Непохожие крестьяне
«Непохожие» крестьяне — в XV—XVI веках основная категория сельского населения Великого княжества Литовского, живущего в течение длительного времени на одном месте, и от этого подвергшаяся закрепощению и утрате права перехода между феодалами (ставшая «непохожей»). Закрепощение непохожих крестьян усиливалось каждой последующей редакцией Литовского статута.
Содержание
История
Происхождение названия
Крестьяне, бывшие наследственными владельцами своих наделов («отчины») либо «сидевшие» на своих участках в течение длительного времени, в Великом княжестве Литовском во время укрепления феодализма и принятия привилея 1447 года, а также «Уставы на волоки» 1557 года считались уже людьми «непохожими», то есть потерявшими право свободного выхода[1]. Наряду с «людьми непохожими» они назывались также в разных вариантах «отчинными», «прирожёнными», «вечными», «селянитыми»[2], «подданными», «заседелыми», «известными», «старожильцами»[1].
Статус
Разделение крестьян феодальных имений на «похожих» и «непохожих» в Великом княжестве Литовском связано с принципом старожильства, который прикреплял крестьян к месту их жительства. В господских имениях крестьяне раньше потеряли право перехода и превратились в крепостных, попавших в подчинение вотчинной юрисдикции своих господ[1].
Крепостное состояние непохожих крестьян юридически было оформлено привилеем Казимира IV в 1447 году. Согласно первой версии закона, непохожие крестьяне имели право переходить между феодалами, найдя себе замену. Развитие в XVI веке фольварочно-барщинной системы ухудшило положение непохожих крестьян и во второй редакции Литовского статута (1566 год) утвердил 10-летний срок давности для сыска беглых непохожих крестьян. В третьей редакции Статута (1588 год) непохожим крестьянам была запрещена аренда земли, работа по найму как самих крестьян, так и членов их семей, в том числе на короткий срок, до одного года[2].
Формы эксплуатации
Прикрепление непохожих крестьян не было безусловным и крестьянин-старожилец мог освободиться от прикрепления, сдав либо продав свою «отчину». Подобная сдача или продажа господарскими крестьянами своих участков практиковалась в широких масштабах[1]. Непохожие крестьяне были как тяглые, так и оброчные[2].
Непохожие крестьяне составляли часть низшего сословия. Формой их общественной организации являлись соседская сельская община, входившая в состав волости, бывшей более широкой формой организации. Община владела правом разбора части криминальных дел в копном суде, устанавливала порядок распределения и сбора дани и налогов. Пастбища, сенокосы, леса и воды находились в общественном пользовании общины. Крестьяне сельской общины были прикреплены к имениям феодалов, и находились в личной зависимости от владельцев имений[1].
Напишите отзыв о статье "Непохожие крестьяне"
Ссылки
Непохожие крестьяне — статья из Большой советской энциклопедии.
См. также
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 Зелинский Д. И., Пинчук В. Н. Социально-экономические отношения в ВКЛ в XIV — первой половине XVI в // [st.free-lance.ru/users/Aleksandr33/upload/f_4b83d91430616.pdf История Беларуси].
- ↑ 1 2 3 Непохожие крестьяне // [bse.chemport.ru/nepohozhie_krestyane.shtml Большая советская энциклопедия].
Отрывок, характеризующий Непохожие крестьяне
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.
Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
