Германик

Запрос «Нерон Клавдий Друз Германик» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Германик Юлий Цезарь Клавдиан GERMANICVS IVLIVS CAESAR CLAVDIANUS<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Германик. Бюст из Кордовы (Испания).</td></tr>
Консул Римской империи 12 и 18 годов
Рождение:	24 мая 15 до н. э.(-015-05-24) Рим
Смерть:	10 октября 19(0019-10-10) (34 года) Эпидафна, Антиохия
Род:	Юлии-Клавдии
Отец:	Нерон Клавдий Друз
Мать:	Антония Младшая
Супруга:	Агриппина Старшая
Дети:	1. Нерон Юлий Цезарь Германик 2. Друз Юлий Цезарь 3. Гай Юлий Цезарь Август Германик 4. Юлия Агриппина 5. Юлия Друзилла 6. Юлия Ливилла 7. Тиберий Юлий Цезарь 8. Юлий Цезарь 9. Гай Юлий Цезарь

Герма́ник Ю́лий Це́зарь Клавдиа́н (лат. Germanicus Iulius Caesar Claudianus), урождённый Тибе́рий Кла́вдий Неро́н Герма́ник (лат. Tiberius Claudius Nero Germanicus), также упоминается как Неро́н Кла́вдий Друз Герма́ник (лат. Nero Claudius Drusus Germanicus), наиболее часто упоминается как Германик (24 мая 15 до н. э. — 10 октября 19) — римский военачальник и государственный деятель, консул 12 и 18 годов, прославившийся своими масштабными германскими кампаниями. Почётный когномен Germanicus — «Германский» он, как и его брат, унаследовал от отца в 9 году до н. э.

Биография

Отцом Германика был Нерон Клавдий Друз, а матерью дочь Марка Антония Антония Младшая. Он родился 24 мая 15 года до н. э. В 4 году император Октавиан Август усыновил своего пасынка Тиберия, а Тиберий по его приказу усыновил своего племянника Германика, несмотря на то, что уже имел одного родного сына. Не позднее 5 года Германик женился на внучке Августа Агриппине. Их брак оказался счастливым: Агриппина родила Германику девятерых детей, из которых лишь трое умерло во младенчестве. В 6 году совместно со своим приёмным отцом Германик устроил великолепные игры в память о своём отце Друзе. По всей видимости в это время он вошёл в коллегию авгуров и получил право занимать государственные должности на 5 лет раньше положенного законом срока.

В 7 году Германик был назначен квестором. Тогда Август направил его в Далмацию на помощь Тиберию, который был занят подавлением вспыхнувшего там восстания во главе войска, составленного целиком из вольноотпущенников. Там Германик одержал свою первую победу над далматийским племенем мазеев. В 9 году, когда основные очаги мятежа были подавлены, Тиберий отправился в Рим, а Германик приступил к осаде оставшихся независимых крепостей. Он занял Сплонум, но зато понес крупные потери при осаде Ретиния. Затем Германик захватил Серетий и ещё некоторые опорные пункты. Но волнения в Далмации все равно не прекращались, и Август был вынужден снова направить туда Тиберия. Объединенные армии Тиберия и Германика одержали решающую победу над восставшими и после долгого преследования и осады Адетрия взяли в плен вождя восставших Батона. Затем Германик вновь получил самостоятельное командование и занял Ардубу с прилегающей областью. По возвращении в Рим Германику были предоставлены триумфальные отличия и звание претора. Находясь в Риме Германик приобрел большую популярность благодаря своим выступлениям в судах в качестве защитника.

В 11 году в должности проконсула Германик совместно с Тиберием предпринял кампанию на Германию, опустошив ряд областей, однако не вступил в столкновение ни с одним племенем, потому что опасался удаляться далеко от Рейна. В конце осени он вернулся за Рейн. В 12 году Германик первый раз назначается консулом и поэтому находился в Риме. Он продолжал выступать в судах в качестве защитника.

Сразу после консульства Германик вновь возвращается на Рейн, где сменил Тиберия и занял должность наместника Галлии и Германии. Его главной задачей было восстановление римского владычества по ту сторону Рейна после поражения Квинтилия Вара в битве в Тевтобургском Лесу в 9 году. Летом 14 года он занимался сбором налогов в Галлии. Получив известие о смерти императора Августа, Германик сразу же привёл к присяге на верность Тиберию племена белгов и секванов. Но однако германские легионы взбунтовались, требуя увольнения отслуживших свой срок солдат, выплаты вознаграждения и улучшения условий службы. Также одновременно они рассчитывали на то, что Германик сам станет претендовать на должность императора в противовес Тиберия. Прибыв в расположение нижнерейнских легионов, Германик выслушал претензии солдат. Но не видя возможности подавить мятеж силой, он был вынужден сфабриковать поддельное письмо Тиберия с приказом об удовлетворении всех требований солдат. После этого беспорядки в легионах прекратились.

Затем Германик направляется в Верхнюю Германию и привел к присяге новому императору размещенные там войска. Однако вскоре после его возвращения в Нижнюю Германию мятеж I и XX легионов возобновился в связи с прибытием сенатской делегации, от которой солдаты ожидали отмены прежних распоряжений. Жизнь посланников, самого Германика и его близких находилась в серьёзной опасности, поэтому полководец был вынужден отослать из лагеря свою беременную жену Агриппину и сына Гая. Эта мера заставила солдат одуматься. Тогда они прекратили мятеж и самостоятельно наказали зачинщиков. Прибывшая сенатская делегация сообщила о том, что сенат по просьбе Тиберия предоставил Германику пожизненный проконсульский империй. Затем Германик в сопровождении большого войска направился в Старые лагеря, где были расквартированы все ещё мятежные V и XXI легионы. Но ещё до его прибытия и в соответствии с его письмом легат Цецина организовал массовое избиение зачинщиков мятежа, вследствие чего войско покорилось. Покончив с мятежом, Германик переправился через Рейн, опустошил земли марсов и вернулся на зимние квартиры. Несмотря на то, что война ещё не закончилась, Германику был назначен триумф. Вероятно, в то же время он стал фламином Августа и вошёл в коллегию августалов. А несколько ранее был включен в коллегию арвальских братьев.

В начале весны 15 года Германик быстрым маршем двинулся на хаттов, одержал победу и сжег их столицу Маттий, а также опустошил всю местность. Вскоре после этого к римлянам обратился глава проримско настроенной партии херусков Сегест с просьбой о помощи в борьбе с его противником Арминием. Германик успешно освободил Сегеста из осады и захватил в плен жену Арминия. Тогда после этого он отвел назад своё войско. По предложению Тиберия ему был предоставлен титул императора. В ответ Арминий взбунтовал племена херусков, бруктеров и фризов. Германик вновь ввел войска на германские земли и опустошил их, предав погребению останки трех легионов Вара и вернув один из утраченных им римских орлов. На обратном пути войско подверглось серьёзным опасностям и понесло большие потери в столкновениях с германцами.

Весной следующего года Германик нанес предварительные удары по германским землям на Майне и Липпе. Следом в устье Рейна он погрузил своё войско на корабли и водным путём по морю достиг Везера. Там Германик разгромил общегерманское ополчение в двух кровопролитных сражениях и поставил на месте битвы победный памятник. Однако на обратном пути римское войско сильно пострадало от бури, и поэтому большая часть солдат погибла. В конце того же года Германик предпринял ещё два похода против хаттов и марсов. После этого Тиберий отозвал Германика в Рим, отказавшись продлить его наместничество ещё на один год для завершения войны. По возвращении Германик отпраздновал триумф и получил консульство на 18 год. По указу Тиберия сенат предоставил ему верховный империй во всех восточных провинциях. Находясь в Риме, Германик освятил храм Надежды и совместно со своим сводным братом Друзом добился назначения своего родственника Гатерия Агриппы на должность претора вопреки требованиям закона.

В конце 17 года Германик отправляется на Восток, где вступил в должность консула уже в ахейском городе Никополе. Он посетил Афины, Эвбею, Лесбос, Перинф, Византий, Илион, Колофон. А на Родосе он встретился с наместником Сирии Гнеем Пизоном. Затем Германик отъезжает в Армению, где незадолго до того был свергнут царь Вонон. В Артаксате он провозгласил царем и короновал Зенона-Артаксия. За это сенат предоставил ему овацию. Германик превратил Каппадокию и Коммагену в римские провинции и назначил их наместниками Квинта Верания и Квинта Сервея соответственно. Примерно в это время Германик вступил в конфликт с Гнеем Пизоном, который не выполнил приказ о переводе части сирийских войск в Армению. Тогда он принял послов от парфянского царя Артабана и удовлетворил их просьбу об удалении бывшего армянского царя Вонона в Помпейополь. В 19 году Германик выезжает в Египет, невзирая на существовавший запрет для сенаторов посещать эту провинцию без разрешения на то принцепса. Этим поступком он навлек на себя серьёзное недовольство Тиберия. Там Германик открыл государственные хлебные склады и снизил цены на хлеб. Совершал путешествие по Нилу до Элефантины и Сиены.

Вернувшись из Египта в Антиохию, Германик узнал о том, что Гней Пизон отменил все его распоряжения в Сирии. Именно это привело к серьёзному конфликту между ними, в разгар которого Германик тяжело заболел и в октябре 19 года умер. В его отравлении впоследствии обвинили Пизона и его жену Планцину. Но в причастности к преступлению подозревались ещё Ливия Друзилла и Тиберий. Тело Германика было предано сожжению в Антиохии, а его прах в урне был доставлен в Рим и похоронен в мавзолее Августа. Германик пользовался огромной популярностью, и поэтому его смерть вызвала глубокую скорбь у римского народа. Тиберий и Ливия, однако же, воздержались от участи в его похоронах, так же, как и его мать Антония.

Творчество

Германик был также оратором и поэтом и оставил поэтическую обработку дидактической поэмы Арата — «Claudii Caesaris Arati Phaenomena», которая комментировалась уже в древности.

В художественной литературе

В романе «Я, Клавдий» Роберта Грейвза Германик показан как исключительно достойный и честный человек, которого погубила зависть Тиберия, яд и чёрная магия жены Пизона Планцины (и нанятой ей ведьмы Мартины), причём не последнюю роль в его смерти играет его собственный малолетний сын Калигула.

Тексты и переводы

• [www.thelatinlibrary.com/germanicus.html Латинский текст поэмы]
• [www.archive.org/details/germanicicaesar01breygoog Издание Германика со схолиями (1867)]
• Звездное небо по Арату Германика. / Пер. размером подлинника В. Фохта. СПб, 1911. 36 стр.
• Германик Цезарь. Небесные явления по Арату. / Пер. Т. Бахтюковой, Н. Боданской, М. Бройтмана, О. Вартазаряна, Е. Ивановой, О. Литвиновой, Н. Подземской, Д. Афиногенова, Г. Дашевского, А. Россиуса, А. Солопова под ред. Н. А. Фёдорова. // На рубежах познания Вселенной: Историко-астрономические исследования. Вып. 20. М., Наука (ГРФМЛ). 1988. 416 стр. С. 346—363.
• В серии «Collection Budé»: Germanicus. Les Phénomènes d’Aratos. Texte établi et traduit par A. Le Boeuffle. LV, 144 p.

Литература

Исследования:

• Петров М. Н. Германик. — СПб., 1857.
• Альбрехт М. фон. История римской литературы. / Пер. с нем. — М., 2004. — Т. 2. — С. 1075—1079.
• Талах В. Н. [kuprienko.info/istoriya-kesarey-knigi-lvii-lxiii-istorii-rimlyan-diona-kassiya-kokkeyyana/ История кесарей. Книги LVII-LXIII «Истории римлян» Диона Кассия Коккейяна] / Предисловие, перевод с английского, комментарии В. Н. Талаха; под ред. В. Н. Талаха и С. А. Куприенко. — Киев: Видавець Купрієнко С. А., 2013. — 239 с. — ISBN 978-617-7085-02-6.

Ссылки

• [ancientrome.ru/genealogy/person.htm?p=145 Германик] (рус.). — биография на сайте [ancientrome.ru ancientrome.ru].

Отрывок, характеризующий Германик

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена: