Неприкасаемые

Неприкаса́емые — принятое в русском языке общее наименование ряда каст, занимающих самое низкое место в кастовой иерархии Индии. Неприкасаемые составляют 16—17 % населения Индии.

Неприкасаемые не входят в систему четырёх варн. Они считаются способными осквернять членов более высоких каст, особенно брахманов.

Неприкасаемые разделяются по традиционным видам деятельности их представителей, а также по местности их проживания. Наиболее распространённые категории неприкасаемых — чамары (кожевники), дхоби (прачки).

История

По одной из версий, группа каст неприкасаемых возникла в глубокой древности из местных племён, не включённых в общество завоевавших Индию ариев. Неприкасаемым предписывались такие занятия как уборка мусора, работа с кожей или глиной. Члены таких каст жили в отдельных кварталах или посёлках на обочине поселений «чистых» каст, не имели своей земли и большей частью являлись зависимыми работниками в чужих хозяйствах.

Неприкасаемые формально считались индуистами, но им запрещалось входить в индуистские храмы, участвовать в индуистских ритуалах, в связи с чем у них были свои боги, свои жрецы и ритуалы. Неприкасаемые исповедовали Гаудия-вайшнавизм и шиваитскую традицию Натха.

В XX веке началась борьба неприкасаемых за равноправие. Борьбу с неприкасаемостью активно вёл Ганди. Он стал называть их хариджанами (людьми бога). Борьбу за права неприкасаемых в 1930—40-е годы возглавил Бхимрао Рамджи Амбедкар. Он назвал неприкасаемых далитами (угнетёнными). Ему удалось добиться закрепления ещё в законах колониальной Индии, а затем и в конституции независимой Индии 1950 года системы, по которой за членами каст, занесённых в особый список («списочные касты»), закреплялись квоты вакансий на государственной службе, места в законодательных органах и в высших учебных заведениях. Практика неприкасаемости по конституции запрещена, и дискриминация по кастовому принципу считается уголовным преступлением.

Однако в сельской местности далиты часто становятся жертвами притеснений, насилия и жестокости. По сведениям неправительственной организации «Движение за обучение правам человека», расположенной в Мадрасе, в среднем каждый час двое далитов подвергаются нападениям, три далитские женщины становятся жертвами насилия, два далита оказываются убиты и два далитских дома сожжены. Например, в июне 2008 года толпа вооружённых погромщиков напала в городе Миапур (штат Бихар) на людей из низших каст и застрелила 35 человек, восемь из которых были далитами. Самые незначительные притязания далитов на права: далит зарегистрирован кандидатом в местный совет, юноша-далит ухаживает за девушкой из высшей касты, далит пользуется водой из колодца, принадлежащего высшей касте, — могут спровоцировать насилие.

Миллионы далитов перешли в ислам, христианство или буддизм, чтобы вырваться из кастового индуистского общества. Но следы кастовой иерархии сохраняются и в христианских, и в мусульманских общинах.

Далиты ведут борьбу за равноправие. Они входят в чайные и бьют «отдельную посуду» (кастовая система принуждает далитов пить из «своих» чашек). Они проникают в храмы, нарушая древний индуистский запрет на вход далитов в священные места. По индуистской традиции, жених приезжает на свадьбу на лошади, но когда далиты пытаются поступать так же, то их подвергают жестоким преследованиям. В июне 2008 года в штате Раджастхан жених-далит впервые проехал на лошади под охраной 400 полицейских, машин «скорой помощи» и медицинских бригад.

В конце 1990-х — начале 2000-х годов по всей Индии появились далитские политические партии. Выборы 1998 года показали, что консолидация далитов с другими меньшинствами привела к созданию влиятельного избирательного блока во многих городах Индии. Далитская женщина Маявати стала премьер-министром штата Уттар-Прадеш. В 2008 году первый далит стал судьёй Верховного суда Индии.

Наиболее ярким примером эмансипации далитов является К. Р. Нараянан, президент Индии в 1997—2002 гг.

Соответствия в других странах

В Японии к «неприкасаемым» («эта» — «осквернённые, грязные», хинин — «нелюди» или «буракумин» — «жители специальных поселений») относились в первую очередь люди, занимавшиеся разделкой туш животных и соприкасавшиеся с кровью. Ранее они проживали в специальных обособленных поселениях («токусю-бураку»), куда не могли входить другие люди.

В Йемене к «неприкасаемым» («аль-ахдам») относятся и по сей день потомки эфиопов, захвативших Йемен в VI веке н. э. Ныне этим людям, отличающимся от остальных жителей Йемена лишь более тёмным цветом кожи, не разрешается иметь каменный дом (им приходится жить в шатрах и палатках), так что они и по сей день ведут кочевой образ жизни либо живут на окраинах больших городов. Кроме того, из профессий им не позволяется заниматься чем-либо более достойным, нежели убирать и вывозить мусор.

См. также

• Хиджра (каста)
• Парии

Литература

• [www.itogi.ru/archive/2000/32/114537.html Сломанные люди], «Итоги», № 32, 2008.
• [www.vokrugsveta.ru/vs/article/4647/ Отверженные], «Вокруг света», август, 2007.

Ссылки

• [www.rian.ru/incidents/20080430/106281414.html «Неприкасаемого» ребёнка в Индии чуть не сожгли за нарушение обычаев.]
• [news.bbc.co.uk/hi/russian/life/newsid_6051000/6051568.stm Неприкасаемые Индии меняют веру.]

Отрывок, характеризующий Неприкасаемые

– Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [Вы собираетесь на войну, князь?] – сказала Анна Павловна.
– Le general Koutouzoff, – сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff , как француз, – a bien voulu de moi pour aide de camp… [Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты.]
– Et Lise, votre femme? [А Лиза, ваша жена?]
– Она поедет в деревню.
– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.


Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.