Неоконфуцианство

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Неоконфуцианство (кит. трад. 宋明理學, упр. 宋明理学, пиньинь: Sòng-Míng lǐxué) — западное название синкретической китайской философской системы, сформировавшейся в XI—XVI веках (со времён династии Сун до династии Мин, что отражено в китайском названии школы). Эта система стала синтезом основных интеллектуальных традиций, существовавших в Китае того времени. Она оказала сильное влияние на интеллектуальную жизнь Японии, Кореи и Вьетнама.

Делая упор на конфуцианство, система неоконфуцианства интегрировала в себя элементы даосизма и буддизма.

В конце правления династии Сун, в 1241 году, под названием «лисюэ» (理学) неоконфуцианство в чжусианской версии было положено в основу официальной идеологии.

Неоконфуцианству посвящена отдельная глава в «Истории Сун», написанной под редакцией Тогто и Оуян Сюаня в правление династии Юань. В ней она снова выступает под названием Даосюэ.





Терминология

В самом общем смысле значение этого термина — вся совокупность конфуцианских (или называющих себя таковыми) учений, созданных в Китае от XI в. до настоящего времени. В современной китайской литературе для обозначения реформированного конфуцианства часто используется калька с английского Neo-Confucianism 新儒家 (xīn rújiā). В более узком смысле, неоконфуцианство — это совокупность конфуциански ориентированных мыслителей от времён династии Сун до маньчжурской династии Цин. На это указывает второй термин: 宋明理學 (Sòng-Míng lǐxué).

Китайская терминология этого явления крайне многообразна. Современники и учёные, находившиеся в русле неоконфуцианской традиции, использовали совершенно иные определения:

  1. 宋學 (sòngxué) — «Сунское учение». Этот термин сообщает, что данное учение возникло при династии Сун. В этом смысле неоконфуцианство противопоставлялось школе Дун Чжуншу, которая также именовалась «Ханьским учением» (漢學).
  2. 程學 (chéngxué) — «Учение [братьев] Чэн». Указывает на выдающихся мыслителей братьев Чэн Хао и Чэн И, которые, как часто указывается в современной литературе, заложили два противоположных течения в философском неоконфуцианстве 理學 и 心學. Иногда учение Чэн Хао именуется «Светлым Путём» 明道 (míngdào) в честь прозвища, которое он носил при жизни.
  3. 程朱學 (chéngzhūxué) — «Учение [братьев] Чэн [и] Чжу [Си]». Уточнение предыдущего термина служит указанием на самое конкретное значение «неоконфуцианства» как такового — учения братьев Чэн и величайшего систематизатора учения Конфуция, государственного деятеля, энциклопедиста, филолога, историка и текстолога Чжу Си. Чжу Си обобщил труды всех своих предшественников и создал учение, которое нередко определяется как чжусианство (это калька с японского 朱子学 сюсигаку). Чжу Си опирался непосредственно на тексты Конфуция и его учеников, но обратил внимание на менее развитые в древности проблемы космологии, теории познания и психологии. Главная особенность его учения — превращение этических норм человеческого общества в категории вселенского масштаба. С 1313 года неоконфуцианство в версии Чжу Си стало официальной идеологией Китая, а к XVI в. заняло такое же место в Корее и Японии.
  4. 聖學 (shèngxué) — «Учение совершенномудрых», или «Учение о совершенномудрии». Этот термин использовал великий обновитель неоконфуцианства династии Мин (1368—1644), государственный деятель и философ Ван Шоужэнь, чьё учение часто называют янминизмом. Значение термина двойственно: во-первых, это учение древних совершенномудрых правителей, предназначенное для царствующего императора, который также может стать подобным древним владыкам (отсюда синоним 帝學 или 王之學); во-вторых, — учение, которое позволит любому человеку достигнуть уровня древних совершенномудрых.
  5. 實學 (shíxué) — «Учение о реальном». Чжу Си использовал этот термин, указывая, во-первых, на отмежевание от буддизма и даосизма, которые, согласно его мнению, трактуют о «пустом» (虛 xū) и «небытии» (無 wú), то есть уходят от деятельности по управлению государством и перевоспитанию народа. В XVII—XVIII вв. так стали называть конфуцианцев-материалистов, которые стали призывать к согласованию теорий с реальной жизнью, особенно с практикой управления государством. Среди них особенно выделяются Ван Фучжи и Гу Яньу (顧炎武, 1613—1682).
  6. 道學 (dàoxué) — «Учение [истинного] Пути» (не путать с даосизмом!). Это — выражение претензии конфуцианцев на обладание знанием о пути к истине (Конфуций часто говорил о «передаче истинного Дао» 道統). В узком смысле — это обозначение учения пяти великих неоконфуцианцев династии Сун: Чжоу Дуньи, Чжан Цзая, братьев Чэн и Чжу Си. Однако чаще всего этот термин является синонимом 理學.
  7. 理學 (lǐxué) — «Учение о принципе». Это важнейшее обозначение неоконфуцианства как философского учения, указывающее на его главную категорию — ли-принцип. Используется также термин 性理學 (xìnglǐxué, «учение о человеческой природе и мире идей»). Практически все конфуцианцы, жившие в последние 800 лет, причисляли себя к этому направлению, в том числе современные мыслители Фэн Юлань (馮友蘭, 1895—1990), Лян Шумин и др. Некоторые исследователи не согласны с таким определением.
  8. 心學 (xīnxué) — «Учение о сердце/разуме». Долгое время считалось (в отечественной литературе особенно), что неоконфуцианство представлено двумя оппонирующими течениями — рационалистическим 理學 и идеалистическим 心學. Это разделение ввёл уже упоминавшийся Фэн Юлань. Синонимом 理學 у него выступал термин 程朱學, а для 心學 синонимом служил 陸王學 (lùwángxué, то есть школа Лу Цзююаня 陸九淵 — Ван Янмина). Однако упомянутый термин 性理學 свидетельствует, что отношения между этими направлениями в конфуцианстве имеют координационный, а не субординационный характер.

Следует обязательно иметь в виду, что некоторые из перечисленных терминов не имеют в настоящее время научного значения, ибо, например, понятие 道學 было введено директивным порядком не учёными, а чиновниками, которые во времена правления монгольской династии составляли «Историю династии Сун».

Формирование основных школ

Предтечами неоконфуцианства иногда называют Хань Юя и Ли Ао, интеллектуалов эпохи Тан. Однако основоположниками неоконфуцианства считают «пятерых учителей эпохи Сун»: Чжоу Дуньи, Шао Юн, Чжан Цзай, Чэн Хао и Чэн И. В эпоху Сун наиболее разработанную неоконфуцианскую философскую систему создал Чжу Си. Его новаторство заключается в объединении конфуцианских идей с понятиями даосизма. Оппонентом Чжу Си был его друг, Лу Сяншань (Лу Цзююань, 1139—1192). Свои метафизические взгляды, связанные с буддизмом, он выразил в немногочисленных сочинениях, используя конфуцианскую терминологию. Их объем и значимость существенно уступали работам Чжу Си, однако они обрели вторую жизнь в трудах Ван Янмина, его знаменитого последователя династии Мин.

Ван Янмин (1472—1529), используя учение Мэн-цзы, создал философию действия, идейно близкую чань-буддизму. Его учение было связано с теорией Лу Цзююаня, получив известность как школа Лу-Ван (陆王学派) или «Учение Сердца» (心学).

Учение Сердца находится в оппозиции к Школе Принципа (理学) Чжу Си, которая также называлась школа Чэн-Чжу (程朱学派). «Чэн» в её названии — фамилия братьев Чэн И и Чэн Хао, представителей Лоянской философской школы 11-12 вв. Однако исторически значение Чжу Си гораздо больше, и деятельность лоянских философов оказалась менее известна.

Исторический фон

Учение Чжу Си стало обобщением нескольких направлений философской мысли, бытовавших в эпоху Сун. Фоном для их развития был активный экономический рост империи, сопровождавшийся спорами вокруг реформ Ван Аньши, а также проблемы внешней политики. Конфуцианская элита, представленная такими величинами как Сыма Гуан, Оуян Сю, Су Ши и др. выступала против радикальных нововведений Вана и его сторонников и немало способствовала сворачиванию реформ.

Несмотря на то, что сам Чжу Си поддерживал многие реформаторские начинания Ван Аньши, последующая доктринизация его учения стала показателем победы консерватизма. Неоконфуцианство получило статус основного идеологического направления, в то время как Ван Аньши оказался персоной нон-грата, сопоставлявшейся с Ван Маном. Область интересов неоконфуцианства оказалась сосредоточена вокруг идей самосовершенствования, персональной этики и метафизики, в то время как политические и социальные проблемы оказались на периферии философской системы.

Подобные взгляды могли возобладать только в эпоху Мин, когда государство достигло высокой меры стабильности. После захвата Кайфэна чжурчжэнями (1127) и потери севера страны мыслители эпохи Сун были заняты вопросами безопасности, военного усиления и другими практическими вопросами.

Политическая атмосфера эпохи Сун способствовала взаимопроникновению различных религиозных и интеллектуальных течений: сам Ван Аньши и ряд его сторонников были южанами и впитали элементы буддийского мировоззрения, распространенного на Юге. Их реформаторская деятельность сочеталась с этикой благодеяния Махаяны. Оппоненты реформ в большинстве своем происходили с Севера, где более распространенным был даосизм. В сочетании с консерватизмом он, парадоксальным образом, сделал их поборниками «конфуцианского недеяния», в то время как в активности Вана буддизм, наоборот, приобрёл черты активной и обмирщённой идеологии. Последующее падение севера ускорило динамику слияния религиозных взглядов: конфуцианские мыслители восприняли буддийское понятие сердца-сознания и комплекс представлений о трансцендентном.[1]

Эпоха правления монгольской династии Юань превратила ортодоксальное конфуцианство из государственной идеологии в одно из периферийных китайских учений, первоначально возведя в статус государственной идеологии элементы буддийской махаяны, транслируемой через посредство тибетской традиции буддизма. Однако монгольский двор со временем китаизировался. В 1315 году Буянту-хан при поддержке ряда неоконфуцианцев, связанных с его двором, возобновил государственные экзамены на должность. При этом обязательным к изучению каноном была впервые сделана выборка Чжу Си: Четверокнижие и Пятикнижие. Ряд неоконфуцианцев играл значительную роль при дворе поздней Юань, среди них выделяется Оуян Сюань.

Монгольское владычество было свергнуто на волне религиозных беспорядков, носивших окраску народных апокалиптических верований. Наиболее значительный повстанческий вождь Чжу Юаньчжан, нуждаясь в гражданском администрировании захваченных территорий, привлёк к себе на службу целый ряд находившихся ранее не у дел южнокитайских интеллектуалов-неоконфуцианцев; когда в 1368 году он стал императором, неоконфуцианство, как символ восстановления в правах всех китайских национальных традиций (в противопоставление монгольским), вновь стало основной идеологией государства. При этом произошёл некоторый уклон в сторону конфуцианской ортодоксии, но он не отразился на авторитете Чжу Си.

Иконография и литературные упоминания

Популярным иконографическим образом, символизирующим сопоставление трех крупнейших философских учений Китая, является изображение Конфуция, Будды и Лао-цзы, собравшимися вокруг бадьи с уксусом — т. н. «Дегустация уксуса».

Лю Э, устами персонажей своего романа "Путешествие Лао Цаня" (нач. 20 в.), так характеризует "три религии":
Конфуцианство, буддизм и даосизм - названия трёх религий. Но на самом деле они похожи скорее на вывески трёх мелочных лавок, хозяева которых желают подчеркнуть разницу между своими заведениями, в то время как во всех трёх лавках продаются совершенно одинаковые товары: и дрова, и рис, и масло, и соль. Только лавки конфуцианства и даосизма немного побольше, а лавка буддизма - поменьше. Остальное же всё сходно! (пер.В.Семанова)

Выдающиеся неоконфуцианцы

Китай

Сун

Юань

Мин

Цин

После 1911 года

Поскольку между представителями конфуцианской мысли имперского Китая и философами Китайской Республики и КНР есть заметная разница, философия, формирующаяся после 1911 года, называется не неоконфуцианством, а «постконфуцианством». Его представителями считаются:

Япония

Корея

См. также

Напишите отзыв о статье "Неоконфуцианство"

Литература

  • Кобзев А. И. Философия китайского неоконфуцианства. Восточная литература РАН. М., 2002. 606 страниц. ISBN 5-02-018063-7
  • Радуль-Затуловский Я. Б. Конфуцианство и его распространение в Японии. М. — Л., 1947.
  • Конрад Н. И. Запад и Восток. М., 1972.
  • Алексеев В. М. Китайская литература. М., 1978.
  • Торчинов Е. А. К характеристике этической доктрины неоконфуцианства. — В кн.: Социально-философские аспекты критики религии. Л., 1982.
  • Лю Шусянь. О новых горизонтах современной неоконфуцианской философии. — В сб.: Китайская философия и современная цивилизация. М., 1997.
  • Конфуцианство в Китае. М., 1982.
  • Китайская философия. Энциклопедический словарь. М., 1994.
  • Голыгина К. И. «Великий предел». М., 1995.
  • Фэн Юлань. Краткая история китайской философии. СПб, 1998.
  • Калкаев Е. Г. Подходы ученых КНР к интерпретации сунского и минского неоконфуцианства // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Серия 10: Китаеведение. Реферативный журнал. 2002. № 2. С. 81-85.
  • Мартынова Е. В. Роль категории сердца в учении неоконфуцианства // Вопросы гуманитарных наук. 2007. № 3. С. 126—128.
  • Рысаков А. С. Типологические особенности неоконфуцианского дискурса // Вестник русской христианской гуманитарной академии. 2008. Т. 9. № 1. С. 85-96.
  • Daehwan, Noh. "The Eclectic Development of Neo-Confucianism and Statecraft from the 18th to the 19th Century, " Korea Journal (Winter 2003).
  • Levenson J. R., Confucian China and its modern fate, v. 1—3, Berk.— Los Ang.— L., 1958—65.
  • 李兵. 元代书院与程朱理学的传播. \\ 浙江大学学报(人文社会科学版). 文章编号:1008-942X(2007)01-0138-06 (Li Bing. Research on the Relationship between the Academies of Classical Learning and the Dissemination of Neo-Confucianism in the Yuan Dynasty \\JOURNAL OF ZHEJIANG UNIVERSITY(HUMANITIES AND SOCIAL SCIENCES) 2007 Vol.37 No.1 P.138-143

Примечания

  1. F.W.Mote, Imperial China 900—1800, с.337

Отрывок, характеризующий Неоконфуцианство

– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.