Неоэволюционизм

Понятие неоэволюционизм возникло в середине 50-x годов XX века благодаря работам американского этнолога Лесли Уайта и антрополога [www.philosophy.ru/edu/ref/enc/es.htm#BM16042 Джулиана Стюарда]. В основе неоэволюционизма сохранились основные постулаты традиционного эволюционизма, но вместо идеи однолинейного развития культуры неоэволюционистами были предложены несколько концепций эволюции, таких как теория общего и частного развития, закон культурной доминанты и др. Неоэволюционисты опирались в своих работах не на философию или историю, а на конкретные науки, непосредственно имеющие дело с социальными изменениями. Это такие дисциплины, как палеонтология, археология, этнология и историография.

Неоэволюционисты рассматривали историю общества как совокупность замкнутых систем, развивающихся в разных направлениях. Такое развитие являлось результатом приспособления человека к различным экологическим средам. Существует три типа эволюционной концепции: однолинейная, универсальная и многолинейная. Концепция однолинейной эволюции требует наличия универсальных стадий последовательного развития социокультурных систем — таких, например, как «дикость — варварство — цивилизация». В настоящее время она не применяется. Идея универсальной эволюции заключается в обнаружении глобальных изменений, имеющих форму развития. Теория многолинейной эволюции допускает существование множества приблизительно одинаковых путей социокультурного развития и установка всеобщих законов эволюции не является её целью.

Лесли Уайт

Лесли Уайт в своих работах рассматривает культуру как инструмент, используя который человек приспосабливается к природе. «Каждый человек и каждый класс в первобытном обществе обладали свободным доступом к природным ресурсам и средствам производства. Именно эта свобода эксплуатации природы сделала невозможной в первобытном обществе, основанном на родстве, эксплуатацию человека человеком» — пишет Лесли Уайт в своём трактате «Эволюция культуры» («Эволюционизм и антиэволюционизм в американской этнологической теории», глава 3 «Возрождение эволюционизма», стр. 595.) Он утверждает, что все части культуры связаны между собой, но главной он выделяет технологические системы. Развитие культуры напрямую зависит от увеличения числа источников энергии и количества энергии потребляемой одним человеком за год и эффективности её использования. Таким образом, получается, что человек господствует над природой. Новые источники энергии возникают эволюционным путём от энергии собственного тела до электричества и ядерной энергии. Уайт считал культуру системой, целью которой является создание безопасных и максимально пригодных для человека условий жизни. Культура играет важную роль в формировании человека как личности. Особое внимание в своих взглядах Уайт уделяет теории символов, которые, по его мнению, играют главную роль в любой культуре. Символическое поведение является важным признаком культуры, потому как использование символов — это одна из основных способностей человека.

Джулиан Стюард

Антрополог [www.philosophy.ru/edu/ref/enc/es.htm#BM16042 Джулиан Стюард] разработал так называемую теорию многолинейной эволюции. Заключалась эта теория в том, что культура является особой системой, эволюция которой зависит от приспособления данной культуры к определенным экологическим условиям. Таким образом, два общества, развивающиеся в схожих природных условиях и находящиеся на одном технологическом уровне должны одинаково быстро развиваться. Такой процесс получил название «параллельной эволюции», и с его помощью можно объяснить археологические находки, указывающие на схожесть культур, не имеющих контакт и расположенных на достаточно больших расстояниях друг от друга. [www.philosophy.ru/edu/ref/enc/es.htm#BM16042 Стюард] считал, что для различных климатических условий требуются различные способы приспособления к ним. Следовательно, географически удаленные друг от друга культуры будут развиваться в разных направлениях, и мы должны рассматривать разные виды культурной эволюции. Он также ввел понятие «культурная экология», суть которого заключается в приспособлении культуры к природным условиям и взаимодействия с ними, что отличается от понятий человеческой и социальной экологии, в которых с природой взаимодействует человек, а не культура. Природные условия могут накладывать ограничения на развитие культур, которые зависят от уровня технологического развития в обществе и чем выше этот уровень, тем меньше наше общество зависит от окружающей среды и имеет более высокий уровень культуры. Рассматривая изменения культур, [www.philosophy.ru/edu/ref/enc/es.htm#BM16042 Стюард] разработал схему, описывающую социальную систему как треугольник, в основании которого находится окружающая среда, выше находится техноэкономика, занимающая большую часть, над ней располагается социально-политическая организация, а вершиной является идеология, занимающая самую малую часть фигуры. Позднее в эту схему были внесены изменения благодаря критике Энтони Смита. Он заметил, что различных культур гораздо больше, чем сред обитания обществ, имеющих ту или иную культуру. Соответственно некоторые отличия культур должны зависеть от внутрикультурных способов развития. Вторым замечанием Смита было то, что уровень технологического развития и экономики зависит от эволюционной фазы, а религия и идеология на разных этапах развития цивилизации может играть разную роль. Таким образом, своими замечаниями Энтони Смит добавил временной показатель в схему социальных систем Стюарда.

Марвин Харрис. Культурный материализм

Идеи Уайта и [www.philosophy.ru/edu/ref/enc/es.htm#BM16042 Стюарда] были продолжены создателем концепции культурного материализма в неоэволюционизме [www.countries.ru/library/culturologists/harris.htm Марвином Харрисом]. Он выдвинул идею, что разница между культурами зависит от материальных потребностей человека. Но, чтобы удовлетворить их, обществу требуется технологии, соответствующие определенным природным условиям характерным для данного времени. Технологии зависят от природных особенностей конкретной территории и нацелены на оптимальную затрату ресурсов, имеющихся на этой территории, и на минимизацию трудовых и энергетических затрат. Так возникают «равновесные» системы, которые легко вывести из строя, изменив один из их показателей. Если рассмотреть какую-либо объединенную группу людей, обитающих на определенной территории со своей культурой ресурсами и технологиями, обеспечивающими их существование, и резко увеличить население, то для его сохранения потребуется усовершенствование старых или поиск новых технологий, например для добывания пищи, или изготовления одежды и жилищ. С нахождением или усовершенствованием технологий это общество поднимется на новый уровень технического развития. [www.countries.ru/library/culturologists/harris.htm Харрис], так же как и Уайт уделял особое внимание обычаям различных культур, показывая, что за ними кроятся четкие материальные основания, несмотря на то, что на первый взгляд обычаи эти кажутся нам абсурдными.

Джерард Ленски

Яркими представителями неоэволюционизма в социологии являются Джерард и Жан Ленски, которые утверждают, что история человечества является не случайным набором событий, а закономерным рядом фактов. Они придерживаются мнения, что развитие технологии является основой для социокультурной эволюции. А главной тенденцией технологического развития является увеличение количества информации, необходимой человечеству для воздействия на технологии. Ленски, так же как и [www.philosophy.ru/edu/ref/enc/es.htm#BM16042 Стюард], считают, что развитие технологий являются основным фактором эволюции. С помощью технологии можно поделить историю на различные эволюционные фазы, такие, как собирательство и охота, появление сельского хозяйства и промышленности. Можно отметить, что историю культур и искусства можно так же поделить на определенные эволюционные периоды, выделяя при этом различные эпохи. Для примера можно рассмотреть рисунок. С развитием технических средств для рисования, таких, как различные виды красок, кистей и, используемого нами ежедневно, простого карандаша, человечество продвигалось от наскального рисунка к картинам эпохи Возрождения, современным художественным произведениям, а впоследствии появления граффити и получаемых с помощью графического планшета и компьютера трехмерных изображений. Таким образом, идеи неоэволюционизма актуальны в наши дни и будут актуальны в ближайшем будущем, потому, что эволюция не стоит на месте, с ростом потребностей развиваются технологии, а развитию технологий сопутствует развитие культуры.

Российский неоэволюционизм

В России неоэволюционизм стал формироваться в 1960-е гг., когда в ходе дискуссии об азиатском способе производства начали появляться многолинейные подходы к изучению социальной эволюции. Многолинейные и нелинейные подходы в отечественном социальном эволюционизме наиболее последовательно отстаивают Л. С. Васильев, А. В. Коротаев и Н. Н. Крадин.

Литература

1. Садохин А. П. Этнология: учебное пособие. 3-е изд.
2. Уайт Л. Эволюционизм и антиэволюционизм в американской этнологической теории // Уайт Л. Избранное: Эволюция культуры / Пер. с англ. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2004. 1064 с. (Серия «Культурология. XX век»).
3. Уайт Л. Стадии эволюции, прогресс и оценка культур // Уайт Л. Избранное: Эволюция культуры / Пер. с англ. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2004. 1064 с. (Серия «Культурология. XX век»).
4. Штомпка П. Социология социальных изменений / Пер. с англ. Под ред. В. А. Ядова. М.: Аспект Пресс, 1996. 416 с. (Программа «Высшее образование»). ISBN 5-7567-0053-6

Отрывок, характеризующий Неоэволюционизм

– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.