Неприятная профессия Джонатана Хога
| Неприятная профессия Джонатана Хога | |
| The Unpleasant Profession of Jonathan Hoag | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата первой публикации: |
1942 |
«Неприятная профессия Джонатана Хога» (англ. The Unpleasant Profession of Jonathan Hoag) — повесть Роберта Хайнлайна, впервые опубликованная в октябрьском выпуске журнала Unknown Worlds в 1942 году под псевдонимом Джон Риверсайд. Она посвящена теме иллюзорности мира и контролирующим его тайным организациям, подобные мотивы уже встречались в произведениях Хайнлайна, в рассказе «Они» и в «Утраченном наследии». Также здесь заметно влияние романа «Земляные фигуры» Джеймса Кейбелла[1]. В 1959 году повесть переиздавалась в составе одноимённого сборника.
Содержание
Сюжет
Джонатан Хог, проживающий в Чикаго, не помнит, чем занимается в течение дня на работе и в чём вообще заключается его работа. По вечерам у него под ногтями появляется грязь, напоминающая засохшую кровь, что наводит его на мрачные размышления о характере своей работы. Чтобы выяснить эту тайну, он нанимает частных детективов, семейную пару Эдварда (Тедди) и Синтию Рэндалл.
Детективы начинают слежку за Хогом в дневное время, однако вскоре сталкиваются со странными, необъяснимыми явлениями, в частности, Тедди и Синтия по-разному помнят некоторые события слежки. Также Тедди снится очень реалистичный сон, в котором его переносят через зеркало в странный офис, где люди, поклоняющиеся некой Птице и называющие себя Сынами Птицы, угрожают ему, чтобы тот прекратил следить за Хогом.
Тедди не внимает этим угрозам, и в очередном сне Сыны Птицы выдавливают во флакон душу Синтии из её тела. Когда Тедди просыпается, то обнаруживает Синтию в бессознательном состоянии с едва заметными жизненными функциями. Он вызывает доктора Потбери, с которым познакомился во время расследования дела Хога, тот советует Тедди сидеть и следить за женой, никуда не отлучаясь пока она не очнётся. Он уже начинает верить в реальное существование Сынов Птицы, и когда на следующее утро Потбери снова навещает Синтию, Тедди разоблачает доктора как одного из них. Он запирает сопротивляющегося Потбери в ванной и вызывает Хога к себе в квартиру, но Потбери за это время сбегает через зеркало в ванной.
Прибывший Хог не может ничего пояснить, но находит саквояж доктора, в котором находится флакон с душой Синтии. Когда они его открывают, Синтия оживает. Вместе детективы допрашивают Хога с применением скополамина и тот вспоминает, кто он и чем занимается, однако не раскрывает этого им сразу, а просит накупить различных деликатесов и встретиться с ним позже в условленном месте за городом. Когда Рэндаллы исполняют его поручение, они вместе устраивают своеобразный пикник, где Хог всё же даёт им разъяснения.
Известная Тедди и Синтии вселенная является в своём роде произведением искусства одного творческого народа. Чтобы оценить это творение, в нём поселяются Критики, принимающие облик обычных людей, чтобы в полной мере воспринимать все его преимущества и недостатки. Критики обычно не помнят, кем являются, и Хог — один из них. Так называемые Сыны Птицы — ранняя ошибка художника, по недоразумению они продолжают тайно править этим миром. Именно их на самом деле детективы видели днём в образе Джонатана Хога. Грязь под ногтями Хога — кровь Сынов Птицы, нанесённая туда, чтобы они его боялись. Теперь настало время полностью избавить вселенную от них, и Хог готовится провести перестройку мира для этого.
Хог советует Тедди и Синтии немедленно отправиться подальше от города, не открывая по пути окна автомобиля, и после полностью замирает, как будто умер. Они уезжают подальше, но когда вопреки совету Хога пытаются рассказать полицейскому об оставленном теле, обнаруживают за окном вместо привычного мира лишь серый пульсирующий туман. В состоянии шока Тедди как можно быстрее продолжает вести машину прочь от города.
В эпилоге Рэндаллы живут в неназванной отдалённой сельской местности на побережье. Они всё делают вместе, в их доме нет ни одного зеркала, и каждую ночь перед сном они приковывают себя друг к другу наручниками.
Приём критиков
Алексей и Кори Паньшины описали повесть как «последняя и странная из историй, которыми Роберт Хайнлайн внёс вклад в Золотой век, прежде чем перестал писать во время Второй мировой войны»[2]. Рецензент Galaxy Флойд Гейл определил её как «разновидность фентезийного детектива, что может шокировать современных [1961] любителей Хайнлайна»[3].
Напишите отзыв о статье "Неприятная профессия Джонатана Хога"
Литература
- William H. Patterson Jr. Robert A. Heinlein: In Dialogue with His Century: Volume 1: 1907-1948: Learning Curve. — Tor Books, 2010. — 624 с. — ISBN 978-0765319609. (англ.)
Примечания
- ↑ Patterson, 2010, “AND PUT ASIDE CHILDISH THINGS …”.
- ↑ Alexei and Cory Panshin, SF in Dimension, Advent:Publishers, 1980, стр. 394
- ↑ «Galaxy’s 5 Star Shelf», Galaxy Science Fiction, февраль 1961, стр. 141
Ссылки
- [www.fantlab.ru/work2746 Информация о произведении «Неприятная профессия Джонатана Хога»] на сайте «Лаборатория Фантастики»
- [www.isfdb.org/cgi-bin/title.cgi?67629 Список публикаций произведения «Неприятная профессия Джонатана Хога»] в ISFDB (англ.)
Отрывок, характеризующий Неприятная профессия Джонатана Хога
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
