительные записки находятся сейчас в руках мистера Куля.

• Немецкое отношение к оккупированным землям:

Нам придется вскоре, по стратегическим соображениям, очистить довольно изрядный кусок Пикардии; возможно, что мы туда не вернемся, и уже очевидно, что мы её не присоединим. Поэтому я подготовляю правильное уничтожение этой области. Очень кропотливое занятие. Надо изучить все промыслы: в Аме мыльный завод — взорвать; Шони славится грушами — срубить деревья; возле Сен-Кентэнэ прекрасные молочные хозяйства — скот перевести к нам и так далее. Мы оставим голую землю. Если можно было бы проделать такое вплоть до Марселя и Пиренеев, я был бы счастлив…

Действующие лица

• Хулио Хуренито — «Учитель»

Хулио Хуренито, родился 25 марта 1888 года в мексиканском городке Гуанахуате и был крещён именем Хулио-Мария-Диего-Пабло-Анхелина участвовал в местных революциях вместе с Сапатой, грабил золотоискателей, дружил с Диего Риверой, но главной своей задачей ощущает быть провокатором и перевернуть мировой порядок. Он весьма образован и знает множество языков, придерживается собственной точки зрения относительно морали, философ-анархист, но при этом не брезгует обманывать дельцов, получая от них крупные суммы, и выдавать себя за государственных деятелей иных держав (как утверждают, его образ повлиял позднее на Остапа Бендера).

• Его ученики:

1. Илья Эренбург, российский еврей, преданный, восторженный и немного наивный последователь
2. Мистер Куль, американский предприниматель, верящий в доллар и Библию
3. Айша, сенегальский негр, бой в парижском отеле «Мажестик»
4. Алексей Спиридонович Тишин, русский интеллигент, родом из Ельца, читает Владимира Соловьёва
5. Эрколе Бамбучи, итальянский бездельник
6. Мосье Дэле, французский предприниматель, похоронных дел мастер
7. Карл Шмидт, немецкий студент

Эти персонажи фигурируют и в других произведениях писателя — мистер Куль возникает в «Тресте Д. Е.», мосье Делэ — в «Тринадцати трубках».

Прообразы

• Считается, что образ Хулио Хуренито связан с личностью его соотечественника художника Диего Риверы. Об этом в своих записках пишет, в частности, Маяковский.
• Прообразом Алексея Спиридоновича Тишина послужил Тихон Иванович Сорокин (1879—1959) — искусствовед, второй муж Екатерины Шмидт, которая ушла к нему от Эренбурга. Пошёл в армию, попал в Иностранный Легион, заболел тифом.
• Крупный большевик, которого навещает Хуренито в Кремле и затем целует в высокий покатый лоб, выведенный под псевдонимом «Великий Инквизитор» — разумеется, Ленин.

Критика

Сам Эренбург называл этот роман лучшей своей книгой. В мемуарах «Люди, годы, жизнь» он пояснил: «В „Хуренито“ я показывал торжество мира денег, ложную свободу, которую регулирует чековая книжка мистера Куля и социальная иерархия месье Дэле». Однако столь же язвительно-иронически описана и обстановка в Советской России. Поэтому часть критиков, как антисоветски, так и просоветски настроенных, осудили роман. Диссидент Р. В. Иванов-Разумник писал об Эренбурге: «…своего лица у него совсем нет, он всегда кому-нибудь подражает. В романе „Хулио Хуренито“ он рабски следует по стопам Анатоля Франса». Советский критик Г. Лелевич зачислил Эренбурга в «попутническую прозу»: «роман, совершенно напрасно расхваленный тов. Бухариным, приковал к своему творцу сердца мещанских читателей».

Евгений Замятин оценил книгу позитивно, его подкупил иронический стиль, «европеизм»: «Это [ирония] — оружие европейца, у нас его знают немногие: это — шпага, а у нас — дубинка, кнут. На шпагу поочередно нанизывает Эренбург империалистическую войну, мораль, религию, социализм, государство — всякое». Некоторые главы романа Замятин оценил как «превосходные, франсовские», правда, соседствующие с «абортированными, фельетонными». По Шкловскому: «Это очень газетная вещь, фельетон с сюжетом...» Мариэтта Шагинян оценила роман как «событие в нашей литературе».

Отмечают внимательное отношение М. А. Булгакова к тексту Эренбурга: так, например, Мариэтта Чудакова настаивает на полемичности первой сцены «Мастера и Маргариты» по отношению к позиции героя-рассказчика романа Эренбурга, а также якобы появлению дьявола в первой сцене романа.

Издания

В СССР и России

• 1922: Москва—Берлин: Геликон.
• 1923: Москва—Петроград, Госиздат.
• 1927: Москва—Ленинград, Госиздат. В этом издании уже появились цензурные искажения.
• 1928: Полное собрание сочинений в 8 томах, том I. Москва—Ленинград: Земля и фабрика.
• 1962: Собрание сочинений в 9 томах, том I. М.: Гослитиздат. Советское издание с цензурными сокращениями .
• Эренбург И. Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников. — М.: Юридическая литература, 1989. — 192 с. — (Волшебный фонарь). — ISBN 5-7260-0277-6. — полное издание, текст сверен с первыми публикациями, удалённые цензурой фрагменты восстановлены.

За рубежом

• 1923: на немецком и испанском языках.
• 1924: на французском и польском языках.
• 1926: на чешском языке.
• 1928: японский перевод и испанское переиздание.
• 1930: на английском языке в США.
• 1931: немецкое и испанское переиздания.
• 1932: бразильское издание.
• 1936: на болгарском языке.
• 1937: на голландском языке.
• 1945: итальянский перевод.
• 1947: бразильское переиздание.
• 1957: польское издание на иврите.
• 1958: на английском языке в Великобритании.

См. [bibliography.narod.ru/Erenburg.htm библиографию].

Литература

• Земляной С. Революция и провокация. О романе Ильи Эренбурга «Хулио Хуренито» // Штрихи к портрету минувшего века. Изд. Знак, 2004. ISBN 5-87789-054-9.
• Кантор, Владимир Карлович. Метафизика еврейского «нет» в романе Ильи Эренбурга «Хулио Хуренито» / Русско-еврейская культура / Междунар. исслед. центр рос. и восточноевроп. еврейства; под ред. О. В. Будницкого (отв. ред.), О. В. Беловой, В. В. Мочаловой. — М.: РОССПЭН, 2006. — 495 с. ISBN 5-8243-0806-3.
• Николаев Д. Д. Воланд против Хулио Хуренито // Вестник МГУ. Филология. — 2006. — №5.
• Рубашкин А. «Я, скорее всего, сатирик» // Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников. — М.: Юридическая литература, 1989. — С. 187—189. — 192 с. — (Волшебный фонарь). — ISBN 5-7260-0277-6..

Ссылки

• Александр Карпенко [tv-dialog.ru/video.php?id=265 О романе Ильи Эренбурга «Необычайные похождения Хулио Хуренито». Авторская телепрограмма «Книги и люди», выпуск № 28, 2015]

Отрывок, характеризующий Необычайные похождения Хулио Хуренито

– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.